Александр Хургин - Какая-то ерунда (сборник рассказов) Страница 9

- Я ж на тебе как женился? Как честный человек, можно сказать. А ты, это, недооцениваешь ни фига.

А Любка ему говорила:

- Да я могла хоть сто раз замуж пойти по любви и дружбе. И за хорошего человека. За Маслова, вон, Юрку могла и за Садошникова, тоже Юрку, который в сантехническом кооперативе начальником работает, - считала, наверно, что Еремеев не знает ничего того, что ни за кого она не могла пойти, благодаря своей блеклой наружности и возрасту, равному двадцати пяти годам с половиной.

И в таком плане пожили они с Любкой около полугода, наверно. А может, и меньше еще. Мало они, короче, успели пожить перед тем, как Танька Еремеева оскорбила в его намерениях и отказала ему бесповоротно. И он, конечно, сильно за себя и за свое мужское достоинство обиделся и за Танькой погнался вдогонку. Она, это, идет, вихляется, а он, значит, бегом за ней. Догнал, отдышался и говорит:

- А я делаю тебе встречное предложение идти за меня замуж, раз такое дело.

А Танька говорит:

- Замуж? Так ты ж, - говорит, - у нас женатый на Любке своей корявой.

А Еремеев говорит:

- Разойдусь.

- И на мне женишься? - Танька переспрашивает и уточняет.

- Ага, - Еремеев отвечает, - шоб я сдох.

И Танька, конечно, обсмеяла Еремеева от души и говорит:

- Неужели ж, - говорит, - так припекло и захотелось?

А Еремеев говорит:

- Ага, - говорит, - захотелось.

- Ну вперед, - Танька тогда говорит, - разводись.

И опять ушла. Быстрой походкой за угол. А Еремеев домой прибежал к Любке:

- Все, - говорит, - расходимся.

- Чего-чего? - Любка спрашивает.

А Еремеев ей говорит:

- А того. Ошибся я, - говорит, - в выборе тебя на роль супруги и вообще - другую я полюбил до гроба.

- Кого ж это ты полюбил, урод примороженный? - Любка на него наступает.

А он отвечает вызывающе грубо:

- Я Таню полюбил, крановщицу.

- Таньку? - Любка говорит. - Так она ж, - говорит, - блядь.

А Еремеев ей на это:

- Но, - говорит, - полегче. А то в торец заработаешь.

И тут Любка сообразила своими мозгами, что Еремеев не в шутку все это, а на полном серьезе, и проситься у него начала, мол, не надо, давай жить будем, как люди, семейной жизнью, мои мама с папой, говорит, на проведение одной свадьбы тысячу рублей истратили и комнату нам для счастливой жизни наняли.

А Еремеев говорит:

- А я тебе их верну, деньги. Заработаю, - говорит, - и верну. Всю сумму. И все. И давай, - говорит, - развод.

Но Любка, конечно, на это не смогла добровольно согласие выразить и развод давать не захотела мирным путем. До суда довела. А у нее все равно не вышло ни уха, как говорится, ни рыла. Расторгли их брачные узы по неуклонному требованию, исходящему от Еремеева. Мурыжили, ничего не скажешь, долго, а потом все ж таки расторгли.

Да, а Танька, покуда он разводился и судился, гуляла по страшной силе без разбору и со всеми подряд. Только с одним-единственным Еремеевым не гуляла. Говорила:

- Вот разведешься - и приходи, - думала, свистит он, Еремеев этот притыренный, на тему женитьбы. Так и не поверила. И не верила до тех пор, пока Еремеев ей документ не предъявил, что брак расторгнут. А она прочитала эту резолюцию в виде штампа и говорит:

- Ну и хрен с тобой - дураком, можешь на мне жениться.

