Леонид Бородин - Третья правда Страница 9

Страх бил куда-то под коленки, ноги подгибались и подволакивались. Он молил Бога, чтоб Иван оказался дома, с Иваном ему сам черт не страшен...

Еще от калитки увидел, что дом на замке, и снова оглянулся. Не открывая дверей, он бегом прошарил сарай, нашел цепь и веревку, привязал собак у крыльца. Да что собаки! Не сторожевую цену они имели. Разве только робкого удержат, а понимающий по холкам потреплет и далее пойдет. Охотничьи собаки. Зимовье сторожить могут, а дому они цену не знают, это все равно, что к любому забору привязать...

С крыльца, подтягиваясь на носках, высматривал через плетень дорогу от деревни, и лишь после того отпер замок, а войдя, заложил сенную дверь на запор. Другая запора не имела, но он вдруг сообразил, что ежели захотят посчитаться с ним мужики за какие-нибудь егеревские дела, в дом не пойдут, а будут потемну караулить или по дороге в тайгу высмотрят. Тогда не беда! Он дождется Ивана, а до его прихода носу не высунет.

Ставни были закрыты, но щели пропускали свет и даже солнце с южной стороны, так что, немного присмотревшись, он прошел в горницу, зажег лампу и перезарядил ружье картечью в оба ствола. Сел, наконец, на табурет, смахнул фуражку с головы в угол.

Что-то еще тревожило Селиванова, будто не усек чего-то важного, тревожного... А что, если чека! Вдруг разузнали о его делишках на Чехардаке! И верно, те двое на мужиков не очень-то походили, больше на военных... И сапоги на них, вспомнил вдруг, вроде бы и обычные, да голяшки уж больно прямо... больно в обтяжку... А из-под фуфайки у одного-то уж не френч ли проглядывал?..

Такой оборот дела был пострашней мужицкой мести. И тогда Иван - не заступник, а ежели на него нажмут, так как бы и не проговорился! Тогда, значит, что? Тогда надо в тайгу бежать, да тотчас же, да не тропой!

Он заметался по дому, охая и ахая, даже икать вдруг начал. Искал фуражку - нашел ее, наконец. Разрядил и снова зарядил ружье. Потом скинул с места крышку подполья, схватил сала кусок на полпуда, пару банок и выпрыгнул наверх зайцем. Сунулся в буфет, выгреб оттуда все, что было, в мешок, затянул его и закинул за плечи.

В сени вышел, не скрипнув дверью, долго пялился глазом в сквозное отверстие в сенной двери и, никого не увидев, выглянул наружу. Собаки заметались у крыльца; запрыгали, заскулили. Когда закрывал дверь, ключ прятал, собак отвязывал, все время зыркал вокруг, и немного успокоился. Значит, правильно решил - надо уходить сразу, а там уж разыскать Ивана и через него узнать, что к чему.

Собаки радостно вылетели за калитку. И когда Селиванов закрывал ее, одновременно за спиной услышал шаги и голос.

- Андрей Никанорыч, если не ошибаюсь...

Это был один из тех двоих, и точно, из-под фуфайки выглядывал френч, правда, изрядно поношенный...

"Шлепнуть и бежать!" - была первая мысль у Селиванова, но другая пришла трезвее: не успеть ружья с плеча сдернуть! Мысленно простонав: "Ой, пропал!", Селиванов притворно закашлялся, чтобы перевести дух для разговору.

Собаки, сделав круг по ближайшему рябиннику, вернулись и закрутились у ног. Человек боязливо покосился на них и спросил:

- Не кусаются?

"Не чекист!" - облегченно вздохнул Селиванов. - Тот если б испугался, спрашивать не стал - пристрелил бы. И не мужик! Самый глупый мужик в собаках толк имеет".

- На то им и пасти дадены, чтоб кусаться! - ответил он незнакомцу, уже спокойнее пригля-дываясь к нему; и высмотрел одно движение руки, такое ни с чем не спутаешь: наган за пазухой! А все равно не чекист! Это точно! К тому же молодой совсем! Это по хмурости на морде сразу-то не приметил! Совсем парень еще!

- Дело у меня к вам, Андрей Никанорыч...

Селиванов кашлянул и не без важности ответил:

- Я прозываюсь не Андреем, потому как в день моего на свет появления в святцах святого такого не имелось, а прозываюсь я Андрияном. Хоть глупое имя, да мое. А дело-то про что у тебя?

Ох, как осмелел он, даже на "ты" перешел, и нутро все смеялось над недавними страхами. А что у этого в грудях револьвер, так эдаких Селиванов сколько за все годы перевидал!

- С вами хочет поговорить один человек... Мы сейчас к нему пойдем...

- Если кому я нужен, пусть сам приходит... начал было Селиванов, но вдруг все изменилось. Пока человек стоял от него в трех-четырех шагах, даже в полутора, был он просто человек и все. Но вдруг подступил к нему и оказался на голову, а то и более выше. И лицо его сменилось, будто маску скинул. Как всегда бывало в таких случаях, Селиванов сразу почувствовал себя маленьким и жалким; и спасовал, как всегда пасовал перед сильными и наглыми.

