Алексей Писемский - Тюфяк Страница 9

- Я не могу без слез слушать этого романса, - говорила растроганная Марья Ивановна, - так, знаете, много в нем души!

- Да-с, - отвечал Иван Иваныч, - прекрасная песенка, да и Юлия Владимировна прекрасно изволят петь.

- У ней хорошенький голосок, - подтвердила мать.

Между тем Павел все сидел на прежнем месте и в том же положении. Блондинке очень хотелось поговорить с ним, по похвальной ее наклонности сближаться с несчастными.

- Вы любите музыку? - спросила она его.

- Я не знаю музыки, - отвечал Бешметев.

- Вы ни на чем не играете?

- Ни на чем-с.

- А как вам нравится голос сестры?

При этом вопросе Павел заметно сконфузился и молчал.

"Какой он странный! - подумала блондинка. - Как бы его заставить поговорить? Может быть, скажет что-нибудь смешное".

В этом намерении она села рядом с Павлом.

- Вы бываете в собрании? - спросила она.

- Нет-с.

- Отчего же?

- Я не люблю собраний.

- Отчего вы не любите собраний?

В это время брюнетка подошла к сестре.

- Послушай, ma soeur*, - продолжала блондинка, - monsieur не любит собраний.

______________

* сестра (франц.).

Юлия отвечала сестре улыбкою и, взяв ее за руку, отвела от Павла.

Часу в двенадцатом за Кураевыми были присланы лошади, и они, несмотря на убедительные просьбы хозяйки - закусить чего-нибудь, уехали домой. Павел уехал вместе с теткою после ужина. Придя в свою комнату, он просидел с четверть часа, погруженный в глубокую задумчивость, а потом принялся писать к сестре письмо. Оно было следующее:

"Лиза, друг мой! Ты себе представить не можешь, что сегодня со мною случилось. Пришел я к тетке; она собиралась в гости на вечер и требовала, чтобы и я с ней ехал. Я, разумеется, не хотел; но она закричала, забранилась, почти насильно посадила меня в сани и привезла к Феоктисте Саввишне, и здесь я встретил, знаешь ли, кого? Я встретил ее... ту, которую видел в Москве. До сих пор я не могу еще хорошенько опомниться. Тетка говорит, что она здешняя: фамилия ее Кураева. Боже мой, как она еще похорошела! Лицо ее сделалось еще правильнее... Что за чудные у ней ручки, Лиза! Когда она играла на фортепьяно, это была не женщина, а античная статуя, совсем как есть статуя..."

Написав это, Павел лег на кровать. Губернский учитель музыки был, впрочем, совершенно другого мнения: он всегда выговаривал брюнетке за то, что она решительно не умеет держать себя за фортепьяно, потому что очень ломается. Пролежав несколько минут, Павел встал и снова принялся писать:

"Я решительно влюблен: во мне совершается что-то странное и непонятное. Бог знает что бы я готов был отдать, если бы она меня полюбила! Я бы за это готов был отказаться от всего".

На этом месте он снова остановился, снова полежал на постели и, вставши, еще приписал:

"Приезжай, Лиза, бога ради, скорее, - мне без тебя смертная скука; мне так много надобно с тобою переговорить... Что ты там делаешь? Приезжай! Остаюсь любящий тебя и влюбленный.

Бешметев".

Заключивши таким образом письмо, он запечатал его и улегся уже совсем, но долго еще не спал и ворочался с боку на бок. Встав на другой день, Павел распечатал свое письмо, перечитал его несколько раз и, видно, раздумав посылать его, разорвал на мелкие куски; но тотчас же написал другое:

"Милая Лиза! Что ты делаешь в деревне? Приезжай скорее: мне очень скучно. Матушка в том же положении, тетка бранится; мужа твоего не видал, а у детей был: они, слава богу, здоровы. Приезжай! Мне о многом надобно с тобой переговорить. Брат твой..." и проч.

Это письмо Павел отправил и принялся читать какую-то книгу, но через четверть часа швырнул ее, лег вниз лицом на кровать и почти целый день пролежал в таком положении.

