Максим Горький - Чудаки Страница 9

Е л е н а (с тоской). Это - дико... это - пошло! Ты, такой ясный и чистый, ты мог увлечься... Она тебя отравит, погубит...

М а с т а к о в (с отчаянием). О, чёрт... да разве я знал, что это так серьёзно?..

Е л е н а (спокойнее). Для таких людей, как ты, женщины - ступени, по которым вы идёте куда-то выше... но она - ниже меня, пойми это! И не она для тебя, ты - нужен для неё! Вот чего я не допущу! Чтоб ты - ты! - служил развлечением... нет!

М а с т а к о в. Ах, ты рассуждаешь... но какой же чёрт...

Е л е н а. Да, я рассуждаю!.. И - за двоих: за себя, чтобы не мешать тебе, и за тебя, потому что ты живёшь но думая...

М а с т а к о в. Во всём всегда вес и мера!.. Это невыносимо!

Е л е н а. Но ведь ты не взвешиваешь, не измеряешь, а это необходимо среди живых людей, которые чувствуют боль и причиняют её друг другу. Я должна рассуждать и взвешивать, чтобы оградить тебя от всего ненужного, от всего, что может нарушить строй твоей души... ты думаешь, это легко мне? Не это ли сушит мою душу? Не это ли убивает во мне смех и радость? И вдруг я вижу... это может убить! Я поняла бы тебя, если б ты увлёкся Сашей... это такой чистый, светлый, освежающий душу человек...

М а с т а к о в (ворчит). Саша... ну что за фантазия!.. Елена, человек нуждается в свободе... а я - человек...

Е л е н а. Предположи на минуту, что и я тоже человек...

М а с т а к о в. Ты иногда - точно старый монах, а я - твой послушник... впрочем, может быть, это неверно, я ведь не знаю, как живут монахи... Честное слово - всё это гораздо сложнее, чем я думал, и совсем не весело! Я не люблю драм... а тут - и ты и она - обе недовольны...

Е л е н а (не сдержав улыбки). Какой ты смешной мальчишка! Подумай что ты говоришь? Разве можно играть людьми?

М а с т а к о в. Право же, Елена, у меня в груди нет места для всех этих серьёзностей и... длинных монологов... (Воодушевляясь.) Я ужасно рад, что живу и что вот - вокруг меня гудит, волнуется Россия, такая милая, славная страна... мелькают эти смешные, страшно близкие душе, русские человечьи рожи... дети какие-то особенные растут - ты замечаешь? И русские матери... и эти старые чудаки, такие трогательные в своей ненужности... душа полна хорошей, необидной жалостью к ним. Страшно приятно жить, Лена, честное слово! Догорают огни, но уже вспыхнули другие... хочется писать стихи, поэмы, хочется говорить светлые, задушевные слова... и подмигивать людям глазом - "ничего, братья! живём!" И когда думаешь, говоришь об этом - тот, кто сидит рядом с тобой, незаметно делается так близок тебе, дорог и мил, что решительно всё равно, кто он и как одет мужчиной или женщиной...

В у к о л (идёт прихрамывая). Эй, господа!..

Е л е н а (вздрогнув). Подожди... Что там? Плохо?

В у к о л. Идите... Все растерялись... плачут...

М а с т а к о в. Вот видишь, Лена... (Она быстро уходит.) Мне тоже надо идти туда?

Е л е н а (издали). Нет... не надо!

В у к о л. Ну, как же нет? Конечно, идите...

М а с т а к о в. Но зачем же?

В у к о л. Гм... знакомый умирает... долг вежливости, что ли... Потом - вы писатель, вам всё надо видеть... это ваш долг.

М а с т а к о в (вздохнув). Ну... пойдёмте...

В у к о л (на ходу). Да, вот и ещё одним человеком меньше! Люди уходят, а противоречия - остаются... вот, напишите-ка аллегорию на эту тему!

М а с т а к о в (ворчит). Очень нужно! Терпеть не могу аллегорий...

(Ушли.)

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЁРТОЕ

Ночь. Палисадник перед дачей Медведевых. Акация и сирень скрывают маленький, в два окна, домик, с крыльцом из стеклянных рам. Окно с правой стороны крыльца завешено простынёй или скатертью. Сквозь открытые двери на ступени крыльца падает полоса света - в прихожей горит лампа. На ступенях С а м о к в а с о в и З и н а, доктор ходит мимо них и курит. Из дома доносится возня - двигают мебель, стучат посудой.

З и н а (негромко). Сегодня утром он говорил, что ему лучше...

П о т е х и н (угрюмо). Все фтизики так говорят перед концом.

С а м о к в а с о в (убедительно). У меня сестра - чудеснейшая женщина! - всю жизнь ухлопала на это... положим, её муж болел другой болезнью... но всё равно ведь! Девять лет она ухаживала за ним... вы подумайте, - всю молодость, всю силу женщины отдать капризам больного! Ужас! В тридцать лет она была полуседая... овдовела - на руках пятилетний мальчик, невыносимо нервозный, слабенький...

П о т е х и н (подходит). И вы тоже караете слабых?

С а м о к в а с о в. Нисколько...

П о т е х и н. Уж вам-то не к лицу!

С а м о к в а с о в (задет). Но, позвольте! (Потехин идёт прочь. На крыльцо вышел Вукол.) Я ничего не говорил...

П о т е х и н (издали). Опоздали вы с этими теориями... Они уже не в моде...

