Кто эта женщина? - Юлия Александровна Лавряшина Страница 8

Откровенно фыркнув, зверюга спрыгнула во двор и пропала в темноте. А Кира с тех пор на ночь закрывала окно, оставляя только небольшую щель. Хотя девушка не особенно удивилась бы, если б одна из кошек все равно сумела бы просочиться в комнату…

– Тебе помочь подняться? – спросил Антон, остановившись у тропинки, ведущей к калитке дома.

Оценив подъем, Кира вздохнула:

– Хорошо бы…

– Без вопросов!

– Но спросил же. Торопишься?

– Не настолько… Просто подумал, что тебе может быть неудобно. Ну, знаешь – некоторые хозяйки не любят, когда постояльцы водят гостей. Твоя как?

– Не знаю…

У Киры не появилось тут ни друзей, ни даже знакомых, она никого не приглашала в гости. Оказалось, одиночество в чужом городе завораживает, как новая книга. Каждый день Кира открывала новые переулки и скверы, дикие пляжи и маленькие кафе на окраине. Ее тянуло бродить по улицам, наблюдая за людьми, прислушиваясь к разговорам. И в каждом уголке города находить запах моря… Ни один аромат не несет в себе столько смысла и такой сонм историй и воспоминаний. Все они оседали в душе – и пришедшие на память, и придумавшиеся, ведь Кире не с кем было поговорить, кроме себя самой. Это было внове, но казалось ей не просто удивительным, но и прекрасным.

Последние года два Кира так часто представляла себе день, когда поселится на морском берегу, что, оказавшись здесь, погрузилась в состояние полусна, полубреда. В первый же день, выбежав за порог, поняла – вот такое утро ей виделось бессчетное количество раз: она скользит по еще сонной солнечной улочке, одетой в каменные изгороди, а счастье идет за ней по пятам. Они спускаются к морю, отыскивая его по голосу… Их встреча становится той самой – единственно важной, – ради которой она и прожила три десятка лет.

– Думаю, можно рискнуть, – ответила она Антону. – Если не пустит тебя, значит, не судьба.

Его широкие брови поползли вверх.

– Не судьба?! А ты веришь в судьбу?

Она пожала плечами:

– Я всю жизнь чувствовала, что должна жить у моря. Здесь мое место. И вот я тут. Разве это нельзя назвать судьбой?

– Нет. Ты просто взяла и приехала сюда. При чем тут судьба? Вот если б ты выиграла в лотерею дом у моря, это можно было бы назвать судьбой.

– Дома нет, – засмеялась она. – Только этот – кошкин дом…

– Крым вообще кошачий полуостров. Ты заметила?

– Да, они тут повсюду.

Он беззвучно рассмеялся:

– Больше только на Тасиро.

– Где?

– Ты не слышала про такой японский остров? Его еще называют Кошачий остров. Их там больше, чем людей.

– Не слышала… – озадаченно призналась Кира.

– Темноватенькая ты. – Он вдруг погладил пальцем ее щеку. – Но это не страшно. У тебя ведь теперь есть я – умный и красивый.

– Нахал! – рассмеялась она, ткнувшись лбом в его плечо. Оно было крепкое и теплое. – Ну что, пойдем?

Еще раз смерив взглядом расстояние до калитки, Антон демонстративно размял плечи:

– Прыгай на руки. Я тебя занесу, а то крутовато здесь. Еще швы разойдутся…

– Не должны. Доктор сказал, что я могу ходить. Но…

Она неуверенно обвила рукой его шею:

– Поехали?

Обезболивающее пока действовало, и другие ощущения, которых Кира не улавливала час назад, дали о себе знать. Ладони Антона были горячими. И напрасно он поворачивался так, что лицо его оказывалось чересчур близко: один неровный шаг, и уткнется губами ей в щеку…

– Да не напрягайся ты, – выдохнул он. – Я не собираюсь…

– Чего не собираешься?

