Дан Маркович - Белый карлик Страница 8

И все равно, понемногу начал сдавать. Радость жизни потеряна, время тянется как серый дождливый день...

***

А сначала - вернулся, работал, учился, все в порядке у меня... Стандартно как-то, но старательно происходило. Я вылезть хотел, выползти, такое было чувство. Обязан, потому что выжил, это главное. Очнешься ночью, как после кошмара, хотя я снов не вижу почти. Чувствую всем телом - живой... Лежу в безопасности и тишине. На простыне растянулся, и никакого песка на ней. В начале были еще простыни, потом пропали. Я стирать перестал, почернеют - засуну подальше или выброшу.

Значит, лежу - живой, и все остальное мне безразлично. В начале чувство радостное было. Я никого не мог подвести. Всех, кто на меня надеялся - мать, тетку Наталью... Старался, хотя, каюсь, легкомыслие часто побеждало. Как приличный, в Институте два года отсидел, прикладном, от скуки чуть не сдох. Потом в школу решил, все-таки дело благородное, уроки математики и физики. Посмотрел, а дети-то другие. Умней, чем мы, гораздо умней. И хуже, злей, что ли, безразличней. Наглые, дерзкие... Учиться им, почти всем, не нужно. Приторговывали уже, мыли машины, собирали бутылки, зарабатывали больше меня. Что я мог им сказать, классный руководитель?.. Сам ничего не понимал. Думал, читал, но ничего путного не мог из себя выжать. И врать не умел, от природы недостаток мой. Если б историю преподавал, на второй бы день повесился. Физика другое дело.

И все равно не удержался. Наша жизнь кого угодно доконает.

Только на историю не вали, ушел и ушел, сам не знаю, почему. И правильно, какой я учитель, смех один!..

Снова в дебри залез, вернусь к Марине, огненной лошади, это ее гороскоп.

***

Как в анекдоте, жил два года в постели, ничего не помню. Брось, не так все просто. Голову на грудь положит - хорошо... и кажется, свой человек... Я всех делил на своих и чужих, так получилось. Своим бесконечно доверял, как же иначе!

А кончилось тоже анекдотом - она, оказывается, с другом моим еще встречалась, находила время. Нет, с приятелем, у меня друзей со школы не было.

А в школе был, Сергей. Хороший добрый мальчик, я с ним два последних года дружил. Он жил с родителями, а я у тетки. Он многого понять не мог, например, почему я не люблю к ним приходить. Единственный сын, мать учительница, добрая болтушка. Отец все на работе, директор лесопункта, где бывший лагерь. Зато по воскресеньям все вместе у окна. Разговаривали о книгах, читали... А я книгу с полки вытащу, у них много интересных, и поскорей убегаю.

А потом вбил себе в голову, что друзья не нужны, сильный человек все сам преодолеет. Тоже из литературы, откуда же... В книгах все есть. Он спорил со мной, печально усмехался, кепочка у него была с длинным козырьком, лицо тонкое... Потом они уехали, и я потерял его навсегда.

Знатоки прозы не простят. В рассказе, говорят, каждое ружье должно стрелять! Что стало с этим Сергеем у тебя? Он должен где-то появиться, текст замкнуть.

Я не против, но уже не пойму, рассказ или жизнь, где одно кончается, другое берет разгон. Мне уже трудновато отличить.

Так что пусть - что-то замкнется, а что-то насовсем порвалось, и на бумаге, и в жизни тоже.

Но одна история замкнулась у меня, ее-то и пытаюсь записать!.. Иногда бывают такие штуки, случайные, якобы, встречи. И не штуки, а глубокие потрясения, без них жизнь мертва. Что ни говори, а без тяжелого и страшного она мертва.

Рассказ так и не дописан, писатель из меня никакой.

Но где же Марина?..

Если надолго выпустишь нить из рук, сам забудешь, что дальше.

***

В тот день вернулся домой рано. В последнем классе преподавал. Рассказывал про современную физику, скорость света, частицы, большой взрыв... от здравого смысла очень далеко. За это люблю современные учения. В детстве обожал про звезды - гиганты, белые, красные, потом белые карлики появились. Особенно мне нравился этот карлик - крохотная звездочка, но очень уж плотный в ней материал. Сама меньше земли во много раз, а весит как наше солнце. Особое состояние вещества. Может взорваться, стать огромной раскаленной туманностью, может сжаться, превратиться в черную дыру. Тогда про черные дыры никто еще не знал. Но я все равно карлика любил, подозревал, что он еще многое может, хотя почти совсем сжался. Если б я мог стать звездой, то стал бы белым карликом. Не потому что невысокий, просто плотность и тяжесть нравятся. А легкости я не понимал. Научился ценить, когда писать начал.

И этот рассказ хотел написать легко и радостно, как тогда было. Но если знаешь конец, по-другому видится начало.

