Виктор Ревунов - Холмы России Страница 84

Катя в сиреневой кофте, свиты в косу ячменные волосы, а глаза ясны, блестят в них росинки.

Все это увидел вдруг Федор, когда жена, чуть повернувшись, остановилась перед окном, за которым розово сиял вечереющий воздух, и березы с черным хворостом грачиных гнезд будто уплывали куда-то...

По дороге провели под конвоем мужчину в распахнутом жилете. Шел он быстро, опустив голову. За спиной скручены руки веревкой.

Катя знала его. Здешний лесник. Вчера дрова привозил. Помнила, как поднесла ему стакан за труды. Он выпил и засмеялся:

- Так, говоришь, с Угры, лесникова дочка,- и показалось, что-то злое скрыл за смехом.

- Лазутчиков прятал,- сказал Федор.- С динамитом пришли, с отравой для колодцев. Один, сволочь, бежал. Так что в лес без меня пока не ходи.

Федор убрал под подушку пистолет и скрипевший ремень.

Уже темнело. Но свет никто не зажигает. Крадутся по городку слухи: вот-вот война, здешние людишки оружие достают, грозят расправой.

Катя хотела закрыть окно. Но Федор остановил.

- Пусть они боятся, нам это не к лицу. Я, между прочим, имею приз по стрельбе из пистолета. Так что мимо окна пулю не пошлю. А на сон я чуткий.

Где-то в полях звали с отрешенной грустью перепела;

"подь-полоть, подь-полоть".

Млечный Путь мерцает над лесом туманной пучиной.

вот всполох мигнул, и будто кто-то седой упал на колени перед окном, замахал руками.

"Уходи... уходи..."

Катя с ужасом пригляделась. Блестит в росе молодой дубок. И вот снова взмахнул ветками.

- Феденька, милый.

Катя прижалась лицом к груди мужа: вот так бы укрыться от тревог, которые всполохами бродили по горизонту, заглядывая сюда, в комнату, и сумрачно, быстро озирали кроватку, где спал малыш, и все падала и полошилась тень дуба за окном.

Ночь словно озарена светящимся изнутри изумрудом и замшелых кустах свистели, чокали и раскатисто щелкали соловьи, и звуки были прозрачны, сверкали

Федор не спал. Прохладой с запахом цветущего таоака тянет в комнату, и видно, как в проеме окна матово моросит сырость: тянет от леса туманами в городок.

Катя рядом, слабо вздрагивает ее рука на груди мужа. Веет белым покоем от лица: спит. Что-то зашептала и улыбнулась. А потом всхлипнула. Раскрыла глаза и вздохнув, порывисто обняла Федора.

- Утро снилась, Феденька, будто птицей прилетела я на наш двор. Тихо так, темно. А у двери коса стоит. Думаю, кто ж ее так поставил? Хотела в окошко заглянуть.

А крылья враз отнялись и падаю, дух замирает. Тут и проснулась.

- А ты вот с Ваняткой-да наяву к своему окошку.

А я потом, в отпуск. На станции меня встретишь. Чуть свет поезд приходит. В полях гречихой пахнет. Хорошо!

Поезжай.

- Без тебя нет. Загорюю там. Хоть на край света, а с тобой.

- Да ведь и так на краю света нашего. А любовь, как дозорный, какую-то тревогу подает...

Из ночной глуши, как зеркалом, прорезала зарница.

Лицо Кати загорелось в туманно-розовом сумраке и сразу прокосило тьмой.

Кто-то застучал в дверь.

Федор сунул под подушку руку, сжал пистолет.

Снова стук.

- Невидов, ты дома?

Голос соседа, лейтенанта Баташова.

- Папироску, что ль? Опять курить бросил,- сказал Федор и поднялся.

- Немедленно! На площадь через десять минут,- услышал он.

Когда вышел в коридор, Баташова уже не было.

Раскрыта дверь на улицу. Печальное, похожее на стон гудение тяжко проныло в воздухе.

Федор бросился в комнату. Катя подала ему чистую, выглаженную гимнастерку, а старую повесила на спинку стула.

- Постираю потом,- сказала с грустью.

Федор одевался, и все казалось ему: что-то забыл, потерял. Быстро защелкнул ремень с пистолетом в кобуре.

Вот и готов. Взял пилотку, пальцем потер на ней звездочку.

В кроватке, раскинув ручонки, спал Ванятка. И когда Федор пригнулся поцеловать его, малыш будто бы улыбнулся ему в своих снах.

Катя, как можно тише, чтоб не слышал муж, с болью в горле проглотила слезы.

- Я провожу.

Она почти бежала за ним, так он торопился. Иногда останавливались проститься. Федор крепко брал ее за плечи, и она вздрагивала.

- Еще вон до того кустика.

А у кустика отдаляла прощание до ракитки, от ракиткн до столбов. На свой лад погуживали они у дороги тревожными в эту ночь вестями.

- Катя, гляди, Ванятка один не забушевал бы.