– Ничего. Просто донесу тебя до комнаты и уйду.

Они с трудом справились с массивной металлической калиткой, чуть не застряли на маленькой веранде, столкнувшись с хозяйкой, привычно запричитавшей:

– Ой, да что это с вами приключилось, Кирочка? Чем вам помочь?

– Накормить и спать уложить, – вместо нее отозвался Антон. – Завтра будет как новенькая.

Кира возмутилась:

– Завтра?! Да мне только через неделю швы снимать!

– А-а, шалунья! – Он хитро прищурился. – Поболеть хочешь? Чтобы за тобой поухаживали?

– Так некому же, – ответила она в тон.

– А я на что?

– А при чем здесь ты?

Сказала – и куснула губу до боли: «Черт! Как я могла такое…»

На его месте она просто разжала бы руки – вались на пол, разбивай второе колено! И ушла бы, чтоб больше никогда не возвращаться. Нельзя прощать хамство, даже едва проклюнувшееся, иначе оно вымахает выше тебя, как крапива, сожжет до костей – и человека, угодившего в него, и тебя самого. Она знала это наверняка, вытерпев три года со Станиславом…

Но Антон не сделал ничего из того, что пришло ей на ум. Остановив хозяйку: «Не включайте свет! В глаза будет бить…» – он осторожно опустил Киру на постель в полутемной комнате и выпрямился. Мельком взглянул на Людмилу Васильевну, и – чудо! – она исчезла.

– Ты испепелил ее взглядом, – усмехнулась она. – Теперь за меня возьмешься?

На его лбу блестела испарина, и Кира с опозданием догадалась, как же Антону больно было тащить ее наверх, если с ногой у него что-то не так… Зачем надрывался? Уж она доковыляла бы как-нибудь…

Вытереть ему лоб Кира не решилась, пусть думает, будто она ничего не заметила. Ухватившись за деревянное, красиво изогнутое изголовье старой кровати, он слегка склонился, изучающе вглядываясь в ее лицо, точно пытался прочесть нечто важное. Кира замерла: «Поцелует?» Ее сердце громко отсчитывало секунды…

– Отдыхай, – шепнул Антон. – Если я понадоблюсь, вот визитка. Звони в любое время.

Положив карточку на подоконник, он постоял немного, постукивая по нему ладонью, и шагнул к порогу:

– Ну, пока!

– Без тебя здесь станет совсем темно.

Она проговорила это совсем тихо, но Антон услышал. И отозвался:

– Это то, что тебе сейчас нужно. Темнота. Покой. Сон. А завтра… Будет завтра!

Его смешок растаял за дверью, которая тут же снова скрипнула, впустив Людмилу Васильевну, державшую в руках потемневший от времени серебристый поднос, на котором кроме чашки с чаем стояли вазочка с печеньем и розетка с вареньем.

– Ну что вы, зачем? – вяло воспротивилась Кира.

– Покушайте, деточка, – проворковала хозяйка. – А потом спать, спать… Лучше сна лекарства еще не придумано.

Но сразу уснуть не получилось. Рановато было, хотя за окнами по-южному давно сгустилась тьма, монотонно звучащая голосами цикад. Почему-то они не убаюкивали, а завораживали, хотелось слушать и слушать их, лежа с открытыми глазами. Из темноты наплывали неяркие вспышки прошедшего дня: больница, велосипед на дороге, кротик…

«Телефон! – внезапно вспомнила Кира. – Я его не потеряла?»

Надо было всего лишь сползти с постели и взять сумку, брошенную на стуле у двери… Но оказалось – сделать это лень. Никуда же он не денется до утра, если еще там! Только сейчас Кире пришло в голову, что найденный в лесу телефон был потерян кем-то если не сегодня, то накануне, ведь заряд до сих пор не кончился. И, может быть, женщина, писавшая те полные отчаяния послания, пока жива…

У нее засаднило в душе: «Если б я не грохнулась