- Мне плевать, как тебя зовут, понял! - раздельно и внятно процедил сквозь зубы незнако-мец. - Мне сказано привести тебя, и я приведу, а если надо будет, то и дробовик твой об тебя обломаю!

Селиванов съежился, подумал с тоской об Иване, со злобой - о собаках, что путались без толку под ногами, и спросил покорно:

- Куды идти-то?

И хотя незнакомец сделал очень неопределенный жест рукой, Селиванов догадался, что пойдут они низовым рябинником, в обход деревни, куда-то к другому ее концу. "Эх, был бы Иван, по-другому поговорили бы! - шел и думал он. - Или собаки: сказать бы им "фас", чтоб одна за глотку, а вторая за ж...! Покрутился бы герой! А может, изловчиться и хлопнуть?"

Но сам знал - пустое дело, не получится... Да была еще надежда, что ничего страшного не случится! Кому-то нужен он. Кому - уже догадывался. Значит, не всех еще звездачи извели. Но мысль эта радости большой не доставила. Пустое все это дело... Пуля против нынешней власти слаба, а власть ею крепка! И загадка эта таким вот молодцам не под силу, погуляют и слягут где-нибудь без славы и пользы, только людям хлопоты. Да и какое ему дело до всего этого? Он живет по себе, по своему интересу. Такое уж место ему в жизни выпало, что на него лапу наложить непросто, да и сам он не промах, постоять за себя может!

Но тут вот, на этом месте, схватил Селиванов за хвостик маленького червячка, что похабным рылом своим пробуравил его самоуверенность.

А ведь мог бы этот, за спиной, оказаться чекистом? Мог! Ведь подумал же сначала. Значит, и ранее такую мысль имел в душе, да только в слова ее не допускал. Стало быть, и он, Селиванов, под Богом ходит! Ходит себе и ходит, а где-то, может быть, вылупляется из протухшего яйца беда про него. По крайней мере, кто поручится, что не поджидает его на какой-нибудь тропе колодина, об которую переломать ему ноги...

Между тем, шли они действительно нижним рябинником в обход деревни, и тот, сзади, ни разу не поправил Селиванова, дескать, вправо или влево идти. Так куда ж его ведут? Он припом-нил по каждому дому весь тот конец деревни и решил, что идут они не иначе как в дом к тетке Светличной, что стоял в глубине рябинника, чуть в стороне от самой улицы. "Ишь ты, кликуша конопатая!" - подумал не без уважения об этой женщине Селиванов. И, странное дело, подумал как о союзнике, которого ранее не разглядел.

Когда он уверенно свернул налево и прошел шагов полста в том направлении, вдруг был схвачен за воротник, да так крепко, что рубаха горло перехватила.

- Откуда знаешь, как идти надо?

Селиванов захрипел (притворно, конечно), а когда был отпущен, упал на землю, схватившись за горло и закатив глаза.

- Ты чего? - испуганно спросил парень, наклонившись к нему.

- Горло ты поломал мне, бугай мордастый! - прохрипел Селиванов, выкатывая глаза на лоб. - Воды дай, скорее, а то помру щас!

- Воды? - растерянно завертел тот головой.

Ох, как знал в себе Селиванов эту неудержимую удаль, что порождалась неизвестно от чего в его хлипком теле! Уж как она тогда сотрясала его изнутри лихорадкой риска! И ничего с собой поделать не мог, когда накатывало такое, потому что было оно сильнее всякого хмеля, что вливает в себя иной, чтобы дерзость в душе познать.

- Воды! - хрипел он. - Вон за тем кустом родничок...

Длинный парень заметался.

- Руки вверх! - завизжал Селиванов через минуту: уже на ногах, и бойко на взводе. - Вверх руки, г...о коровье, не то разнесу по перышку!

Ну зачем ему это надо было? Ведь пять шагов назад и не помышлял ни о чем таком. Само пришло! В ногах - страх козлиный, душа рвется почудачить...

Парню перекосило рот, но руки поднял, хоть и не высоко, а длиннее стал будто вдвое. Зубы оскалены, в глазах - не приведи Господь!

"Может, шлепнуть и дело с концом?" - была мыслишка. Но здесь найдут его, дело заведется - не обойдется! Да и любопытство разъедало Селиванова на счет всего этого. Кому он нужен и зачем?

- Тебе чего приказано было? Чтоб меня привести! А за глотку хватать было велено али нет?

Парень стоял и зло сопел, - явно искал выход. И такая решимость была в его, как ночь, черных зенках, что Селиванов понял - либо шлепнуть надо, либо сворачивать дело.

- Мы тоже не пальцами деланы! - сказал он хвастливо и почувствовал себя удовлетворен-ным. - Я и сам понимаю, что ежели кому во мне нужда есть, стало быть, идти надо! А куда идти, это браток, сообразить не хитро! Тетка Светличная единственно одна живет в том конце, да подход к ей с этого рябинника самый скрытный.