Федор Сологуб - Творимая легенда Страница 85

Случайно и принц Танкред вышел один в этот час на берег. Они встретились. И были оба смущены.

Ортруда сказала кротко, как давно уже не говорила она с Танкредом:

– Я скоро умру. Может быть, меня убьют. Может быть… ах, да мало ли как смерть приходит!

– Ортруда, – начал Танкред.

Ортруда остановила его повелительным движением руки и продолжала:

– Тогда у вас, принц Танкред, будут большие шансы на корону моих милых Островов. Но подумайте много, прежде чем принять эту корону. Надеть корону легче, чем носить ее. Она очень тяжелая, принц Танкред. У вас обширные замыслы. Время покажет вам, что было в них суетного и ложного.

Принц Танкред жестоко смутился. В его голове заметались пугливые, короткие мысли:

«Кто проболтался? кто выдал? кто мог это сделать? кому это могло быть выгодно?»

Он сказал с нескрываемым волнением:

– Милая моя Ортруда, отгоните от себя эти мрачные мысли. Я виноват перед вами, правда. Я знаю, что недостоин вас. Но годы проходят, время охлаждает безумный пыл необузданной страстности. Клянусь вам, я исправлюсь.

Тихо и просто спросила Ортруда:

– Зачем это вам?

Танкред воскликнул:

– Клянусь вам, Ортруда! Спасением моей души клянусь, что я буду вам верен.

Ортруда молчала. Загадочно улыбалась. Смотрела на Танкреда с неизъяснимым, волнующим его выражением.

– Ортруда, – страстно говорил Танкред, – будем опять любить друг друга нежною, умудренною любовью, будем опять кроткими и милыми, как дружно играющие дети, в забвении жизненной суеты и прозы.

Он целовал тонкие руки Ортруды. Она молчала и не отнимала от его губ своих рук, – и они казались усталыми и робкими, – бедные руки рано утомленной жизнью королевы! И нежно обнимал ее Танкред и уговаривал долго и нежно.

Ах, эти слова, столько раз повторенные!

Улыбнулась Ортруда, так печально, так нежно, как умирающая улыбается в ясном небе, догорая, заря. Спросила Танкреда:

– Вы так хотите, милый Танкред?

– О, милая Ортруда, – воскликнул Танкред, – хочу ли я счастия, жизни, солнца, хочу ли я вашей улыбки, Ортруда!

– Хорошо, – сказала Ортруда, – будем нежны друг к другу во что бы то ни стало. Перед лицом жизни и под холодным взором смерти будем нежны и кротки. Для каждого из нас когда-нибудь наступит ночь, когда наши мертвые придут к нам.

– Что вы говорите, Ортруда? – спросил Танкред.

Не понимал ее слов, ее настроения, ее внезапной мягкости. Тяжким было ему бремя притворства. Ортруда смотрела на него спокойно и нежно и говорила тихо:

– Будем нежны, будем божественно-незлобны. Наш земной удел – измена.

Не понимал ее Танкред, – но он знал слова, – так много слов очаровательных и нежных. Он говорил:

– Верность, Ортруда, клянусь вам, верность в измене. Мы изменяем, потому что очаровываемся призраками давних переживаний, но мы всегда верны, потому что связаны цепью пережитых жизней.

Ортруда улыбнулась. Глаза ее были печальны и кротки. Она говорила тихо и медленно:

– Мы неверны, как дети, и невинны, как боги, как это небо, как эти волны. Подобна стихиям душа человека, изменчивая и чистая, сотканная из стихий, всегда невинных.

– О, я понимаю вас, Ортруда! – притворно-искренним голосом воскликнул Танкред.

– Не знаю, понимаете ли вы меня теперь, – сказала Ортруда. – Надеюсь, Танкред, что вы поймете меня когда-нибудь. А теперь для вас, для вас, Танкред, у этих дивных волн, с этими смеющимися волнами, под этим ликующим солнцем, зажженная его золотыми лучами, среди зеленеющей лазури волн и голубой лазури неба я спляшу танец зыбкой изменчивости и сладкого забвения.

С этими словами Ортруда подошла к той же мраморной скамье у морских волн. Она сняла с себя свои одежды и положила их на скамью. Посмотрела, любуясь нежно, на свое тело и пошла нагая по мелкому песку к берегу. Когда первая волна плеснулась об ее стройные ноги, Ортруда остановилась, и засмеялась, и начала легкую пляску. Она плясала у воды, – то отбегала от волны, то опять бежала за волною. Она плясала и хлопала мерно ладонь ладонью маленьких рук. Волны плескались о ее тонкие милые ноги, холодные волны, равнодушные к бедной земной красоте, и одной только покорные высокой Очаровательнице, грустными очами вздымающей грудь океанов. И был еле видим уже занесенный над миром серп Очаровательницы, – а солнце еще ликовало, склоняясь устало и томно к черте темно-синей, к вечному кольцу роковому.