С а м о к в а с о в (Зине). Что с ним? Чего он злится?

З и н а (встаёт, идёт в дом). Не знаю. Устал, я думаю...

В у к о л. Обижает тебя потомок мой? (Садится рядом, охая.) Ноет у меня ножка... Вот, Мирон, судьба очистила тебе дорогу...

С а м о к в а с о в (болезненно). Брось это... что ты!

В у ко л (тихо). Ты думаешь, она в глубине души не рада? Хе! Я, брат, знаю женщин...

С а м о к в а с о в. Полно, Вукол! Ничего мы с тобой не знаем. (Подумав.) У меня, например, никогда не было желания - понимаешь? упорного, страстного желания что-либо знать. А оказывается, это необходимо...

В у к о л. Гм... это ты о чём говоришь?

С а м о к в а с о в. А о том, что вот мне сорок два года, и я не понимаю человека, который моложе меня, не понимаю его мысли и жизнь... Слов даже не понимаю! И это - в сорок лет! Хороша страна, где все чужды друг другу... Представь себе европейца...

В у к о л (позёвывая). Чепуха! Европейцев ты не знаешь... ты их в кутузку сажал? Нет. И не надо говорить об европейцах, думая о женщинах...

П о т е х и н (подходит). Нет ли спичек, отец?

В у к о л (даёт). Возврати. А то ты возьмёшь коробку и - пропал! А я с больной ногой хожу, ищу - где спички?

П о т е х и н. Если у тебя ревматизм - иди и ляг в постель. Это лучше, чем сидеть ночью на воздухе. (Уходит, забыв отдать спички.)

В у к о л (толкнув Самоквасова). Видишь? Женись скорее. В семьдесят лет у тебя будет сын доктор, культурный человек... Очень удобно! Отберёт у тебя спички, а ты... да-а... (Помолчав.) Заметь, какой странный язык у нас: мы говорим - сидеть на воздухе. Какие лёгкие люди, подумаешь! Или - пройти курс университета. (Кивая головой в сторону, куда ушёл сын.) Вот - он прошёл, насквозь прошёл... и это не особенно задело его...

С а м о к в а с о в (неохотно). Какой ты...

В у к о л. Болтун?

С а м о к в а с о в. Нет... как это? Мизантроп...

В у к о л (с некоторой гордостью). Я, брат, не мизантроп, а скептик... Мало у нас скептиков. Это признак, что мы недостаточно умны...

С а м о к в а с о в (усмехаясь). Ты вот говоришь, а я не понимаю зачем?

(Елена и Зина выходят, Самоквасов встал, давая им дорогу.)

Е л е н а. Господа, пожалуйста, помогите Константину перенести сундуки...

С а м о к в а с о в. Иду! Ты бы сидел, скептик.

В у к о л (идя за ним). Сыро... Потомок прав.

Е л е н а (лаская Зину). Ляг иди, может, уснёшь.

З и н а. Нет, не хочу... я боюсь, что усну.

Е л е н а. Боишься?

З и н а. Мне - стыдно. Я не чувствую горя, утраты... я так странно, стыдно спокойна! Развязалась петля... я могу не лгать, не насиловать себя... мне не надо казаться нежной и любящей... Это хорошо и - нехорошо...

Е л е н а (улыбаясь). Вот - слышал бы тебя Константин...

З и н а. Нет, не говори ему! Я не хочу, чтобы он считал меня бесчувственной... я так уважаю его!

П о т е х и н (подходя). Вам необходимо свидетельство о смерти, я сейчас напишу. (Проходит в дом.)

З и н а. Как он это сказал!.. Когда он подходит близко ко мне, я ощущаю прикосновение какой-то тяжести... Лена, я не кажусь тебе бессердечной?

Е л е н а. Перестань об этом. Тебе двадцать лет.

М а с т а к о в (в дверях). Елена, иди сюда! (Когда она подошла, он возмущённо шепчет.) Слушай, какого чёрта Николай рычит на меня? Стоит под носом и сверкает белками... что ему нужно?

Е л е н а (уходя). Я сейчас, Зина.

М а с т а к о в (идя за нею). Возмутительно!

(Зина утомлённо потянулась, наклонила к лицу ветку дерева, обоняет её запах. Вздрогнула, взглянув на занавешенное окно, пугливо отряхает руки.)

С а м о к в а с о в (с шалью в руке). Возьмите-ка, сыро!

З и н а. Спасибо! Какой вы заботливый.

С а м о к в а с о в (расцветая). Ну... это не я... это ваша мама велела мне. Хорошая у вас мама!

З и н а (кивая головой). Да.

С а м о к в а с о в (волнуясь). Вообще, женщины - самое лучшее... Особенно теперь, когда наш брат... несколько раскис. Знаете, мне можно поверить, - я женщин видел! Я очень плохо, очень грубо жил... немногое могу вспомнить без стыда за себя... и, если было что хорошее, чистое в моей жизни, - это были вы... женщины... Готов молиться: да сохранит их господь бог, ибо нет у него среди русского племени ничего лучше женщин!

П о т е х и н (выходя). Ого! Вот как?

С а м о к в а с о в (оборачиваясь к нему). Ах... это вы! Конечно - не согласны? Желаете спорить?

П о т е х и н. Не время и не место.

С а м о к в а с о в (горячо). Ироническим возгласам - место, а правдивому свидетельству - не место? Почему-с?