Андрей Зарин - Скаредное дело Страница 8

— Туда, батюшка, указал он на место, где из тына был вытащен тяжелый столб.

Князь заглянул в яму.

— Ишь, локтя два земли выкопано, сказал он, — одному и не управиться. А кто дозорным ходил в ту ночь?

— Яшка-пузырь да Никашка, да Петька Гуляйко!

— Позвать!

Антон бросился к службами. Три здоровенных парня подошли к князю и упали перед ним на колени.

— Чай тоже бражничали? — спросил князь с усмешкой.

— Бес попутал!… - воскликнули все трое.

— А! Ну, всыпь им столько батогов, чтобы глаза на лоб вылезли, да здесь же, у колдобины! — распорядился князь и пошел назад к крыльцу.

— А кто с князюшкой был?

— Дашка да Матрешка!

— Позвать!

И снова, валяясь в ногах князя, завыли и заголосили две сенные девки.

В знак печали они успели отстричь свои длинные косы и разорвали сарафаны. Князь злобно посмотрел на них.

На том свете вы за радение свое ответите, а теперь под Казань грех замаливать пойдете. Есть там у меня вотчина, а по соседству монастырек. Туда и будете!

Дашка без чувств упала на землю. Из толпы челяди выступил огромный детина и опустился на колени.

— Смилуйся, князь: она невеста просватанная! Матушка-княгиня сама благословить изволила.

Князь нахмурился.

— Звать тебя?

Аким, во псарях у твоей милости.

— Ты погоню правил?

— Истину говоришь. Только что я мог? — он развел руками. — Лошаденки худые, кругом лес; опять, может, два часа, может, три — времени стрянулись. Они тропинками да чащей!

— С кем ездил?

— А тут пять людишек прихватывал.

— Всем по двадцати батогов! — решил князь и поднялся.

— Ему вдвое! — сказал он Антону, указывая на Степаныча.

Стон и крики огласили усадьбу. Князь сидел в своей горнице и, сжимая голову руками, снова думал неотвязную думу.

Кому надо? Не иначе, как по наговору сделано! И где спрятали? Может, и найти уже поздно. Убили, искалечили! И он вдруг вспомнил, как недавно казнили двух скоморохов за то, что подьячего сына скрали и очи ему выжгли. Вспомнил и вскочил, словно ужаленный.

— О-о-о! И что за горемычная доля! Что за муки мученические!

Искать! Он рванулся с лавки. А где искать? Куда гнаться? И он снова сел. Ну, хорошо! Завтра в эти дни много скоморохов на Москву придут. Наверное, и те воры будут, а что толку? Что же, всех в застенок не перетаскаешь!

Ах, не будь этих дней! Не будь этой встречи! — снова с горечью подумал он. Нарядил бы он погоню во все концы, сидел бы сам подле Аннушки и ждал бы вестей; а тут тоска на сердце, душа, что туча, — а должен ехать и со светлым лицом делить царскую радость.

Он заломил руки.

Лестно отличие царево, да подчас, ой, как тяжка его великая ласка!

— Батюшка-князь! — окликнул его с порога Антон, — девка Наталья до княгинюшки просит. Оповещена она.

Князь быстро встал и пошел к княгине. Все ушли и оставили их одних. Уж и целовались они и плакали! Горе словно крепче спаяло их, и князь, на миг позабыв о сыне, думал только о ее здоровье.

— Как выздоровлю по монастырям пойду. Отпусти меня, господин мой!

— Да нешто я супротив! Моли Бога, только сама-то, сама-то недолго недужься. Ты в монастыри, а я погоню наряжу да в разбойном приказе оповедь сделаю, да боярину Петру Васильевичу отписку дам. Пусть он в Рязани у себя поищет.

И долго они говорили, утешая и лаская друг друга. Лютая злоба стихла в сердце князя и сменилась тихой грустью. К вечеру он простился с княгинею.

— Завтра по Москве дела, а в ночь встречать нашего батюшку выеду. В почете мы!… - прибавил он с усмешкою. — А ты поправляйся! Бабка-то сама по себе, а дьячку вели у нас в молельной читать все время!

Он вышел и отдал приказ Антону готовиться в дорогу.

— Да опроси челядь, кто из них лучше в лицо скоморохов помнит. Двоих в Москву возьми! Лошадей дать под них! Ну готовься!…

7

Не радостен и не светел лицом был князь Теряев, собираясь в ночь на великую торжеством встречу митрополита ростовского, Филарета Никитича.

— Ты уж не кручинься так-то! — уговаривал его Федор Иванович. Смотри, может, завтра твои людишки скоморохов соглядят. Тогда живо мальчонка найдем.

