Сергей Соловьев - Чтения и рассказы по истории России Страница 89

и т. д.

В виршах Полоцкий представляет своему ученику образец доброго начальника:

Пастырь с овцами образ предлагает,Како нам жити в мире подобает;Пастырь начальны знаменует люди,Стадо подданных в образ нам буди,Едаже пастырь стадо присещает,Овца на пути не лежит, но встает,Аки честь ему хотяще творити.Взаим же пастырь овцы соблюдает,И на рамах си блудные ношает.Тако начальник должен есть творитиБремя подданных крепостно носитиНе презирати, ни за псы имети,Паче любите яко своя дети.И то в памяти выну содержати,Яко земля тех и его есть мати.Пастырь жезлом укрощает стада,Женет на паству, женет и внудь града:Тако начальник жезлом да управит,Винна накажет, невежду наставит,Обаче косен да будет язвити,Идежде довле есть, токмо страшити.

В виршах описывает добродетели, приличные державным, прежде всего благочестие, потом:

Вторая сану начальных приличнаЕсть добродетель в мире необычна:Та смирение есть божественноеХристом господом вконец храненное.Имать начальник в памяти держати,Яко не в веки будет обладати:Смерть бо, пришедши, хочет власть отъяти.С прочими людьми в персти сравняти.Третие властей добротворениеЕже хранити им рассуждениеВо всяких делах, а не уповатиНа един свой ум, выну вопрошатиУмных совета, тако бо вершитиБлаго вся мощно, а не погрешите.Очеса лучше видят, неже око,Никто о себе да держит высоко;В мнозе совете есть спасение,В едином уме поползновение.Четвертая есть добродетель властейПравду хранити. Блюсти от напастейПодчиненные, и чести давшиДостойным, а не на злато смотрети,Равно судити мала и великаНа лице зрети прещает владыка.Не яко сеть им закон да бываетЮже не крепку паук соплетает:Та бо животно мало уловляетБольшее сети самые терзает.Не буди тако, но един суд будиВсем иже в единой области суть люди.

В виршах высказал Полоцкий господствовавшее правило тогдашнего воспитания детей:

Плевелы от пшеницы жезл тверд отбивает,Розга буйство из сердец детских прогоняет.Родителям древяный жезл буди на чада,Да не страждут железна от судии града:Уне в дому древяным в детстве оны битиНеже возросших градским железом казнити.Моисий донележе жезл в руце си держаще,Не что ино, точию жезл древяный бяше;Егда же поверже, в змия превратися,Даже и Моисий его зело устрашися:Тако аще на чада жезл в руках бываетОтчих, наказания жезл он пребывает,Не могущ умертвити. Аще же пуститсяИз руку, тогда в змия люта претворится,Абие бо ко грехом чада ее склоняютИ, теми уязвлени, бывше умирают.

Пришлец, достигший важного значения при дворе, явившийся в Москве с опасными преимуществами учителя, оскорблявшими самолюбие старых учителей, Симеон Полоцкий не мог не столкнуться с последними, имевшими за собою толпу; он столкнулся с архиереями, которые опирались на свое важное архипастырское значение, а Симеон Полоцкий опирался на свое образование, дававшее ему сильный голос при решении важных вопросов, опирался на свое положение, на свой вход наверх; Симеон Полоцкий столкнулся с самим патриархом Иоакимом, тем более что не отличался смирением Епифания Славинецкого, скромного келейного труженика, а патриарх Иоаким, как мы видели из дела духовника царского, не любил, чтоб ктонибудь из духовенства, опираясь на свое положение наверху, забывал о своем непосредственном подчинении святейшему. О Полоцком пошли толки, что его учение не совсем правильно; обвинение страшное при тогдашней подозрительности относительно новых учителей. Полоцкий благодаря своей ловкости, недоступности таким обвинениям, каким был доступен, например, духовник Савинов, удержался, но не мог не выразить своего негодования на пустые толки толпы, на которые не следует власти обращать внимание, не мог удержаться, чтоб не задеть и архиереев.

Не веруй убо гласу общему народа,Ищи в деле правды человеча рода,Слово ветр развевает, а кто тому веритБезрассудно, срамоты мзду себе возмери

Об архиереях Полоцкий сложил вирши:

Архиереем к тому сущим в благодатиЖелал бым речение образ приписати,Ежебы не точию истину учити,Но и житием святым образы всем быти.

Понятно, что Полоцкий должен был усердно проповедовать в пользу нового порядка вещей, наступление которого и дало ему важное значение в Москве, наверху у великого государя. Между виршами его находится любопытное указание на то, как пример сверху должен способствовать распространению просвещения:

Франтиск именем первый краль францийский бяшеСей яко писание и мудрость любяше(Ея же родители его не любяху,Но подобием варвар в простоте живяху)Абие честных дети писаний взискаша —Кролевску люблению тако угождаша.И бысть в мале времени мудрость расширена,Образом краля во все земли умножена:Обычай бо есть в людях царю подражати,Еже ему любезно – всем то возлюбляти.Благо убо есть царству, егда благи нравыЦарствуяй восприемлет, ради всех исправы.

