Николай Наседкин - Криминал-шоу Страница 8

Он трясущимися руками навинтил пробку, всунул ставший розовым белый "вермут" в коробку, прилег на раскладушку. Вспомнилось лицо одного солдата в армии, которому при Игоре отбивали почки - его потом комиссовали. Мешал свет. Игорь с трудом встал, вскарабкался на четвереньках по лестнице, вывернул лампочку - обожженные пальцы чуть отвлекли на себя боль. На ощупь вернувшись, Игорь как был, в брюках и рубашке, завернулся в одеяло с головой. Полежал, скорчившись, в темном одиночестве тихо минуту, другую, третью...

И - заплакал...

IV

Зоя, прочитав дурацкую записку, плюнула с облегчением и со злостью: кретин пьяный! Его стиль.

Муж любил выверты, фантазия его границ не знала. Он порой такое выкамаривал - убить мало. Еще в студенчестве - Зоя знала по его рассказам Игорь как-то накануне перед экзаменом по ненавистному немецкому пришел к немке и, как бы давясь слезами, пролепетал: мол, врач подозревает у него рак почки и сегодня надо срочно лечь на обследование. Сердобольная немка сама прослезилась и нарисовала несчастному молодому человеку в зачетке "хор". Она хотела даже "отл", но Игорь воспротивился, заскромничал. При встрече осенью Эльвира Эрнестовна испытала безумный приступ радости, узнав, что-де диагноз жуткий не подтвердился.

В другой раз в аналогичной ситуации Игорь подкатил к преподавательнице политэкономии Кате, молодой субтильной дамочке с наивными голубыми очами. Для надежности аферы он из старой телеграммы и свежеотпечатанного на машинке текста состряпал горестное послание: "Срочно приезжай умерла сестра Соня. Заверено. Врач Иванов". Сестер у него отродясь не водилось, но откуда было знать это добросердой Катеньке?

А с ней, с самой Зоей, какие фортели выкидывал Игорь? Ездили раз, еще в молодоженский период, в Болгарию на Золотые Пески. Вскоре после возвращения - письмо из Болгарии, Зое. Странно. Она на всякий случай скрыла его от мужа, потом распечатала: "Зоенька! Ты мне теперь снишься! Я целую тебя всю-всю! Особенно родинку на левой груди, ту, возле самого твоего божественного сосочка!..." И прочее в том же духе. У Зои, как ныне принято говорить, крыша поехала. А тут Игорь нашел письмо, взвился: мол, кто? когда? откуда про интимную родинку знает?! Брызгал слюной, вращал глазами, кулаки сжимал. Зоя уж всерьез оправдываться принялась. Да Игорь, клоун, не выдержал, прыснул. Оказывается, упросил одного нового знакомого там, в Варне, они в баре за коньячком и сочинили этот бред.

А еще как-то Игорь, умотав на пару дней в Москву, не вернулся в назначенное утро. Часов в шесть вечера позвонил: так и так, билет вчера не достал, выезжаю только сегодня. Измученная неизвестностью, Зоя тoлько вздохнула, успокаиваясь, тoлько загрустила, что придется опять одной в пустой квартире сумерничать, как вдруг звонок в дверь. Открывает - Игорь, пьяненький и довольный, с объятиями и поцелуями. Прямо с поезда, негодяй эдакий, сразу опохмеляться побежал, по новой гульнул всласть и, пожалуйста, спектакль сюрпризного возвращения разыграл. Где ж тут сердиться всерьез...

Вот и теперь - накарябал это киношное письмо, сам где-то набирается-лечится, а потом заявится довольный, похохатывать будет, сочинять истории, где ночь провел. Тьфу, алкаш позорный!

Дома Зоя с головой окунулась в бабью круговерть, стараясь не думать о благоверном. Отключила на разморозку холодильник, залила в кастрюле кусок заледенелой печенки - небось голодный припрется. Потом замочила белье на стирку, пропылесосила комнату, вынесла мусорное ведро. Затем тушила картошку и печень с луком, глотая слюнки. Мыла "Полюс", наводила марафет на лоджии. Обедала - салат да чаек. Взялась стирать...

Когда разогнулась и остановилась - часы показывали почти шесть На сердце покарябывало. Что-то уж больно опохмельный праздник затянулся. Он что ж, вообще решил домой не заявляться? Зоя плюхнулась в кресло, уставилась в одну точку. Вскоре точка эта начала раздражать, отвлекать от мыслей. Зоя сосредоточилась - телефон. Она уже знала, что позвонит, но еще минут пять не двигалась с места. Потом тяжело поднялась, присела к письменному столу, сняла с полочки - сбоку от стеллажей - сиреневый аппарат, вслушалась в ровный равнодушный гул телефонного мира. Сейчас ее стрелы-звонки полетят в этом бесконечном параллельном пространстве и, достигнув цели, законтачат ненужный мучительный разговор. Надо ли?

Но палец уже утапливал один за другим черные квадратики с белыми цифрами: 3-3-9-4-6-8. Трубку схватили мгновенно. Знакомый ненавистный голос - удивленно-наивный и ждущий:

- Да-а? Я слушаю.