Теряев в ответ только вздохнул, обряжаясь в свои лучшие доспехи. Он надел дорогой шелковый тигиляй, поверх его легкий бахтерец с нашитыми на плечах, спине, груди и локотниках серебряными с золотой насечкою пластинками, надел наручни, наколенники из такого же серебра, легкие и блестящие, зеленые сафьяновые сапоги с серебряными подковами и подвязал меч.

Шереметьев вышел проводить его на крыльцо. Княжеские дружинники стояли нестройной толпою.

Антон держал в поводу серого в яблоках аргамака.

— Ну, пока что, прощай! — сказал Теряев, надевая на голову легкий шлем с острой, как конец копья, верхушкой. Шереметьев поцеловался с ним.

— В полдень встретимся. Я при царе буду.

— Ин так!

Князь легко вскочил на коня и взял в руки длинное копье. Дружинники в миг очутились тоже на конях. Ворота раскрылись, и конный отряд медленно поехал по спящему городу за реку Пресну.

Царь Михаил Федорович, чтобы почтить отца своего, выслал ему три почетных встречи: первую в Можайске с архиепископом рязанским Иосифом, с князьями Димитрием Михайловичем Пожарским и Волконским, вторую на Вязьму: с вологодским архиепископом Макарием, боярином Морозовым и думным дворянином Пушкиным, третью — с митрополитом Ионою, князем Трубецким и окольничьим Бутурлиным — на Звенигород и на полпути — князя Теряева-Распояхина с тем, чтобы увидев великого страдальца, упредить его и, прискакав до царя, оповестить о приближении его батюшки.

Князь проехал верст двадцать и стал станом, далеко вперед себя услав четырех конных, чтобы они, влезши на деревья, сторожили с вышек дорогу.

Сойдя с коня, но не снимая доспехов, встретил он восходящее солнце с мрачными думами и тоскою на сердце. Всюду мерещились ему то его Миша, то любимая жена. Мечется она, быть может, умирая, и в тоске кличет его; а он должен со светлым лицом оповестить царю великую радость. Видится ему Миша: тащат его лютые разбойники, каленым железом выжигают его светлые глазки; бьется он в руках палачей, зовет своим голоском тятю; а его тятя должен со светлым лицом оповестить царю великую радость.

— Горе мне, горе! — закричал не своим голосом князь и в отчаянии упал в траву ничком.

Холодная роса смешалась с горячими слезами и смочила лицо и волосы князя.

Антон, видя отчаяние своего господина, перекрестился и вздохнув сказал:

— Не коснусь до волос своих ни бритвой, ни ножницами, пока не объявится молодой князюшка!

Этот обет и несколько утешил его волнение; как вдруг он увидел мчащихся к ним четырех всадников.

— Едут, едут! — кричали они, показываясь в облаках пыли.

Антон подошел к князю и тихо позвал его. Князь поднял голову, и лицо его выражало полное недоумение, словно он только что проснулся.

— Едут! — сказал Антон своему господину.

Князь тотчас вскочил на ноги и быстро оправился.

— Коня!

И они помчались, гремя доспехами, в Москву. Толпы народа уже запрудили улицы. Антон скакал впереди и громко кричал:

— Дорогу князю! Дорогу гонцу царскому!

Народ испуганно шарахался в стороны, давя слабых и толкаясь.

Князь со своим отрядом добрался до Кремля и сошел с коня.

На площади, от царского терема, от самого Красного крыльца, князь Трубецкой двумя шпалерами ставил стрельцов в зеленых кафтанах с алебардами в руках.

Увидев князя, он кивнул ему.

— Едут! — ответил князь и вошел в теремные ворота.

Во дворце шла суета. Окольничьи бояре, думные, стольники, кравчие, все, кто знатные и местом выше, толпились в царских покоях, готовясь к выходу. В длинных парчевых кафтанах с воротами, подпиравшими их стриженные в скобку затылки, с длинными бородами, в высоких шапках, они важно ходили и стояли, не в силах сделать ни одного свободного движения.

Увидев князя, они все окружили его. Он поднял руку и сказал:

— До царя батюшки! Где царь?

— В молельной! — ответили все хором, а боярин Стрешнев прибавил:

— Сейчас из Вознесенского прибыл. У матушки-царицы, дай ей Бог многие лета здравствовать, благословение принял.

В это время к князю подошел окольничий Борис Михайлович Салтыков.

— Государь — батюшка в беспокойстве…

— Иду — ответил князь.

Царь Михаил Федорович, окруженный слугами, перешел из молельной в свой покой.

Князь вошел и опустился на колени.

— Государь, твой батюшка, да продлит Бог его жизнь, на три часа времени пути от Москвы, — сказал он и, ударившись лбом об пол, поднялся на ноги.

Царь милостиво кивнул ему головой.

— Спасибо на доброй вести, князь Терентий! Жалуем тебя к нашему столу на пирование.

Князь снова стал на колени и стукнулся лбом в землю.