Григорий Свирский - Русь пьянцовская Страница 8

Все засмеялись.

И то космонаат! - уважительно подтвердил отец Никодим.

-Дак космонавт вверх, а Паша вниз!

- Вот и я говорю, - заметила Ляна, переждав смех. - Вниз! Почему вниз? Беглым...

Вокруг перестали чавкать, прихлебывать. Стало слышно, как прошмыгнула мышь-полевка.

- А чего эт-то ты вдруг решила, что он 6еглый, - первым нашелся "начальник строительства". - У него документ - любо-дорого...

- Ребята, - сказала Ляна тоном, в котором звучало страдание, - почему вы так со мной?

На нее оглянулись оторопело: Ляна, да чтоб таким тоном?!

Молчание затянулось, Ляна хрустнула пальцами; вырвалось вдруг у нее, как крик:

- Я же не милиция, не эмвэдэ! Я - геолог! Все мои тайны - в земле...

Немало времени прошло, прежде чем прозвучал бас отца Никодима: - Я так думаю, Паш, можно... Паша усмехнулся и сказал, что ворошить ни к чему...

- А ты коротко, Паш, коротко... - Коротко? - сказал Паша, как выдохнул, - в одном городе произошло зверство и судья, значит, получил установку, списать зверство на меня...

- Не может быть? - вырвалось у Ляны, хотя она, норильчанка, знала, что все может быть...

Паша посмотрел на нее искоса, спокойно (не впервой ему говорили: "Брехня!"), ответил, не повышая тона:

- Не веришь, однако... спроси судью. Ляна оглянулась в ту сторону, куда он показал. Там сидел на корточках, высасывая из банки остатки чифирной гущи, заросший ободранец, обмотанный, вместо шарфа, полотенцем.

- Все так,Ляна - сказал оборванец. - Получил я установку... От райкома партии. Знал, откажусь - другой засудит. Зверское убийство, да вторая судимость, парню - вышка... Вызвал его к себе, понял, в чем дело... а как не понять? Предупредил... - Усмехнувшись своим мыслям, заключил просто, словно это было вполне естественным: -~ Вторая дверь была в совещательной комнате. Выпустил парня. Дал на дорогу деньжат. А потом позвонил - сбежал... - Снова усмехнулся тоскливо: - Ну, мне припомнили это "сбежал..." Такое подстроили... - Он махнул рукой, мол, что тут говорить, сами видите... Поднялись, ребята, что ли?! - сказал он, торопясь, похоже, уйти от тягостных воспоминаний.

- Айда-те! - подхватил "начальник строительства" - Паша, запрягай кобылу!

Они двинулись вперед на вездеходе, раскачивающемся на каменьях, как в шторм.

Ляна осталась. Подошла к Сергею Фельдману, который протирал теодолит.

-Сергу... Сергей, это... возможно?..

Тот кивнул.

- Давно Павел... беглец?

-Второй год. Нет, уж третий. Прячут в полевых партиях. Передают с рук на руки...

- И ты... знал?.. С самого начала?.. Сергуня кивнул.

Ляна опустилась бессильно на сырой камень, зачастила вдруг скороговоркой, точно убеждала себя:

- Этого не может быть! Который год. Ищут... невинного! Этого не может быть, слышишь?! Сейчас не сталинское время. Вокруг свора! Клубок аморализма. Кулак - сила' Рисковый - власть! "Пахан". Как в лагере. Возле "пахана" всякие "шестерки", выдающие себя за юристов... Я десять лет жила в Норильске, возле "колючки", знаю. Своими глазами видела... Подумай, что он натворил, твой Пашенька, если который год беглец?.. Это не шутка - объявить всесоюзный розыск. Оповестить все и вся' Поставить на ноги десятки тысяч людей'.. Что надо натворить, чтоб тебя искали днем с огнем? Сказки, что? Убить целую семью? Зарезать кассира приисков?.. Изнасиловать... Сколько они бед натворили, пропойцы?'. Ты их не знаешь, как я! Разжалобили тебя. Провели... Ведь по головке не погладят - укрывать беглого. С попа взятки-гладки, а вот с тебя... Ты понимаешь? Сергей усмехнулся:

- Чего тут не понимать? В отеле "Факел" поселится еще один горемыка. Там ныне все, кто не в силах лгать и унижаться... Все лучшие люди...

- Перестань! - Ляиа вскочила на ноги.-Этого разговора не было. Я не слышала ни слова'. Ах, Сережа, Сережа!.. Сергуня - воистину!..

Когда они подходили к ревущему вездеходу, вдруг раздался звериный крик. Мат.

Ляна кинулась к вездеходу, возле которого началась драка. Паша повалился на спину, опрокинутый ударом Мантулина, вскочил на ноги, держась за челюсть. Мантулин уже схватил за грудь отца Никодима, который, видно, поспешил на выручку Паше.

Ляна закричала, ее не слушали, словно ее и не было вовсе. Мантулин тряс отца Никодима, как половик, приговаривая яростно:

- Ты одноклеточный инфузорий! Опиум. Амеба поповский.

Ляна заголосила пронзительно, по-бабьи, заметив, что рука отца Никодима потянулась за тяжелым гаечным ключом.

- Почему стоите? - негромко спросил подбежавший Фельдман, и Мантулин принялся объяснять, все еще потрясая кулаками.

-Молодняк давит!.. Пашка! Молодняк! Низенький, беспомощный.Тундра едва вырос, а их гусеницами. Фашист он, фашист!

Сергуня поднял руку: - Пилу!

Паша подскочил, взялся за вторую ручку. Пила задиралась, справились не тотчас.

Срез белый, диаметром сантиметров восемь, не более. Тоненький пенек. Подсчитали на пеньке кольца. Лиственнице-то, оказывается, девяносто два годика...

Хохотом взорвались, дизеля не слышно.

- Ну, дитятка... Маленькая собачка до старости щенок... - "Начальник строительства" от смеха закружился, притоптывая. - Ай, татарва! Ай, Чингисханы! Опять на Русь кинулись, не разобрав! Сдуру!.. Ай, татарва!.. Плевок судьбы!..

Сергей пояснил, переждав хохот, что полярная лиственница растет в году только месяца два-три. Корни ее прямо подо мхом. Над вечной мерзлотой. Чуть земля охладится - рост прекращается...

Слушали, будто каждого это касалось лично. Так никогда не слушали.

Ляня глядела на их огрубелые, бурые лица с блестевшими, как у детей, глазами. Иван Петровых весь подался вперед. Паша положил подбородок на ручку пилы и так внимал, не шелохнувшись..

" И ведь всех, каждого из них, они взяли в "Отеле "Факел", где одно отребье. Никакого другого места в жизни у них нет. Лагерь или "Отель Факел". Сергуня, конечно, нигилист, не каждого споила, растоптала власть... но что-то гнило а датском королевстве...

Ляна закивала Сергуне , когда он кончил: собиралась вместе с ним на сейсмостанцию. Двинулась за ним, к своему сарайчику на санных полозьях, в котором, возможно, рождалось, на ее фотоленте, открытие... Догнала, пошла рядом. Захотелось сказать что-то... Ничего не сказала, только взяла порывисто холодные пальцы Сергуни, побежала. Он не выдернул, и они бросились по тундре, держась за руки и прыгая через взрыхленные коряги и заросли иван-чая...