Глеб Тенин - Малкут Страница 9

- Сейчас золото законно не сделаешь, - задумчиво повел ушами Фома.

- А верхний тогда какой? - спросил Колян.

- Верхний - пики, - расслабленно ответил доктор. - Я уже говорил. Они черные.

- Хрень какая-то, - засомневался Фома. - Черных надо мочить. Вон их сколько на рынке. И в Афгане их мочат.

- Да че хрень-то, - презрительно сплюнул Колян. - Для космоса черный цвет - самое то. Вот ты идешь, допустим, ночью по улице. Фонари поразбивали, звезд нет, полный абзац. Тут впереди - непонятки. Ты идешь и стукаешься лбом. А это, оказывается, стоб фонарный. Свет, который мы не видим.

- Нет, господа, - запротестовал доктор. - Не в этом дело. Бог не может отключиться, пока люди ползают во тьме и называют светом только то, что им доступно. Бог - не фраер, и дело тут вот в чем. Если ты знаешь, что впереди - столб, и не настолько набухался, чтобы забыть об этом, то ты обойдешь его и продолжишь свою дорогу. А если нет, тогда получишь в тыкву, но будешь знать. Вот в чем вся суть. Неясные воспоминания о столбе называются интуицией.

- Значит, если я не хочу в тюрьму, потому что чую, что нифига хорошего из этого не выйдет, значит, я уже сидел в тюрьме? - спросил Фома.

- Это значит, что в прошлой жизни ты уже там был, - ответил доктор. - И значит, имеешь право требовать освобождения. Только сначала ты должен доказать свое право атеистам в прокуратуре. А это дохлый номер, если золота нет.

- Вы говорите - освобождение, - возник Колян. - Но вот Серега Прухин из первого подъезда, ну, сосед мой. Сначала в армию сходил, а потом сел. Или Кирюха: сел сразу, не выходя из армии. А если война, то всех загребут, кто уже служил, и кто сидел - тоже. Так что ни фига это все не значит.

- Это и называется реинкарнацией, - пожал плечами доктор. - Все раз по разу. Но по-другому.

Несколько минут они провели в молчании. Когда Колян уже прочистил горло, чтобы предложить выпить и возобновить игру, Фома вдруг вышел из ступора и спросил:

- А крести? Крести - что?

Доктор вздохнул.

- Это бестолку рассказывать. Слишком много разного. Жизни не хватит, чтоб рассказать. Все, что мы видим - это перекресток миров. Не Земля, а проходной двор. Однако что-то вы загрустили, орлы поднебесные. Скоро домой. Сходил бы ты, Колюня, глянул, как там этот мужичок-лесовичок. Проверь заодно, я там спирт оставлял на столике. Аполлонов хотел его сегодня стырить.

Коля поднялся и прошествовал в палату интенсивной терапии.

- Как он уже достал, этот Аполлонов, - грудным голосом произнесла Лена. - Скоро шоколадки будет таскать у меня из сумочки. Прикинь, вчера сидим с девчонками, пьем чай, тут появляется этот козел и говорит: типа, девочки, золотинку оставьте? Алколоид хренов...

- Лена, - с мягкой укоризной заметил доктор. - Вадим Андреич - твой старший товарищ, председатель парткома трудового коллектива нашего лечебного учреждения. Да и какой же он алкоголик? Скорее, клиптоман. Солнышко любит... Как ты можешь отзываться о нем дурно?

- А что мне ему, минет делать? - отпарировала Лена и обиделась.

Фома сплюнул на пол, а доктор с восторгом облобызал руку прекрасной дамы и заметил:

- Право же, Леночка. Вы бесподобны.

- Все о'кей, герр целитель. Спирт на месте, - умиротворенно потряс бутылочкой вернувшийся Колян. - А мужичка мы, по-моему, потеряли.

Доктор разлил по стаканам. Спирт был желтоватый, потому что накануне в нем отмачивали бинты.

- Значит, еще одну партеечку - и спасать будем. Расталкивать ангелов, заметил доктор.

- Рай не пройдет, - согласился Фома.

- Откуда ты знаешь? - презрительно, но со всей сдержанностью поинтересовался реаниматор.

- Откуда ты знаешь, что именно рай? - Лена серьезно взглянула на Фому. - Может, ему в аду пердеть до второго пришествия?

- Ах, дети мои, - пожурил присутствующих доктор, поднимая глаза на Леночку. - Ведь это так просто. Из этой страны путь один - в сады Эдемские, каким бы ублюдком вонючим ни был отбывающий, ибо сколь тяжко в мучении, столь же легко в раю. Или ты считаешь, милая, что мы - благотворительная организация? Или бенефис тут справляем? Пусть вернутся все, кого суждено вернуть. Пускай живут как можно дольше, суки. Хотя неудачники в квадрате это слишком круто даже для эс эс эс эр. Вуаля, мезанфан! Упустить его нельзя. У нас - граница. Пост, прошу заметить, важный для всего нашего государства в целом. И если мы упустим нарушителя, Родина нам не простит.