VI

ПОЕЗДКА В СОБРАНИЕ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Бешметев, в своем бездействии, думал решительно об одной брюнетке: ему страшно хотелось видеть ее. Он узнал, где их дом, и часа по два прохаживался невдалеке от него и поджидал, не пойдет ли она, как бывало это в Москве, гулять или по крайней мере не поедет ли куда-нибудь; был даже раза два в театре, но ничто не удавалось. Приехала Лизавета Васильевна. Павел только через неделю, и то опять слегка, рассказал сестре о встрече с своею московскою красавицей; но Лизавета Васильевна догадалась, что брат ее влюблен не на шутку, и очень этому обрадовалась; в голове ее, в силу известного закона, что все сестры очень любят женить своих братьев, тотчас образовалась мысль о женитьбе Павла на Кураевой; она сказала ему о том, и герой мой, хотя видел в этом странность и несбыточность, но не отказывался. Страшно и отрадно становилось ему, когда он начинал думать, что эта девушка, столь прекрасная и которая теперь так далека от него, не только полюбит его, но и отдастся ему в полное обладание, будет принадлежать ему телом и душой, а главное, душой... Как все это отрадно и страшно! Впрочем, Павел все это только думал, сестре же говорил: "Конечно, недурно... но ведь как?.." Со времени появления в голове моего героя мысли о женитьбе он начал чувствовать какое-то беспокойство, постоянное волнение в крови: мечтания его сделались как-то раздражительны, а желание видеть Юлию еще сильнее, так что через несколько дней он пришел к сестре и сам начал просить ее ехать с ним в собрание, где надеялся он встретить Кураевых. Лизавета Васильевна с удовольствием согласилась: ей самой очень хотелось видеть Юлию. Но здесь явилась новая забота: Павел боялся показаться в собрание и несколько раз был готов отказаться от своего намерения; даже мороз пробегал по телу при одной мысли, как неловко и неприятно будет его положение в ту минуту, когда он войдет в залу, полную незнакомых людей! Что ему там делать? Как вести себя? О чем и с кем говорить? Не удивляйтесь, светский читатель, последним чувствованиям моего героя. Вы образовывались совершенно под другими условиями, вы, может быть, подобно Онегину, выйдя из-под ферулы вертлявого, но с прекрасными манерами француза, еще с семнадцати лет, вероятно, сделались принадлежностью света и балов. Но Бешметев во всю жизнь был только на одном бале, куда его еще маленького привезла мать, и он до сих пор не забыл, как было ему неловко и скучно в светлой зале. В день собрания он очень много занимался своим туалетом, долго смотрелся в зеркало, несколько раз умылся, завился сначала сам собственноручно, но, оставшись этим недоволен, завился в другой раз через посредство цирюльника, и все-таки остался недоволен; даже совсем не хотел ехать, тем более что горничная прескверно вымыла манишку, за что Павел, сверх обыкновения, рассердился; но спустя несколько времени он снова решился. Часов в восемь он нарядился в черный фрак и какой-то цветной жилет. Фрак отличнейшего сукна сидел на нем не отлично. Когда Павел пришел к сестре, она была еще в блузе; но голова ее была уже убрана по-бальному. В лице Бешметева очень заметно было волнение; поздоровавшись с сестрою, он беспокойными шагами начал ходить по комнате.

- О чем ты думаешь, Поль? - спросила Лизавета Васильевна.

- Так, ни о чем.

- Как ни о чем? Ты чем-то расстроен.

- Право, так; мне что-то не хочется ехать.

- Но ведь ты сам меня звал.

- Знаю, - но, видишь...

- Нет, ничего не вижу.

- Мне что-то нездоровится.

- Полно, Поль, пустяки-то говорить; что за робость.

Павел не отвечал.

- Что ж, мы не едем? - спросила Лизавета Васильевна после минутного молчания.

- Я не знаю, - отвечал Павел.

- Что это у тебя, братец, за дикость? Отчего это?

- Вовсе не дикость.

- Как не дикость? Чего же ты боишься людей?

- Я не боюсь, но не люблю общества; мне как-то неловко бывать с людьми; все на тебя смотрят: нужно говорить, а я решительно не нахожусь, в голове моей или пустые фразы, или уж чересчур серьезные мысли, а что прилично для разговора, никогда ничего нет.

Лизавета Васильевна покачала головой.

- Странный ты человек! Другой на твоем месте еще в Москве бы познакомился с Кураевыми.

- Вот прекрасно! Каким же образом я мог бы познакомиться?

- Очень просто: приехать в дом, да и только.

- С какой же стати я приехал бы?

- Да как же другие-то знакомятся?

- Я не знаю: их, верно, зовут.

- Вовсе нет: сами приезжают.

- В таком случае это нахальство.

- Никакого тут нет нахальства.

- Конечно, нахальство; вдруг ни с того ни с сего приехать и рекомендоваться. Очень, я думаю, интересен я для них.

- Всякий молодой человек интересен в семейном доме, потому что он жених. Нет, Поль, это не оттого... ты еще мало влюблен.

- Нет, Лиза.

- Что же?

- Так... ты неправду думаешь.

Сказав эти слова, Павел вспыхнул.

Брат и сестра замолчали.

- Послушай, Поль, - начала Лизавета Васильевна, - вот мы теперь съездим в собрание; ты еще посмотришь на нее, и я посмотрю, а потом...

- Что же потом?

- Потом стороной и разузнаем, что и как... а там ты съездишь в дом раза два...

- Ни за что не поеду.

- Нет, это пустяки: ты поедешь, а тут и я съезжу, и, смотришь, вдруг скажут: "Павел Васильич с супругою приехали!".