В это время тихо и плавно, как легкое полуденное явление из мира призрачного бытия, из-за розовато-серого утеса выплыл розовый на ясном свете солнечном парус – и показалась рыбачья легкая лодка. В ней сидели двое юношей и мальчик. Они засмотрелись на милую плясунью, играющую с волнами. Залюбовались стройностью ее обнаженного тела. Смеялись радостно и звонко. Рукоплескали, радуясь солнцу, волнам, и зыбкой, милой пляске, и легкости прелестных ног.

Налетел порыв внезапного ветра. Склонился бело-розовый парус. Край лодки черпнул воду.

Лодка опрокинулась.

Перестала плясать Ортруда. Стояла на песке прибрежном и в ужасе смотрела на хлопающий по волнам парус, на людей, которые бились в волнах, пытаясь плыть к берегу, и на далекую ладью, которая уже спешила им на помощь.

– О, – сказала Ортруда, – несчастная какая стала теперь я! И смех мой губит.

– Не плачьте, Ортруда, – сказал Танкред, – людей спасут.

Людей спасли. Но не утешилась королева Ортруда.

И опять надвинулся мрачный, дымный полог, и легкий пепел закружился на берегу.

Глава шестьдесят вторая

Вскоре после этого кардинал, архиепископ Пальский, монсиньор Фернандо Валенцуела-Пуельма, обратился к королеве Ортруде с просьбою о приеме: он имел надобность переговорить с нею о весьма значительных предметах. День приема был немедленно назначен Ортрудою.

Это посещение кардинала было решено в кружке заговорщиков за принца Танкреда. Люди, замышлявшие свергнуть с престола королеву Ортруду, находили полезным, чтобы потом можно было говорить:

– Королеву Ортруду предупреждали, что ее поведение вызывает неудовольствие в народе. Она была глуха к добрым советам, и вот она пожинает, что посеяла.

Посещение кардинала было неприятно королеве Ортруде. Она не любила этого лукавого старика. Но она приняла его любезно, как и подобало его высокому положению в церкви. Королева Ортруда сразу поняла по выражению лица кардинала, что он скажет ей что-то неприятное. Таким неискренним и напряженным было выражение румяного лица этого князя церкви, тучное тело которого свидетельствовало о его любви к благам жизни. Хитрая, притворно-льстивая улыбка змеилась на чувственно-алых губах кардинала. Голос у него был тихий, змеино-вкрадчивый. Так крокодил ласково и тихо говорил бы, если бы ему надо было словами улещать свои жертвы, прежде чем полакомиться ими. Острый взор блестящих глаз сверкал порою из-за полуопущенных ресниц. Кардинал говорил:

– Бог изменяет течение времен. Предкам вашего величества церковь говорила от лица всемогущего Бога.

Кардинал сделал значительную паузу, и королева Ортруда спросила:

– А вы, ваше преосвященство?

– Конечно, и я также, – ответил кардинал, – но я прибавлю к моим представлениям вашему величеству и новый аргумент.

– Какой? – спросила королева Ортруда очень тихо и спокойно.

В ее улыбающихся устах краткость этого вопроса, произнесенного небесно звучащим голосом, не казалась нелюбезною. Кардинал говорил:

– Народ, наш добрый и благочестивый народ, недоволен некоторыми прискорбными вольностями в поведении вашего величества.

– Да? Неужели? – спросила королева Ортруда. Легкая, очаровательно-любезная улыбка смягчила слегка насмешливый тон ее слов. Кардинал продолжал:

– Говорят в народе, что эти вольности, – простите, государыня, – оскорбляют добрые нравы.

Королева Ортруда спокойно сказала:

– Я вижу, что вы хотите говорить со мною о нравственности.

– Да, – сказал кардинал, слегка наклоняя голову. – И я льщу себя надеждою, что ваше величество послушаетесь голоса святой матери нашей, церкви.

Королева Ортруда холодно спросила:

– Вы хотите, чтобы я послушалась голоса церкви в том, что относится к моему поведению? И чтобы я признала, что поступаю дурно?

Удивление и неудовольствие слышались в звуке ее голоса. Кардинал ответил:

– Да, государыня. Ваши поступки, к сожалению, бывают иногда столь смелы, что переходят уже в область запрещенного правилами доброй нравственности.

– Например? – спросила Ортруда.

Лицо ее было спокойно, и уже улыбки не было на ее губах. Кардинал помолчал немного и с легкою запинкою заговорил:

– Верующих смущает, государыня, ваша близость с Афрою Монигетти. Дочь открытого врага и хулителя святой церкви Христовой, она унаследовала его ненависть к христианству. Говорят, что она, несмотря на свою молодость, оказывает дурное влияние на ваше величество и обучает вас нечестивому ритуалу.