Алексей Писемский - Мещане Страница 8

- Нет-с, ошибаетесь!.. Совершенно ошибаетесь, - возразил он, едва приходя в себя от трепки, которую задал ему его расходившийся катар. Госпожа эта, напротив... когда он написал потом ко мне... О те, черт поганый, уняться не может! - воскликнул Грохов, относя слова эти к начавшему снова бить его кашлю. - И когда я передал ему вашу записку... что вы там желаете получить от него лавки, капитала пятьдесят тысяч... Ну те, дьявол, как мучит!.. - заключил Грохов, продолжая кашлять.

- Как, однако, вы простудились, - заметила ему с состраданием Домна Осиповна.

- Страшно простудился... ужасно!.. - говорил Грохов и затем едва собрался с силами, чтобы продолжать рассказ: - Супруг ваш опять было на дыбы, но она прикрикнула на него: "Неужели, говорит, вам деньги дороже меня, но я минуты с вами не останусь жить, если жена ваша вернется к вам"... О господи, совсем здоровье расклеилось...

И Грохов, как бы в отчаянии, схватил себя за голову.

- Это, я думаю, все от ваших усиленных занятий, - проговорила, по-прежнему с состраданием, Домна Осиповна. - Но что же, однако, муж мой выдал вам какой-нибудь документ? - поспешила она прибавить, потому что очень хорошо видела и понимала, как Грохову трудно было с ней вести объяснение, и даже почему именно было трудно.

- Выдал-с! Сейчас вот вам передам все: это вот-с купчая крепость на лавки, а это ваши деньги, - говорил он, пододвигая то и другое к Домне Осиповне.

Она купчую крепость тоже прочла весьма внимательно и начала потом считать деньги, раскладывая их сначала на сотни, а потом на тысячи.

- Тут всего тридцать тысяч! - произнесла она недоумевающим голосом.

- Тридцать-с! - ответил сначала очень коротко Грохов; но, видя, что Домна Осиповна все еще остается в недоумении, он присовокупил: - Все имущество я ценю в двести тысяч, хотя оно и больше стоит... десять процентов мне - значит, двадцать тысяч, а тридцать - вам!

Слова эти окончательно озадачили Домну Осиповну.

- Но десять процентов, кажется, берется, когда дело ведут! - произнесла она с какой-то перекошенной и злой улыбкой.

- А я разве не вел дела? - возразил ей Грохов. - Но кроме того, мы уговорились так с вами... У меня вашей руки письмо есть на то.

- Но я полагала, что дело дойдет до суда, - говорила с той же злой улыбкой Домна Осиповна.

- Ну, за это вы благодарите бога, что дело до суда не дошло, - произнес с ударением и тряхнув головой Грохов, - по суду бы супруг ваш шиш вам показал.

- Как же шиш... и как это деликатно с вашей стороны так выражаться! сказала, вся вспыхнув, Домна Осиповна.

- Так, шиш! - повторил еще раз Грохов. - В законах действительно сказано, что мужья должны содержать своих жен, но каких? Не имеющих никакого своего имущества; а муж ваш прямо скажет, что у вас есть дом.

- Но дом я, - возразила Домна Осиповна с прежней неприятной улыбкой, сейчас могу продать!

- А тогда он скажет, что у вас деньги есть.

- Деньги я тоже могу прожить, подарить, потерять...

Грохов усмехнулся при этом.

- Да, как же, обманешь кого-нибудь этими побасенками: нынешние судьи не слепо судят и прямо говорят, что они буквы закона держатся только в делах уголовных, а в гражданских, - так как надо же в чью-либо пользу решить, допускают толкования и, конечно, в вашем деле в вашу пользу не растолковали бы, потому что вы еще заранее более чем обеспечены были от вашего мужа...

Всех этих слов Грохова Домна Осиповна и не слушала, а молча и с заметно недовольным лицом укладывала бумаги и деньги в карманы своего платья.

- Вы потрудитесь во всем этом дать мне расписочку, - сказал Грохов, пододвигая Домне Осиповне бумагу и перо.

- Что же я написать должна? - спросила та.

- Напишите-с, что документы и деньги, переданные мне вашим мужем, вы сполна получили, а я напишу, что следующие мне по делу сему деньги вами тоже уплочены!.. - отвечал Грохов и написал, что говорил.

- Ну, не очень я деньги сполна получила, - говорила Домна Осиповна, начиная писать расписку.

- Не знаю-с, по-моему, вы сполна их получили, - сказал Грохов и на лице своем весьма ясно изобразил желание, чтобы клиентка его поскорее убиралась от него; но Домна Осиповна не поднималась с своего места.

- Но каких мне бумаг купить на эти деньги, решительно недоумеваю, проговорила она, кусая свои розовые губки.

Грохов догадался, что этот вопрос был адресован к нему.

- Из бумаг вам лучше всего купить хмуринские акции, - отвечал он.

- Но они очень высоко стоят, - произнесла грустным голосом Домна Осиповна.