Зоя молчала, преодолевая себя, с трудом, с хрипотцой пробормотала.

- Арина, это я - Зоя.

- Здравствуй, - в голосе бывшей подруги удивление, легкая тревога. - Не ожидала.

- Арина... Игорь у тебя? - Зоя сердцем почувствовала, как смешалась Арина. - Впрочем, даже если он и у тебя, ты не скажешь.

- Вот новости, - Арина, видимо, сосредоточивалась. - Никакого Игоря у меня нет. С чего ты взяла?

- Да перестань, Арина! Что я совсем уж дурочка, не знаю, что у вас с ним... всё продолжается.

- Не надо на меня кричать, - перешла на резкий тон Арина. - И вообще, знаешь что, ты со своим мужиком сама разбирайся. У меня и со своим забот хватает

- Арина, - уже совсем лишне спросила Зоя, - а он, твой-то, дома?

- Нет, мой не дома. Но это ничего не значит

И Арина бросила трубку.

* * *

...Арину и Зою судьба свела в двухместной комнатке общаги пединститута августовским днем пятнадцать лет назад.

Приехали они в областную столицу из разных концов губернии, разница в возрасте имелась в пятилетку, однако сошлись-подружились сразу, начали жить-поживать душа в душу. Зоя успела в своем колхозе после школы и учетчицей поработать, и библиотекаршей, и воспитательницей в детском садике, умела шить, готовить, убирать. Зато семнадцатилетняя Арина, возросшая в райцентровском городке, понимала кой-чего в моде, в современной музыке, играла на пианино, умела делать ловкий макияж, да и вообще была внешне поэффектнее Зои, посовременнее, что ли. В родные бабушки по материнской линии Бог послал Арине польку, и эта толика польской крови, перелившаяся внучке, придавала ей своеобразный шарм. Особенно глаза у Арины светились колдовским каким-то светом, притягивали, манили. Мужчин, конечно.  Ведь речь о том, что жили вместе две подруги - одна постарше, другая поюнее, - но обе в таком возрасте, когда слово "любовь" воспринимается без иронической улыбки. Однако ж до четвертого курса ничего серьезного в личной жизни двух будущем немок не случилось - так, танцульки, легкие вечеринки, культпоходы с однокурсниками в кино и театр, мимолетные поцелуи, которые особо не тревожат сердца.

И вот в один чудесный сентябрьский вечер раздался деловитый стук в дверь их комнаты, вошел староста этажа, за ним усатый неулыбчивый гусар с кудрями почти до плеч, а следом еще один визитер с лупоглазой телекамерой на плече. Областное телевидение снимает, оказывается, передачу о безоблачной жизни советских студентов, и вот необходимо снять-показать образцовую комнату в общежитии и ее прелестных умниц хозяек.

Что ж, теледесант попал по адресу. Учились Арина с Зоей действительно на "фюнф", обе получали повышенную стипендию. И комната у них сверкала чистотой, светилась уютом. Правда, в основном благодаря Зое и вопреки привычкам Арины, но такие тонкости телезрителей разве интересуют? Съемки прошли успешно.

Это оказались финальные кадры в телепоэме, и гостеприимные хозяйки предложили телегостям откушать чаю-сахару. Оператор отнекался и раскланялся, а тележурналист Игорь Половишин охотно согласился. Дело в том, как он потом признался девчонкам, что у него подтянутый холостяцкий живот наигрывал "Голодный марш", а в комнате колыхался с ума сводящий аромат борща и котлет. Но Игорь, конечно же, как всегда ерничал: не только украинский борщ и пожарские котлеты примагнитили его к этой маленькой комнатке с тюлевыми занавесочками и узорчатой скатеркой на столе.

Это было первое серьезное задание молодого выпускника МГУ. Он приехал по распределению из столицы в незнакомый город, сунули его на прожитье в комнату рабочей общаги с тремя вечно осовелыми шумливыми соседями. На телестудии не с кем слово молвить - сплошь мэтры и мэтрессы. После шумной карусельной студенческой жизни - тоска, хоть запей. А пил Игорь тогда еще равнодушно, не взахлеб. Так что в комнате девушек - героинь своего первого телеочерка Игорь сразу словно погрузился в нирвану.

Девчонки, в свою очередь, восторженно качнулись навстречу новому знакомству, новой дружбе. Они обкормили Игоря борщом со сметаной, впихнули в него две котлеты с картошкой и помидором, следом набулькали ему и большую чашку чая с клубничным вареньем. Потом гость, отдуваясь как жаба, еще и сгрыз приличное - с кулак - яблоко, набирая впрок калорий и витаминов.

Быстренько выяснилось: неулыбчивость Игоря - напускная. Он придумал зачем-то, что в двадцать восемь лет обладатель диплома Московского университета, престижной профессии и гусарских усов должен держать себя сурово, надменно, с чувством преувеличенного собственного достоинства. Девчонки даже робели поначалу, приглашая товарища журналиста откушать чем Бог послал. Однако ж уже через полчаса Игорь сковырнул с себя маску, опростился, стал самим собой - остроумным, улыбчивым, любезным и влюбчивым.