Катя улыбнулась и опустила голову. Мимо прошел Ьаташов. Молодец и красавец с тонкими смоляными усами. Черные глаза жгучи и дерзки.

- Знобит, Невидов?..

Катя глядела на дорогу. Отбелен туманом ее луговой плес. А дальше темнел притихший под звездами лес. Туда и ушла машина, увезла Федора.

"Что будет?- подумала Катя: и это все жизнь, от которой никуда не скроешься.- Что будет?" - не гадала она, а смирялась с этим прощаньем.

Катя вошла в комнату и с испугом остановилась.

В углу, возле окна, стоял мужчина в военном.

- Кажется, хозяйка?- сказал он.

- Да... Что вам?

- Почему дверь открыта? Не для вас сказано: закрывать! Лазутчик скрывается, а у вас все нараспашку. Я из контрразведки,- и он полез в карман, настороженно поглядывал на Катю,- Вот документы!

Показал какую-то книжечку. Стоял почти невидимый в тени, долго к чему-то прислушивался. С площади доносился шум идущей к границе пехоты и скрежет тормо-.

зивших машин.

- Подождем. Может, сюда и заскочит. Место подходящее... Да закройте дверь.

Катя закрыла дверь.

- Да кто?

- Леснику-то этому говорила, что с Угры. Вот и зацепочкэ.

- Какая еще зацепочка!

Что-то темнеет на полу.

- Лазутчик-то - землячок ваш. Ловягин.

Катя подняла темное с пола. Гимнастерка.

- Какой Ловягин? Викентий? Да, говорят, будто сдох,- и глянула в руки: гимнастерка грязная, рваная А где же Федина? На спинке стула висела... И поняла почувствовала хмурый взгляд из темноты.

- Осторожнее!- и тут со стоном выхватил из-за голенища нож и показал на младенца.-Если крикнешь...

Он сжал кофту на ее груди, потянул.

На войну твою сволочь вызвали. Уходи. Успеешь.

А нет - просись к садовнику за рекой. Отец мой - Ловягин. И постираешь...

Он не договорил. Два отдаленных взрыва донеслись, и сразу над городком, в стороне взмелось зарево.

- Завертелось... А гимнастерку верну... Встретимся еще, Катерина Невидова.

Он прыгнул в окно и скрылся.

Катя, держась за спинку кровати, хотела встать, но ноги ослабли и подломились.

- Феденька...

Вихерт проснулся с чувством озноба и тоски, будто ждало его что-то зловещее.

Еще темно.

На востоке чуть-чуть рябило, и было похоже, там кропил дождь.

Ровно в два часа в комнату к Вихерту вошел начальник разведки штаба дивизии майор Дитц, как всегда быстрый, оживленный. На моложавом холеном лице холодноваты глаза и жестоки морщины.

Когда-то этот шпион в числе иностранных специалистов почти три года прожил в Москве, был знаком с былыми богатыми семейками, в комнатки и квартиры которых, в тайную темнинку, тянул на золото матерый его нюх.

Дитц доложил о последних донесениях разведки, которые уже не могли ничего изменить.

- Русских тут мало,- добавил он, когда служебный разговор был закончен.- Если бы мы заманили поближе к границе главные их силы, тогда наша хватка была бы страшной, с хрустом хребта.

- Хребет в Смоленске.

- Наполеон, преследуя русских, смертельно устал, и, когда наконец обнял Москву, красотка, уже раздетая, отпихнула его.

- У нас руки покрепче. И все уже решено. Ты сомневаешься?

- Я не сомневаюсь только перед мертвыми.

- Не ворчи, Дитц.

Они вышли на крыльцо.

Борозда рассвета с сизыми и зябкими отвалами тянулась по горизонту.

Прибыл автомобиль с рацией и следом-два посыльных мотоциклиста.

Адъютант Вихерта положил в машину упакованную палатку и бутылку вина, укрыл в специальный ящик термос с чаем и термос с горячим завтраком. Фотоаппарат в кожаном футляре Вихерт повесил на спинку сиденья рядом с каской.

Машина в сопровождении мотоциклистов, с черно отливавшими автоматами и касками на ремнях, тронулась на Ш1 одного из полков, где предстояла первая встреча с этой войной.

Вихерт оглянулся. У калитки стоял садовник под высокой березой ровесницей его изгнания.

- Сын старика - наш разведчик?

- Да. Сейчас за рекой,- ответил Дитц.

За поворотом дороги мелькнули госпитальные палатки, а дальше, на опушке, перед налитым росой лугом,- могильная траншея. Прислонены к деревьям белые кресты: скоро привезут убитых.

Машина быстро приближалась к бледневшей впереди полосе, которая вдруг отдалилась от кустов,- открылась пустота, обрыв, а за ним далекий теперь туман серебристо светающего неба.

По краю обрыва, в зарослях орешника, просторный окоп, накрытый маскировочной сетью с ветками и пучками травы.