- На бирже их нечего и покупать, - там приступу нет, но нельзя ли вам как-нибудь их достать от самого господина Хмурина; дает, говорят, он некоторым знакомым по номинальной даже цене... Нет ли у вас человека, вхожего к нему?

Домна Осиповна некоторое время соображала.

- Янсутского разве попросить; он вчера был у меня, - сказала она, опять как бы больше сама с собой.

- Чего же лучше... Приятели, ни в чем не отказывают друг другу.

- Его попрошу!.. - продолжала Домна Осиповна тем же размышляющим голосом. - Но самые акции верны ли?

При этом вопросе Грохов даже рассмеялся.

- Вот еще!.. Верны ли акции... - произнес он.

Домна Осиповна, наконец, поднялась.

Грохов тоже встал с своего стула.

- До свиданья! - сказала она довольно сухо ему.

- До свиданья-с! - повторил и он ей, склоняя свою голову к столу и начиная внимательно смотреть на лежавшие на нем бумаги.

Домна Осиповна ушла.

Грохов после того опять сейчас же сел.

- Ну, барынька... выжига порядочная! - произнес он, утирая градом катившийся со лба пот; от всех этих объяснений с клиенткою похмелья у него как будто бы и не бывало.

* * *

От Грохова Домна Осиповна проехала в одну из банкирских контор. Там, в первой же со входа комнате, за проволочной решеткой, - точно птица какая, сидел жид с сильными следами на лице и на руках проказы; несмотря на это, Домна Осиповна очень любезно поклонилась ему и даже протянула ему в маленькое отверстие решетки свою руку, которую жид, в свою очередь, с чувством и довольно сильно пожал.

- А я к вам денег еще привезла положить на чек, - сказала она веселым и развязным тоном.

- А и прекрасно, что привезли! - подхватил тоже весело жид.

Домна Осиповна положила перед ним на прилавок деньги и расчетную книжку.

Жид рассмотрел сначала книжку, пересчитал потом деньги и, положив их в ящик, произнес, стараясь приятно улыбнуться:

- К прежним пятидесяти тысячам вы кладете еще тридцать?

- Еще! - отвечала Домна Осиповна с той же веселой улыбкой; эти пятьдесят тысяч она скопила, когда еще жила с мужем и распоряжалась всем его хозяйством, о чем сей последний, конечно, не ведал.

- Но вот еще что... Вероятно, я скоро возьму у вас все свои деньги, прибавила Домна Осиповна жиду.

Тот почтительно склонил перед ней свою голову.

- О, когда только вам угодно будет! - произнес он, придав своим глазам какое-то даже сентиментальное выражение, а затем, написав в книжке, что нужно было, передал ее с некоторою ловкостью Домне Осиповне.

Та, взглянув на написанную в книжке цифру денег, поблагодарила жида наиприятнейшей улыбкой.

- Скажите, - начала она, приближая уже почти к самой решетке свое лицо и весьма негромким голосом, - хмуринские акции верны или нет?

- Как то, что завтра солнце взойдет! - отвечал ей жид.

- Так верны? - переспросила Домна Осиповна.

- Так верны! - повторил жид.

- Mersi*, - сказала на это Домна Осиповна и, пожав еще раз пораженную проказой руку жида, ушла.

______________

* Благодарю (франц.).

Глава VI

Елизавета Николаевна Мерова, в широчайшем утреннем капоте, обшитом кругом кружевами и оборками, сидела на небольшом диванчике, вся утонув в него, так что только и видно было ее маленькое личико и ее маленькие обнаженные ручки, а остальное все как будто бы была кисея. Квартира Елизаветы Николаевны, весьма небольшая, в противоположность дому Домны Осиповны представляла в своем убранстве замечательное изящество и простоту; в ней ничего не было лишнего, а если что и было, так все очень красивое и, вероятно, очень дорогое. Квартира ее таким образом была убрана, конечно, на деньги Янсутского; но собственно вкус, руководствовавший всем этим убранством, принадлежал родителю Елизаветы Николаевны, графу Николаю Владимировичу Хвостикову, некогда блестящему камергеру, а теперь, как он сам даже про себя выражался, - аферисту и прожектеру.

Граф в это время сидел у дочери. Он был уже старик, но совершенно еще стройный, раздушенный, напомаженный, с бородой a la Napoleon III и в безукоризненно модной сюртучной паре.

- Как же, chere amie*, ты это утверждаешь!.. - говорил он (даже в русской речи графа Хвостикова слышалось что-то французское). - Как женщина, ты не можешь даже этого понимать!..

______________

* дорогой друг (франц.).

- Я, может быть, и не понимаю; но Петр Евстигнеич говорит, что все это одна фантазия, вздор!.. - возразила ему Елизавета Николаевна.

- Как, вздор? - спросил граф и от досады переломил даже находящуюся у него в руках бисквиту и кусочки ее положил себе в рот: он только что перед тем пил с дочерью шоколад.