Имение Марковых - Иван Бурдуков Страница 8

– М-да, Александр Александрович, благородно это может – взять и раздать накопленное, в Африке там кормить-поить детей и взрослых, в приюты жертвовать, и так далее. Трудно мне всё-таки признать в этом благородное начало; да и к чему оно – жертвовать собой ради спасения других – на то ли жизнь свою дано тратить? Ладно, Александр Александрович, с вами интересно побеседовать, но я пожалую к отцу, прознаю там за его успехи. Счастливо!

Взаправду страшно стало слышать откровенности такого рода. Что с этим миром, если порочность может запросто покончить с любой добродетелью, и зло, в общем понимании, сильнее добра? Не то чтобы я был набожным, или отделял зло от добра – нет, но причина того, что одни по природе своей богатые редко когда заслуженно, а другие нищие и работают больше тех богатых – эта причина меня заставляет говорить о зле и добре. Ни сколько в количестве денег впрочем значимость моих суждений, а в справедливости и финансовой стоимости благополучия. В благополучие я укладываю: здоровье, качественные продукты питания, качественную медицину, образование для детей, статус, с которым считаются органы правопорядка. Если ты богат, у тебя будет всё, что пожелаешь; если беден – придётся ограничиваться: ограничивать здоровье, качественные продукты, хорошее образование для детей, придётся ограничить качество жизни, вследствие, урезать длительность жизни. И я не каких-то коммунистических взглядов, мне бы быть коммунистом! – я не больше чем безнадёжный гуманист. Все они носят на голове перевёрнутые воронки Босха, восхищаются уродствами, напиваются коктейлями из желчи и спеси, закусывают себе подобными – и счастливы, а значит презирать их, осуждать, наверное, негуманно. Я не могу поверить, что на сегодняшний день всё работает на тех, у кого есть деньги. Не могу поверить, но знаю что это так. Рассказав о них правду, они не сядут; рассказав о них правду, вероятнее, сядешь ты. Никак им не помешать, никаким образом не свергнуть и не заменить на более достойных. А даже, если и заменишь, то прав, прав был Анатолий, те достойные безвозвратно превратятся в тех, кого свергли. В эпоху, где капитал является целью, достигнув его, становишься другим человеком. В имении прямо-таки и называют сегодняшнюю эпоху – эпохой феодализма. Но люди почему-то привыкли повиноваться тем, чьи богатства достигнуты ценой людских крови и жизни, а подчас эта кровь и жизни – их отцов, матерей, дедов и бабушек. Что же насчёт Анатолия: «Воспитать человека интеллектуально, не воспитав его нравственно, – значит вырастить угрозу для общества», – отлично подметил старина Рузвельт. С такими людьми ничего не произойдёт, никакого краха у них не будет, они как тараканы – всегда выживут и всех переживут. Ни добавить, ни прибавить.

Устал я от этих ублюдков, думал я. И действительно: что заставляет меня приходить сюда? Почему я не распущу весь этот балаган? Почему я сейчас не с Лерой, или не с Аллой? Нужны мне все эти гнилостные мешки с деньгами – да нисколько! И с чего ради я начал понимать это?

В какой-то момент, изрядно наглядевшись на атмосферу торгов, прямо послав уже Заблуцкого, вновь подходившего ко мне с бумагами, я позвонил Алле и сказал, что нужно непременно увидеться, иначе случится что-то плохое. Алла была рада слышать мой голос, не обращая внимания на его скомканность и предостережения о «плохом». Условились мы встретиться на Площади им. К-ва.

Появившись на площади, я встал в ожидании увидеть милое лицо Аллы. Мимо проходил неизвестный, от которого пахло по́том и перегаром. Он попросил у меня мелочи. Так как у меня кроме банковской карты ничего не было, я ответил отказом. Он сказал:

– Выборы вот осенью. Вы за кого обычно голосуете?

– Да, там уже давно всё выбрано, – ответил я.

– А я вот за коммунистов всегда голосую. Мы при них хорошо жили, без балбешества этого, нормально жили. Крепкой руки нам надо, да буржуев всех вывести – пусть поживут, как мы, рабочие, пусть цену своим миллионам узнают. То-то будет.

Проговорив свою речь, неизвестный, сгорбившись, шоркающей походкой ушёл восвояси. Почему он продолжает верить в эти пустяки, рассказывать любому встречному свои больные мысли? Отнюдь его рассказы носят полезный смысл. Хотя, наверное, ему от этого становится легче.

Алла появилась одетой не в вульгарное платье, а по-простому: в белой футболке и джинсах. Её белокурый хвостик на голове вилял при походке. Ещё она была не накрашенной и какой-то вовсе другой; такая она напомнила мне Леру.

– Ого, ты покрасила волосы?

– Ага, а ты заметил.

Алла подошла ко мне и нежно обняла.

– Не думал сначала, что ты решишь приехать – уже довольно поздно, – сказал я.

– Ничего страшного, я поздно спать ложусь. По правде, я сама давно хотела с тобой увидеться. Мой папа ещё там?

– Да.

– Я вспомнила, где я тебя видела ещё до нашей первой встречи. Незадолго до нашей встречи в имении Марковых проходил закрытый аукцион у Вельтмана. Помнишь? Мы там какое-то время побыли, а потом отец вынудил нас с мамой уйти, так как считал всё это пустой тратой времени и денег. Он ведь у меня законченный материалист.

И действительно я там был, приобрёл картину Рембрандта «Христос во время шторма на море Галилейском», считающуюся украденной. Тот аукцион вмещал в себе произведения искусства с многострадальческими историями: считавшиеся пропавшими, утонувшими, сгоревшими или украденными. Помимо того присутствовали подлинники картин, подделки которых на сей день выставлены в музеях и галереях мира.

– Алл, я хотел с тобой немного о другом поговорить. Есть один человек, и я испытываю к ней непревзойдённые чувства. Она важнее всех на свете для меня. Быть с ней – вот, когда я представляю это, мне становится не по себе. Кто я – страшнейшее из зол, моральный урод, гниющая душа. А она всего в жизни добилась сама, трудилась и старалась, и продолжает в том же духе. Недавно она мне сказала, что впервые отдохнула и устала от отдыха. А я в своей жизни… да что там работал – так, деньги считал. Как я могу быть с ней? Как я могу, зная, что недостоин её, быть с ней? Не настолько я ещё успел обезобразиться внутри.

На секунду её веки дрогнули, взгляд опустился на землю. Затем она, поглаживая меня по плечу, сказала:

– Ты чего, мой милый! Такого понимающего человека я ещё не встречала в своей жизни. Человека, которого знаю я, полюбила бы любая женщина, ищущая романтики, или твёрдой опоры. Я бы