И они пошли в ЗАГС, заявления подали, все, и свадьбу отметили скромную, и Еремеев к Таньке жить перебрался на постоянно. И в этой ситуации уже ей, Таньке, конечно, некуда было деваться и отлынивать, и она с Еремеевым легла как законная супруга в первую брачную ночь, несмотря на то обстоятельство, что наподдавалась на свадебном ужине коньяку три звездочки выше среднего уровня. Еремеев ее до такси от кафе "Осень", считай что, на себе волок. Они в кафе "Осень" свое бракосочетание праздновали в тесном семейном составе и с приглашением нескольких посторонних человек. Еремеев троих друзей пригласил из цеха, а Танька тоже одну свою подругу позвала, чтобы она была ее свидетельницей со стороны невесты.

И вот поселился Еремеев у Таньки жить, а Танька на его фамилию перешла и паспорт заменила на новый в районном отделении паспортного стола. И пошла у них ежедневная жизнь в общем и целом - ничего. Танька готовить стала завтрак, обед и ужин, с работы - никуда, только домой вместе с Еремеевым, их как супружескую пару молодоженов начальник цеха в одну смену работать свел, идя навстречу их семейным обстоятельствам. А по выходным они в кино ходили или в видеосалон - смотреть фильмы с участием звезд зарубежного кинематографа. И в цирк тоже ходили два раза. Один раз на ледовое шоу, а другой - на львов, тигров и группу хищников. И Танька говорила, что дура она была стоеросовая и что теперь поумнела и поняла окончательно, как надо жить, и спасибо, значит, за это ему, Еремееву.

А потом вдруг, без видимых вроде на то причин, попало ей, Таньке, что-то под хвост. И она перестала домой появляться. И на работе тоже не показывалась. Еремеев ждал ее ждал - неделю ждал и надеялся на лучшее. А через неделю и сам раскрутился. В смысле вина-водки. И в смысле прогула работы. То есть он весь день возле магазина водочного гужевался со всякими алканавтами - водку пил и вино. Там и он покупал и наливал им всем, и ему наливали, а после они вместе на дом к Еремееву, то есть к Таньке, пошли и там продолжали то же самое. А потом, в какой-то момент времени, Еремеев их, алканов этих, бросил самих и гулять пошел по ночным улицам родного города. И гулял он, значит, гулял в пьяном состоянии, когда глядь - междугородный переговорный пункт телефонов-автоматов, и работает круглосуточно. И он, Еремеев, зашел в эти автоматы, и в карманах порылся, и нашел в них, в карманах своих, пятнадцать копеек. Ну и держит, значит, Еремеев эти пятнадцать копеек в кулаке, а сам сомневается - позвонить ему другу Лехе или же не позвонить. И, конечно, решил он, что позвонить надо обязательно. Как-никак Леха ему друг, а не хрен собачий, недаром же они вместе несли действительную службу в рядах Советской армии. И Еремеев закрылся в кабине, а там жарко, как в чайнике, и воняет неприятными для человеческого нюха запахами. И постоял Еремеев в этой кабине, к климату ее чтоб привыкнуть и номер Лехин заодно в памяти восстановить безошибочно. А когда восстановил, то набрал его после кода города шахтеров Красного Луча и стал ждать, когда гудки туда, в Красный этот Луч, дойдут по проводам в форме телефонных звонков. И на шестом примерно гудке трубку баба какая-то сняла. Лехина, скорее всего, подруга жизни, которую Еремеев еще никогда не видел в глаза. Сняла она, значит, трубку и говорит хрипло и неприветливо:

- Але.

А Еремеев говорит:

- Это я, сержант Еремеев, значит. Привет.

- Привет, - подруга Лехина из трубки говорит. - Ну и чего тебе надо, Еремеев, в такое несоответствующее время?

- Мне-то? - Еремеев спрашивает. - Мне, это, так сказать надо... - и стал думать, что ему надо, а телефон, пока он это делал, конечно, отключился и разговор перервал. У Еремеева же всего одна монетка была в кармане, а больше не было.