Так что моей легкости ненадолго хватило.

Рассказывал Давиду про звезды, он слушал, потом говорит:

- Я думал, у каждого своя звезда. А они нам совсем чужие, оказывается.

Я удивился, ничего не сказал.

***

Мы с ним одинакового роста были, только он шире, талии никакой чурбанчик, и ноги короткие. Плечи покатые и даже узкие, а грудь широкая. Бегал сильными прыжками, для плавного бега ноги нужны подлинней. Мы одинаково бегали, а в остальном он сильней был.

Он прибыл с двумя младшими ребятами через несколько дней после начала смены. Поднялся на наш чердак, было послеобеденное время, по правилам сон, но мы не спали, болтали о том, о сем... Вошел, и говорит - привет, я с вами буду жить, я из Ташкента. Из Ташкента, ого! Ничего себе проехался... Рядом со мной была незанятая койка, он подошел и говорит - не возражаешь? Как будто она моя!..

После войны я часто вспоминал его, как он теперь, куда делся, на юг пошел или на запад, бросил воевать или продолжает, может, нашел еще страну, где беспорядки или надо устраивать жизнь по справедливости, кого-то выгнать и так далее. А может живет себе в Париже, домик купил в пригороде, лихо ездит на мопеде... Он что-то про мопед говорил.

Но это уже слишком... Разболтался, а про Марину где?

***

Вспоминая, не заметил, как оказался возле дома. Старенький двухэтажный, мы с Мариной снимали первый этаж, две комнаты. С задней стороны огород, туда выходит крохотная веранда с покатым в сторону от дома полом. Квадратные мутные от грязи стекла... кое-где выбиты, дверь снята - проем, и ступеньки спускаются в траву... Марина не захотела жить у меня - панели яд какой-то источают, врачи обнаружили в наших хрущобах. К тому же черт знает где, уйма езды, и транспорт ненадежный, а она в центре работала. Культурный массаж, дипломированная медсестра.

А здесь, словно в диком месте, город хищными присосками окружил, приближается, но не достал еще, такой вот островок запустенья и покоя. До центра двадцать минут... Я очень этот дом любил. Наверху хозяин, старик, месяцами жил у детей, почти не видели.

Каждая неудача несет с собой удачу. Если б не этот дом, многого бы в моей жизни не было. Марины могло бы не быть... Но я не о ней - о доме мечта осталась. А про Марину могу ошибаться. Необузданная страсть хоть раз в жизни должна довести до полной бессознательности. Иначе недовольство рождает горечь - вспомнить не о чем... Часто это заблуждение, не о чем жалеть. Но ведь недоказуемо, и недоказанным останется. А жить нам приходится с недоказанным и с недоделанным, вот беда... Умереть - это понятно, но ведь и жить!..

Хорошо бы сказать свободно и спокойно - было...

Мне передала одна умная старушка, а ей с гордостью поведала гувернантка, дева старая ... - у меня всю жизнь любовь была... На какой-то станции меняли лошадей, задержалась на полдня, с родителями. И там ждал юноша, ему в обратную сторону. Они не разговаривали почти, перекинулись вежливым словом. И вот она считает - было!.. До конца жизни помнила. А он? Никто не знает, может, и он.

И я, человек другого времени, доверчиво передаю дальше, хотя не понимаю. Доверие к истинам прошлых поколений ничем не заменить, ведь не всегда возможно понимание.

Заразился от Григория, мелкая философия на глубоких местах.

Но был такой дом, и веранда, это важно.

Еще была лодка, мостки, глубокая вода, сад на чужом берегу, яблоки... яблоки были...

Но об этом еще рано. Значит, о веранде.

***

По вечерам кресло сюда вынесу, сижу, пока не стемнеет. Марина говорила - ты странный, на что тут смотреть? А я здесь многое видел, вдали от всех. Высотки на горизонте, в летнем предзакатном мареве. Город прямоугольный, серый... а здесь островок жизни, петрушка вытянулась, могучее растение... герань... какие яркие у нее цветы... воробьи скачут... Где, где... Неважно, в старом районе около Сокола, там еще домишки деревянные стояли. А сейчас не знаю, что там, и не хочу туда, смотреть больно.

Так вот, веранда...

Покосилась, доски прогибаются. Я любил ее. Как домик отдельный, кораблик мой... Иногда делал крюк, подхожу сзади, чтобы видеть. Есть такая болезнь, клаустрофобия, страх закрытых пространств. У меня наоборот - любовь к ним. Терпеть не могу площади бескрайние, места скопления людей, улицы широкие, помещения огромные... Хочу, чтобы за спиной надежно было. Как в окопе, да?.. Там рыть их мука - копнешь и тут же засыпает. Пока доберешься до прохлады... Серый среди серой пыли.