Камиль Зиганшин - Щедрый буге Страница 9

На обратном пути вдруг почувствовал, как силы с каждым шагом тают, ноги наливаются свинцом. Сонный туман, заполнивший мозг, лишил меня воли, и я остановился отдохнуть. И ладно бы посидел с минутку, да пошел дальше. Так нет. Прельстившись солнечным, теплым днем, уложил лыжи камусом вверх и прилег на них. Глаза закрылись сами собой. Навалившаяся дремота понесла в мир грез, и я полетел в бездну с чувством блаженства и покоя...

Внезапно кольнувшая мысль: замерзаю! -- пронзило меня, подобно удару электрического тока. С трудом разомкнул склеенные изморозью веки. Ветер, дувший в голову, уже успел намести в ногах сугроб. Как ни странно, холода я не ощущал. Только мелкая дрожь во всем теле. Ни руки, ни ноги меня не слушались. После нескольких попыток, я сумел все-таки перевалиться на живот и с трудом встать на четвереньки. Качаясь взад-вперед, размял бесчувственные ноги. Потом медленно выпрямился и стал приседать, размахивать руками. Немного согревшись, надел рюкзак и поплелся дальше. Как добрался до палатки -- уже не помню.

Три дня, не вставая, пролежал к спальном мешке в полузабытья. Спасибо Луксе, каждый день, перед уходом, он заносил в палатку несколько охапок дров и вливал в меня какие-то отвары.

За время болезни я сильно ослаб, но зато на всю жизнь усвоил: заболел -- не ходи, отлежись. Организм с зарождающейся хворью быстро справится сам.

Когда, наконец, дело пошло на поправку, я много раз вспоминал своего друга Юру Сотникова и его напарника Сашу Тимашова. Мои злоключения сразу казались такими незначительными и пустяковыми по сравнению с тем, что выпало на их долю.

Когда я думаю о Юре, банальное затасканное сочетание слов "любовь к природе" приобретает новое свежее звучание. Оно звучит так, словно слышишь его впервые.

Интересно, но оказывается одни и те же слова звучат по иному, когда думаешь о разных людях. Если мысленно представить жизненный путь Юры, то слышишь истинное значение этих слов. Вся жизнь Юры - это ЛЮБОВЬ К ПРИРОДЕ.

Познакомился я с Юрой в 1968 году во Владивостоке в один из тех чудесных сентябрьских дней, которыми славится Южное Приморье. Он сразу привлек мое внимание, чувствовалась личность, хотя внешне был малоприметен и даже чуть старомоден. Среднего роста, спортивного вида, темно-русые волосы аккуратно острижены. Защитного цвета рубашка с короткими рукавами заправлена в черные брюхи с тщательно отутюженной стрелкой. На простом русском лице с впалыми щеками выделялись серые, глубоко посаженные, но в то же время как бы распахнутые, глаза. В них отражалась безмерная доброта и тепло его души. Но где-то в глубине всегда таилась легкая, непроходящая грусть. Даже когда Юра смеялся, а посмеяться он очень любил, она не исчезала, как не исчезала и добрая улыбка на губах. Вздернутый кончик носа начисто лишал выражение его лица мужественности. Хотя на самом деле он был сильным волевым, человеком. Юра до самозабвения любил природу, много путешествовал и мы быстро подружились. Больше всего меня восхищала в нем целеустремленность и безоглядная готовность к бескорыстной помощи.

Мы вдвоем четырежды пересекали Сихотэ-Алинь с побережья Японского моря до реки Уссури. Совершили несколько небольших, но памятных походов по изумительной красоты горам Южного Приморья.

Вскоре судьба разлучила нас. Из писем я знал, что в августе 1972 года Юра с нашим общим любимцем, русским богатырем к красавцем, Сашей Тимашовым отправился в очень сложный маршрут по притокам реки Алдан: Гонаму и Учуру. А в конце ноября отец Юры, Василий Иванович, сообщил, что ребята с маршрута не вернулись. Поиски, организованные Алданским авиаотрядом и геологами, пришлось прекратить из-за рано выпавшего глубокого снега и низкой сплошной облачности.

С наступлением весны по инициативе комитета комсомола Дальневосточного политехнического института, выпускниками которого были Юра и Саша, при активной помощи Приморского филиала географического общества СССР была собрана поисковая группа в составе восьми человек под руководством одного из самых титулованных туристов Дальнего Востока -- Бориса Останина.

За неделю мы добрались до верховьев Гонама и начали сплав с частыми остановками в местах возможной трагедии.

Возле устья ключа Нинган, в шестистах километрах от последнего жилого поселка, нашли в брошенной избушке геологов записку. Вот ее полный текст:

"Тем, кто, возможно, будет разыскивать нас.