- Мне-то ничего не надо, - это Еремеев уже не в телефон сказал, а просто так, в воздушное пространство телефонной кабины. - Я так, позвонил и все. И ничего мне ни от кого не надо.

И вышел Еремеев из этого круглосуточного переговорного пункта и пошел по черному асфальту домой. И вот приходит он домой, а там алканы эти, которых он с собой от магазина привел, спят на диване и на полу. И подруга Танькина - та, что свидетельницей с ее стороны на свадьбе была, спит. И Танька тоже между ними на полу отдыхает. Вернулась, выходит, домой.

И Еремеев увидел ее и мыслит про себя:

- Ну вот и порядок, значит. Раз вернулась Танька. Очень полный, значит, - мыслит, - порядок.

Да. И вот постоял он, Еремеев, еще так, в комнате, помыслил, а потом тоже на пол возле Таньки лег за компанию и тоже заснул мертвым сном как убитый и спал до утра спокойно, а утром замерз и проснулся. И Танька, конечно, проснулась, и подруга ее проснулась, и все до одного алканы. И они, Еремеев с Танькой, прогнали их из своей квартиры раз и навсегда и зажили, что называется, душа в душу, и живут до самых этих пор в любви и в согласии, и в обстановке полного взаимопонимания по всем коренным вопросам, представляющим взаимовыгодный интерес. И Еремеев на Таньку не держит особого зла за причинение ему невосполнимого морального ущерба и претензий к ней больших не испытывает, потому что он, Еремеев, как человек и как муж до глубины понимает определенные струны ее женской души и имеет в виду, что в сложном процессе супружеской жизни всякое может случиться, а жить-то, несмотря на это, все равно же как-либо надо, и никуда от этого не спрячешься и не денешься, и не уйдешь - как ни крути. 1990

БАТАРЕЙКА

Вот бывают такие дни жизни, что ну просто черт знает, какие это дни. С самого утра как встал и до самого позднего вечернего времени, пока то есть спать ложиться, все идет и продолжается своим свойственным чередом - и хоть ты ему что. Так, в точном соответствии, у Гордеева день третьего августа сего года и начался. У него в будильнике электронном ночью батарейка кончилась, а он спал и не знал. Ну и будильник не зазвонил в установленное время суток. Гордеев проснулся, самостоятельно уже, без содействия будильника, а на нем, на будильнике, три часа. А на ручных часах "Слава" девять без двадцати минут. А на работу ему на восемь надо и ехать далеко. И долго. Поэтому Гордеев и бриться не стал, а только лицо умыл кое-как, поверхностно, и зубы почистил пастой "Эффект" - чтоб изо рта запах неприличный подавить, а электробритву он с собой взял - в кулек целлофановый, имея в виду на работе в полный порядок свою личность привести, чтоб достойный внешний вид иметь как в глазах сотрудников, так и в общем. Правда, ему этого не удалось осуществить в жизнь - на работе у них электричество ремонтировали электрики, ну и все напряжение, конечно, в сети отключили и повесили табличку с надписью "Не включать, работают люди", и куда-то ушли - за кабелем или что, или за инструментом. Да. Но это после было, позже - когда Гордеев до работы добрался со значительным опозданием, а сначала он собрался с рекордно быстрой скоростью и на работу пошел. Или, вернее если выразиться, то - побежал. И опять у него обстоятельства неудачно сложились и некстати. Троллейбус прямо из-под носа уехал. Еще и дверью руку защемил, гад. И главное дело - Гордеев добежал до него изо всех последних сил, руку протянул к двери, а он взял и дверь эту захлопнул. И пальцы защемил Гордееву на правой наиважнейшей руке. И ко всему тому - тронулся. Гордеев свои пальцы дернул из дверей и ободрал все четыре косточки до крови. А если б он не дернул и не ободрал, вообще б покалечить его могло троллейбусом на всю жизнь, какая ему предусмотрена. Он же поехал, троллейбус этот, а пальцы - в дверях.