Всё, что мы потеряли - Элис Келлен Страница 8

А спустя секунду она исчезла.

Вода меня поглотила, и я закрыла глаза.

Там не было цвета, и я снова почувствовала себя защищенной от проникающих воспоминаний, от жизни, которой у меня уже не было, от вещей, о которых мечтала раньше и которые утратили всякую ценность. Нечестно, что жизнь продолжается так же, словно ничего не изменилось. Я чувствовала себя так далеко от своего прошлого, от себя самой, что порой думала, что тоже умерла в тот день.

Я резко открыла глаза.

Меня затягивало в водоворот. Я тонула. Но боли не было. Ничего не было. Только соленый вкус моря во рту. Только спокойствие.

А затем я почувствовала его. Его руки на своем теле, его силу, его попытки вытащить меня наверх. Солнце обожгло нас, когда мы выплыли на поверхность. Меня чуть не вырвало, я закашлялась. Аксель провел пальцами по моей щеке, его глаза, такие темно-синие, будто бы черные, внимательно разглядывали мое лицо.

— Черт, Лея, милая, господи, с тобой все хорошо?

Я взволнованно посмотрела на него. Ощущая… Ощущая что-то…

Нет, со мной было не все хорошо. Не сейчас, когда я снова его чувствовала.

Паника. Потеряв ее из виду, я запаниковал. Когда мы вернулись домой, сердце все еще бешено колотилось. Я не мог отделаться от мысли, что Лея тонула в бурном море, такая хрупкая. Я хотел спросить Лею, почему она не пыталась выплыть, но боялся нарушить тишину. Или же боялся ее ответа.

Пока она принимала душ, смотрел на кухне в окно и думал, не позвонить ли Оливеру. Когда Лея вышла и посмотрела на меня смущенно и взволнованно, мне пришлось сдерживаться, чтобы не дать выход эмоциям.

— Как ты?

— Нормально, немного голова закружилась.

— Когда в воду упала?

Она отвела взгляд и кивнула.

— Я буду в моей комнате, — сказала Лея.

— Хорошо. Но сегодня вечером я хочу поговорить с тобой.

Лея открыла было рот, чтобы возразить, но пошла в комнату и прикрыла дверь. Я глубоко вздохнул, пытаясь восстановить спокойствие, босиком вышел на заднюю террасу, сел на деревянные потрескавшиеся ступеньки и закурил.

Черт возьми, нам нужно было поговорить.

Я затянулся, потом вернулся в дом, переворошил на столе разбросанные бумаги и нашел одну чистую. Взял ручки и записал все вопросы, которые задавал сам себе в течение последних трех долгих недель, затем положил бумажку рядом и записывал новые сомнения, пока готовил ужин. Я сделал салат и постучал в ее дверь. Лея не возразила, когда я предложил ей поужинать на террасе.

Звезды сверкали на небе, и пахло морем.

Мы поели в тишине, не глядя друг на друга. Я предложил выпить чаю, но Лея мотнула головой, и я понес тарелки на кухню. Когда я вернулся, Лея опиралась на перила и глядела в темноту.

— Сядь, — попросил я ее.

Она громко вздохнула и повернулась ко мне.

— Это обязательно? Я уеду послезавтра.

— И вернешься через неделю, — ответил я.

— Я не побеспокою тебя, — Лея бросила на меня умоляющий взгляд. Она была похожа на испуганного зверька. — Я не хотела, это ты заставил меня залезть в воду…

— Будем говорить о другом. В этом году нам придется проводить много времени вместе, и мне нужно прояснить несколько моментов.

Я сделал глоток чая и бросил взгляд на листок с кучей вопросов, который держал в руке.

— Для начала: у тебя нет друзей? Ты меня поняла, друзья — это люди, с которыми ты поддерживаешь отношения, как делают девочки твоего возраста.

— Ты прикалываешься?

— Нет. Конечно, нет.

Лея молчала. Я не спешил, поэтому сел в гамак и поставил стакан чая на деревянные перила, чтобы закурить сигарету.

— Конечно, были. Есть. Думаю.

— И почему ты с ними не встречаешься?

— Потому что не хочу, уже не хочу.

— И сколько еще не будешь хотеть? — настаивал я.

— Не знаю! — Она взволнованно задышала.

— Ладно… — Я заметил морщинки, прорезавшие ее лоб, движение горла, резко проглатывающего слюну. Это и есть ответ на три моих вопроса. Я осмотрел бумажку. — Как у тебя дела в школе?

— Думаю, нормально.

— Ты думаешь или ты знаешь?

— Знаю. Почему ты этим интересуешься?

— Я ни разу не видел, чтобы ты делала уроки.

— Это тоже не твое дело.

Я несколько раз стукнул себя пальцем по подбородку. И в конце концов посмотрел на нее. Как на равного. Не того, за кем нужно присматривать. Я увидел страх в ее глазах. Страх, потому что она знала, что я скажу ей.

— Я не хотел тебе напоминать, что твой брат год убивается на работе ради тебя, чтобы ты могла поступить в университет, чтобы ты двигалась дальше…

Я закрыл рот еще до первого всхлипа.

Я встал, чувствуя себя полным дерьмом, и обнял ее. Ее тело содрогалось в моих руках, я закрыл глаза и пытался сдержаться. Пытался сдержаться, несмотря на боль, потому что я не думал просить прощения за свои слова. Я знал, что поступил правильно.

Лея отодвинулась, вытирая щеки.

Я стоял рядом с ней, опираясь на деревянные перила террасы. Дул ночной влажный ветер. Я вернулся к своим заметкам.

— Я продолжу.

Сейчас Лея была в нужном мне состоянии: полностью открытая, дрожащая. От брони, которую она постоянно использовала, ничего не осталось.

— Почему ты больше не рисуешь?

Если бы я не увидел столько всего в ее глазах, я бы смог разделить это на части, чтобы попробовать понять ее, но я не смог.

— Я не выношу цвета.

— Почему? — прошептал я.

— Они мне напоминают о прошлом и о нем.

Дугласе Джонсе. Он всегда был полон живописи, цветов, жизни. На моем листке осталась куча других вопросов: «Почему ты не можешь принять то, что случилось?», «Зачем ты