Полоцкий провозглашает о необходимости научного образования и в проповедях своих. Так, в слове на день Рождества Христова проповедник от лица патриархов александрийского и антиохийского, именем божией премудрости, рожденной в Вифлееме, умоляет русских людей взыскать науку, потому что она свет умственных очей и правило всему житию человеческому. Обращаясь от лица патриархов к царю, он убеждает его основывать школы, умножеть спудеов (студентов) своею милостию и вниманием, сыскать хороших учителей и всех почестями поощрять к трудолюбию.

Ревнитель просвещения, призванный в Москву для его распространения, Симеон Полоцкий в проповедях своих напал на старых учителей, священников, за их невежество: «Великим нерадением их и всеконечным небрежением о духовных детях, премногие несмысленны люди, как бессловесные овцы, от пути правого жития заблудились и в пропасть погибельной жизни уклонились… Многие невежды, не бывшие никогда и нигде учениками, смеют называться учителями… по правде это не учители, но мучители. Оттого умножилась в людях злоба, преуспело лукавство, волхвование, чародейство, разбой, воровство, убийства, пьянство и нелепые игрища, грабежи, хищения и тому подобное, наконец и восстание против власти. Виною всего этого преимущественно неуменье и нераденье духовных отцов: не учат и не наставляют детей своих духовных».

Одними обличениями в невежестве нельзя было вдруг сделать всех священников сведущими и искусными проповедниками, и потому в числе проповедей Полоцкого находим слово, написанное им для того, чтоб священники читали его проповеди своим прихожанам. Но любопытно взглянуть на деятельность одного достойного священника, который явился подражателем Полоцкого в отдаленном углу России. Именитый человек, Григорий Дмитриевич Строганов, «истинное всем российским вельможам и богачам ясное светило по благочестию», отличался в Пермской стране своею щедростию, гостеприимством и любовию к церковному благолепию. В своем отчинном городке Орле он построил церковь похвалы Богородицы, завел при ней отличный хор певчих и стал искать отличного священника; ему сказали, что есть такой в Соликамске, и Строганов поспешил перезвать его к себе в Орел, принял с большою ласкою и почетом и стал уговаривать ко введению новизны, говорению проповедей. Священник, слыша, что в России (так в Пермском краю называли центральные московские области) по многим городам говорят устно поучения, согласился подражать проповедникам, но как это сделать? Взять проповеди Симеона Полоцкого – слог неудобен: простейшим людям «за высоту словес» тяжело слышать; взять переводы проповедей Златоуста – их не понимают не только слушающие, но и читающие, не только миряне, но и священники, прямо говорят, что писаны иностранным языком. Священник взял беседы Златоуста, но стал излагать их простейшим языком, иногда наизусть, иногда по тетради. Но эта попытка не прошла даром нововводителю: начали его бранить, смеяться над ним, не щадили укорительных слов, подучали друг друга не слушать его проповедей, кричали: «Прежде здесь были священники добрые и честные да так не делали, жили попросту, и мы жили в изобилии; а этот с чего взял вводить новизны?» Неудовольствие происходило оттого, что прежние священники жили слишком попросту, не имея уважения к самим себе, к своему званию, не умели внушать прихожанам уважения к себе и потворствовали мирянам, которые привыкли смотреть на священника как «на последнейшего раба», привыкли распоряжаться церковным уставом, порядком службы, как им хотелось: священники не прекословили. Священники в восстании на орловского нововводителя приняли сторону недовольных мирян. Но вводитель не остался у них за это в долгу и громил их в проповедях своих. «Пастыри наши не о стаде Христове прилежат, но о злате и серебре, о рабах предходящих, о колесницах и конях, о зданиях и селах, о вина множестве, о риз украшении. Обретаются в роде моем такие слепые вожди, думают, что мудры, а на деле грубейшие невежды, говорят: что нам в книгах учительных? Достаточно Часослова и Псалтыря. Правду говоришь, достаточно, если кто знает силу в них написанного, но это знание далеко от тебя и от разума твоего. Безумец! сидя за полными чашами в корчемнице, ты рассуждаешь, в корчемнице ты велеречив, а в церкви связан безгласием, пленен неразумием. Говорят, что довольно, если священник книгу читает пред народом в церкви, а устное учение укоряют и еретическим называют. Безумец! кого к еретикам причисляешь? патриархов, пророков, апостолов! Теперь святители и священники пьянства ради и человекоугодия, желая власти и виноград Христов презирая, высокую честь и достоинство свели в бесчестие, укоризну и посмеяние: сего ради не от царей и князей, но от худых людей, как от шелудивой овцы и от смрадного козла, пастырь бедный срамоту, хуление, злоречие, досаждение и биение, узы и смерть принимает. О прочем помолчу и слезами утолю, по какой причине явилось это дело лукавого демона». Проповедник собрал все свои беседы в одну книгу, которую назвал Статир.