- Аполлонов - враг народа. Уже троих пропустил, нелегалом, - проговорил Колян и цыкнул, резко всосав струю воздуха в угол рта.

- Это его жена - враг народа, - встрял Фома. - Третьего пропустила сюда. Это, конечно, правильно - нефиг в нирване отсиживаться, пора и Родине послужить, но кем он их воспитает? Космонавтами безродными. Вредитель, еб его мать... А все потому, что эти, на таможне в роддомах, пропускают слишком много нелегалов в нашу великую и необъятную. И еще: почему страна не выдает презервативы интеллигентам? У них от этой нехватки все заходеры случаются. Кто сбивает с толку народ и правительство?

- Нет, друг мой, - возразил раздумчиво доктор. - На посту в родильных спецчастях находятся очень умные, хоть и не слишком сострадательные люди. Все акушерки, как известно, являются сержантами и прапорщиками КГБ. А согласно служебной инструкции, правило у нас какое? Не знаете, товарищи... А надо бы знать. Правило весьма простое: всех впускать, никого не выпускать, ибо среда формирует сознание. Коммунизм должен победить в космическом масштабе. даже если это капитализм. И только здесь, братья мои, суть его школа. Мы пропитываем сознание нашим бытием. Так что родчасти - это посты номер один. Ну, а мы, следовательно, существуем для страховки. Вторая линия обороны. Наше дело - бдить. Никто не должен уйти ни раньше, ни позже пенсионного возраста. Отдай все - и совесть знай. Потому что у страны нет денег на отдыхающих. Сколь там этому лесовичку?

- Тридцать шесть, - вспомнила Лена.

- О'кей, товарищи. Эйджик самый трудовой. Будем спасать. Еще двадцать пять - и в дорогу!

VI

23 марта 1986 года. 5:01 утра.

Белый бумажный лист вполне обычного машинописного формата медленно темнел, обретая объем, и вот он стал экраном, походя на тот, что Русинский видел в кинотеатре "Стерео". Однако то, во что он всматривался сейчас, отличалось неизмеримо большей насыщенностью, дышало, жило, и словно происходило в двух шагах от смотрящего. Сопровождавший картинку текст звучал в голове Русинского естественным образом, как знание и мысль. Он видел Семена: сначала с высоты птичьего полета, затем снижаясь все ближе и ближе к нему, и вот он был рядом, и знал о нем все.

- Семен родился в Малкутске четвертого июля сорок третьего года, нежно сообщила Русинскому его собственная мысль, весьма чувствительно резонируя от сердца. - Отца своего он не помнил: тот погиб на фронте, когда Семену исполнилось три года. Его воспитывала мать. Летом пятьдесят пятого ее не стало. Семену тогда еще не исполнилось двенадцать лет. Он остался на попечении бабушки и деда.

Они жили в деревне Восьмитовка, недалеко от Малкутска. Каждое лето Семен проводил на берегу Озера. Позже он часто вспоминал эти места, где проводил все свои школьные каникулы. Он никогда не смог бы объяснить, почему его так тянет в этим чащобы, почему в городе он чувствует себя скованно. Бывало, и довольно часто, что в пятницу после занятий он уезжал к деду. Здесь, среди хвойной тишины и первозданности, он чувствовал себя легко и счастливо.

После гибели матери он стал брать с собой в эти вылазки свою школьную подругу Ольгу. Они знали друг друга давно, поскольку выросли в одном дворе и учились в одном классе. Он защищал эту нескладную девчонку от соседских пацанов, и все в один голос звали их женихом и невестой. Детская привязанность часто перерастает в первую любовь, и пожалуй, соседи были правы. Когда им исполнилось 14, Семен и Ольга уже не сомневались, что их будущее связано неразрывно. В 15 лет они стали любовниками. Это произошло в июле, после заката, спрятавшего их от людских глаз, на берегу залива, в неподвижных водах которого, казалось, плещутся русалки.

Год пролетел незаметно. Они продолжали встречаться украдкой. После выпускного бала они убежали от всех и упросили попутного водителя подбросить их в Листвянку. Там они встретили рассвет. Сзади их окружали горы, впереди плескался могучий и древний Байкал.

- Я скоро уеду в Москву. Буду поступать, - сказал Семен.

- Семка, я еду с тобой, - проговорила Ольга, заглядывая в его глаза. Я же не смогу здесь остаться, без тебя. Как ты не поймешь этого, дурачок?..

Семен поежился от прохлады.

- Ты знаешь: я никуда не исчезну. Мы будем вместе.

- Обещаешь?

- Клянусь.

Вскоре Семен уехал. Его планы осуществились: он поступил с первого захода. Когда он вернулся домой после экзаменов, Ольга ходила с высоко поднятой головой. Она была горда и счастлива. Иногда в ней вспыхивала тревога, но Семен еще ни разу не дал ей повода усомниться в правоте его обещаний.