Пуанты для дождя - Марина Порошина Страница 8

Но терять время она не собиралась, и когда Евгений Германович, расправившись с яичницей, принялся за оладьи, она решительно перешла к делу.

— Вот что! — это прозвучало так неожиданно, что оба, и кот, и хозяин, на секунду замерли и перестали жевать. — Я этого так не оставлю. И не возражайте!

Сильный пол прижал уши и занялся едой, сочтя возражения в данной ситуации неблагоразумными.

— Раз Анна уехала, и я так понимаю, что надолго, то я за вас теперь отвечаю. Как друг, как соседка. И как старшая по подъезду. Как женщина, наконец! — это прозвучало с вызовом, но оладьи со сметаной и корм с колбасой примиряли аудиторию с излишней категоричностью оратора.

— Я с вами столько лет вместе, и сейчас вас не оставлю, не беспокойтесь. Все приберу, приготовлю, постираю. То есть все, как обычно. Анна то, между нами говоря, всегда была никакой хозяйкой — и пылища везде, и белье не глажено…

— А почему — была? — вдруг насторожился Евгений Германович.

— Была, есть и будет! — отрезала Надежда Петровна, серьезно подготовившаяся к разговору с соседом. — Никакая, и не спорьте. Весь дом на мне и на вас, и Леночку я вынянчила. И вообще!

Последний аргумент прозвучал особенно убедительно, и заступаться за хозяйственные таланты жены Евгений Германович не стал, всякому джентльменству есть разумная граница. Домашние дела юная Анечка сразу после свадьбы с удовольствием передала в полное ведение без ума влюбленного супруга. А тот, поняв, что семейный быт сложнее холостяцкого, внял совету мудрой тещи — нанял домработницу, то есть Надежду Петровну. Она тогда работала маляром, еще сторожем иногда. Ну, и халтуры с девчонками брали, когда подворачивались. Крутилась, как белка в колесе, муж пил, зарплату целиком до дома никогда не доносил. Предложение соседа «помогать по дому» сперва показалось ей смешным и несерьезным, да разве платят деньги за то, что все тетки и так делают, забесплатно? Но Евгений Германович тогда, тридцать лет назад, был чудо как хорош, прямо как артист с обложки журнала «Экран», что она подумала — а чем черт не шутит?

То есть нет, сперва она, конечно, подумала, что деньги лишними не будут, вон на Пашке одежда и обувь будто горят, да еще велосипед просит на день рождения. А потом уже, когда присмотрелась как соседи живут, тогда уж и подумала вот это «чем черт не шутит». Соседи жили, на ее взгляд, странно, не по-людски. Анна вечно на работе с утра до ночи (как же, пойди, проверь), приходит домой с цветами, будто артистка, а сама аккомпаниаторша в балете, тьфу! Дома только отдыхает, телевизор смотрит, книжки читает, с подружками по телефону болтает, на пианино тренькает. А тарелку за собой помыть — избави боже, руки надо беречь. А что им сделается, рукам-то?! Мужа только так погоняла — подай-принеси-купи-сделай. А он и рад стараться, бегает, как собачонка, хвостом виляет, со стороны смотреть противно. Мужик такой видный, непьющий, зарабатывает на своем заводе деньжищи, машину купил, каждый год в Сочи ездят, да не дикарем, а в санаторий по путевкам. Ему бы жену хорошую, под стать, чтоб хозяйственная, уважительная, не шлондра какая.

Было время, когда тайная Надеждина мечта была на волосок от исполнения. Она тогда как раз с мужем развелась, надоел до печенок, алкаш проклятый. А Анна дочь родила, Ленку. Чуть ли не сразу ссориться они с мужем начали, все больше из-за ребенка. Ленка-то с младенчества крикливая была, точно знала, что певицей будет, вот стразу голос-то и разрабатывала, орала с утра до ночи, да и по ночам тоже. Анна ходила по дому непричесанная и в халате, злилась, на всех орала не хуже Ленки, даже к родителям пару раз убегала, но мать с отцом ее быстро домой возвращали. Полгода так, бедная-несчастная, дома посидела и на работу запросилась. Евгений Германович упал в ноги: Надежда, говорит, Петровна, выручайте! Вся жизнь от вас зависит! Вспоминая этот разговор, Надежда Петровна до сих пор волновалась и все переживала заново. Дочку, говорит, я только вам доверить могу. Вот тогда, точно, она про черта и подумала, когда ради их Ленки со стройки уволилась. Ну теперь то уж должен он понять, какая жена ему нужна: вот эта кошка рыжая, которая вечно шляется непонятно где, или приличная женщина, которая и за ребенком доследит, и дом в порядке будет содержать. А мужика будет всегда за хозяина дома считать, что сказал — делать, если он того стоит, конечно. А не помыкать им, как эта его Анечка.

Ленку она до садика дорастила, все, как положено. В бригаду не вернулась уже, устроилась нянечкой в тот же садик, чтоб догляд за ребенком был. А уж потом ее Евгений Германович на работу к себе устроил, лаборанткой. Рай земной, а не работа: чисто, не хлопотно, народ вокруг ученый, вежливый, не то что прорабы да каменщики на стройке. И ни сквозняков тебе, ведер с краской, ни матюков, избави боже. Переход из маляров и нянечек в лаборантки Надежда Петровна восприняла как честно заслуженный карьерный взлет, а заодно еще больше Евгения Германовича зауважала. Как не уважать, если в заводском НИИ у него под началом едва ли не полсотни человек народа, и все к нему с почтением, а он им царь, бог и воинский начальник. И делами такими занимаются, что простой человек и закорючки в их бумагах и чертежах не разберет, а заграницу, даже в Болгарию, его не отпускают, потому что работа секретная. Она даже гордиться стала, что вот, мол, с каким человеком, можно сказать, живу.

Так вот тридцать с лишним лет и пролетело. И всё осталось, как было, все при своих. Анна при музыке, Евгений Германович при Анне, она, Надежда — при хозяйстве, сбоку-припеку. Лена закончила музыкальное училище, консерваторию, а потом, к ужасу отца и к радости матери, уехала сперва в Москву, а потом и вовсе в Германию. Поет там в каком-то городишке в оперном театре (у них, говорят, так уж заведено, чтоб в каждом городишке свой оперный театр был, любят они, видно, это дело). Ну по Италиям правда ездит на гастроли, и по телевизору ее один раз показывали. В газете еще про Ленку писали, Евгений Германович показывал, хвастался. Замуж там вышла за какого-то мужичка, он как ее делами занимается, при своей жене