Вышли на Гонам 1 августа. В ночь с 23 на 24 августа пятиметровым паводком унесло лодку и снаряжение. Сюда добрались на легком плоту 2 сентября в крайне истощенном состоянии, т.к. голодали. Здесь держались частично (очень мало) на грибах и ягодах. В этом состоянии разобрали склад, чтобы построить плот. Сегодня, 15 сентября, мы отправляемся вниз по Гонаму. Надеемся встретить на Учуре людей. Ноги опухли, передвигаемся с трудом.

15.09.72 г.

Сотников. Тимашов.

Р. S. Существенно обижены на геологов, улетевших отсюда в этом году с нарушением закона тайги. Немного муки и крупы очень облегчили бы наши страдания."

Позже на метеостанции Чюльбю (в двухстах сорока километрах от устья реки Нинган) метеоролог Шатковский по журналу наблюдений подтвердил, что в двадцатых числах августа 1972 года шли проливные дожди и уровень воды в реке Учуэ у метеостанции за сутки поднялся на восемь метров!! Это соответствует подъему воды в среднем течении Гонама на пять-шесть метров. Такой быстрый и мощный подъем воды характерен для районов вечной мерзлоты. Оттаявший за лето верхний слой почвы перенасыщен влагой, и поэтому во время дождя вода, не задерживаясь, сразу скатывается с гор прямо в реки. Мы сами в верховьях Гонама были застигнуты двухметровым паводком после непродолжительного ненастья.

Ниже Нингана река прорезает высокие гранитные хребты и каскады надсадно ревущих порогов следуют один за другим. Я до сих пор не могу понять, как обессиленные ребята на неповоротливом плоту из бревен сумели пройти Солокитский каскад, протяженность которого 46 километров, где даже наши надувные плоты надолго исчезали среди кипящих валов низвергающейся со всех сторон воды.

За плечами ребят остались многие сотни километров дикого, безлюдного пространства, но последний порог им пройти не удалось -- плот разбило. И что самое обидное -- дальше река успокаивается: и даже неуправляемый плот вынесло бы к Алдану, к людям...

В устье речки Холболоох группой челябинских туристов, шедшей следом за нами, на высоком берегу бала найдена разрытая медведем могила глубиной 30-40 см и лежавший на земле крест с нацарапанной надписью: "Сотников Ю. В. 23.09.72 г." Вокруг могилы валялись кости, остатки одежды. Все это челябинцы собрали, подправили могилу, поставили новый, далеко заметный с реки массивный крест и возложили еловый венок.

А на следующий год корабелы из Николаевска-на-Амуре -- родины Юры Сотникова -- закрепили на кресте пластину из нержавеющей стали. На ней были выгравированы строки последнего Юриного стихотворения:

Тайга, тайга, мне скоро уезжать.

Я знаю, что не нужно слов высоких.

Мне хочется в объятьях крепких сжать,

Как плечи друга, склоны хмурых сопок.

Узнав тайгу, нельзя забыть ее.

Она своим простым законам учит.

Здесь у костра не хвастают, не лгут,

Не берегут добро на всякий случай.

Здесь все свои и, верно, в этом суть.

Строга, добра, сурова, необъятна.

И где бы не лежал мой путь,

Я знаю, что вернусь к тебе обратно.

Юра Сотников. Хабаровский край.

Трагически погиб 23.09.72 г.

Я прикрываю глаза и пытаюсь представить...

Два изможденных человека в лохмотьях лежат, скрючившись у чадящего костра. Слабое пламя хоть как-то согревает, а дым должны заметить с воздуха. До звона в ушах они вслушиваются в шум тайги, пытаясь выделить в нем гул мотора.

Бесконечная сырость измотала, а ночью выпал глубокий, сразу по колено, снег. Стужа пронизывала до костей.

Юра уже не в силах ходить. Сердце его билось слабо, с перебоями. Ему чудится, что видит мать на летнем поле среди цветов. Видит ее совсем молодую, даже моложе чем он сам сейчас. Она медленно приблизилась. Юра явственно ощутил на плечах родные руки с шершавыми ладонями.

Только сейчас на 26 году жизни он заметил, что смуглые щеки у мамы покрыты нежным золотистым пушком: "Как мала я прежде приглядывался к материнскому лицу."

Родной образ унесся в дымку, а следом наплывало новое видение...

Саше, приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы из последних сил заставлять себя подниматься и вновь идти собирать ветки и сучья. Сырые древа шипели, почти не давая тепла. Все, что могло гореть, вблизи собрано, и поддерживать огонь становится все труднее и труднее...

Опять послышался гул летящего самолета. Он нарастал. Глаза вновь загорелись надеждой -- люди совсем близко, их ищут! Вот самолет прогудел над их головами, но... проклятье небесам!!! В низких облаках ни одного просвета!