Елена Ткач - Химеры Страница 9

Сообщив это оторопевшему племяннику, тетка продолжила, что если с этой задачей он справится, сегодня вечером они вместе идут в Большой театр - она сделала все возможное и невозможное и достала бесплатные входные билеты на концерт учащихся Московского хореографического училища, то бишь балетной академии, а это ведь не хухры-мухры! Такое не всякий смертный повидать может - билетов-то в Большой не достать даже теперь, когда стоят они несусветно...

Приобщившись к прекрасному, завтра племянничек отправится в школу, после этого они вместе навестят Ларочку, а к семи их ждет один человек. Человек этот - не кто-нибудь, а один очень известный в прошлом художник. И он согласился давать Сашке уроки живописи, а оплачивать эти уроки будет сама тетя Оля, потому что, раз у её единственного племянника талант, то негоже этот талант закапывать в землю...

От всего этого у Сашки голова пошла кругом. Он издал некий звук наподобие того, каким селезень подзывает любимую уточку, то есть попросту крякнул. Надо сказать, это у него получилось довольно гнусаво!

- Не крякай, не крякай! - откомментировала это его выступление тетя Оля. - Кто ж, кроме меня, из тебя человека сделает? То-то - никто. Потому как мать твоя со своим прыганьем вкруг сынули совсем с ума спятила, а после болезни её малость разгрузить надо, чтоб хоть чуть-чуть о себе подумала... Ею я тоже займусь. Но прежде попробую вправить тебе мозги! Все, бегу на работу, пока!

Шквал, цунами, землетрясение! Тетя Оля в это утро налетела как ураган. Сашка под столом ковырял заусенец и с унынием глядел в опустевшую чашку: это же невесть что получается - из одной неволи в другую! Только теперь ещё и по расписанию! И ещё этот балет хренов ... нужен он ему как рыбке зонтик! При мысленном упоминании о зонте он весь похолодел: в памяти разом встали странные и пугающие события последних дней. Тетя Оля с её утренним появлением и последовавшей вслед за тем торпедной атакой на какое-то время вытеснила из его сознания все, что не относилось к ней лично и к её Наполеоновским планам. Но теперь... Теперь он очнулся.

Что ж это было - эта жуткая тень? Она явилась из потустороннего мира, где обитали химеры. Оттуда глянули они на него, пригвоздив этим взглядом, словно копьем, пронзив его душу насквозь. Пробив её, чтобы в ней поселился страх...

Но это был не сон, не фантазия, не мечтания на диване за книжкой... Это реальность! И от неё никуда не деться, не скрыться, не спрятаться за мамин подол. Реальность ещё незнакомая, новая, о которой он только читал и в которой с человеком может произойти все, что угодно. Такое, что не приснится и в страшном сне! И вот она настигла его, вошла в его жизнь вошла внезапно, словно он задал кому-то вопрос, и вот получил ответ...

И не Димка, который подставил его, был пособником Сашкиной встречи с тенью. Эта тень поджидала его, она бы не показалась, приди парни вместе. Это наказание... или испытание было послано только ему, и невидимое чудовище явилось за ним. Но почему, что он сделал такого, и куда это все его приведет?

На это Сашка не знал ответа.

И он вдруг порадовался кипучим теткиным планам. Ведь, пока они вместе, пока будут слоняться по театрам, да по больницам, никто больше к нему не явится. Он не один! И как это, оказывается, здорово!

Он быстро оделся и побежал в поликлинику. Врач без звука выписала его, найдя совершенно здоровым. Он вернулся домой, и буквально минут через пять пришла тетя Оля. Она по быстрому отметилась на работе, по пути на Остоженку накупила необъятную гору продуктов, чтоб и племянника как следует накормить, и сестре отнести передачу в больницу. И тотчас взялась за готовку - обед следовало сварганить на скорую руку дня на три-четыре, чтобы Ларочке по возвращении не пришлось стоять у плиты.

И только часам к трем дня тетя Оля впервые за весь этот суматошный день заглянула в Ларину комнату. Заглянула и ахнула. И тотчас кликнула племянника, который, поев, растянулся на кровати с томиком Гофмана.

- Сашка! Поди-ка сюда! Что тут за диво такое?

Он нехотя отложил в сторону Гофмана и явился на теткин зов. Та стояла перед бронзовой статуэткой с выражением отвращения на лице.

- Это? Да, я и сам не знаю... Это тут на днях появилось... наверное, мама где-то взяла. Купила, наверное.

- А зачем ей эта гадость понадобилась? Ты только погляди: и молочко-то налила в блюдечко, и печеньице положила! Это что, жертва, что ли? А это, выходит, божок ее? Ты погляди: молоко-то давно свернулось, пленка на нем заплесневелая... Ну и мерзость!

Одними кончиками пальцев, она как гадюку какую, взяла блюдечко и тарелку с печеньем и вынесла вон из комнаты. Молоко вылила, печенье выкинула в мусорное ведро, тарелочки вымыла с содой и протерла насухо полотенцем. Сашка маячил в дверях кухонки, наблюдая за её действиями.

- Ну и ну! - наконец изрекла тетя Оля, покончив с уничтожением всякого следа жертвенных даров. - В голове не укладывается... Я знаю, конечно, что на почве Востока и вообще суеверий всяких твоя мать немного поехала. Но, чтобы настолько всерьез! Нет, похоже, её спасать надо! От этого можно в такое болото угодить, что не вытащишь! А не знаешь, кто её надоумил? Может, на днях приходил к вам кто?

- Приходила одна... мамина давняя подруга - ещё по мюзик-холлу. Кажется, Валя, не помню точно. Но теть Оль, вы по-моему в одном не правы, он одернул свитер и взглянул на неё так серьезно, что она враз перестала охать и всплескивать руками. - Понимаете, Восток - это Восток. Он, по-моему, разный - много там разных народов, а у них до кучи философий и верований. И у них... в них все связано и одно из другого вытекает. А суеверие - это, по-моему, совсем другое... просто дурь, всякие пустые выдумки, которые придумывают от страха перед тем, чего не понимают...

Тетя Оля как стояла, так и села.

- Сашка! Вот ты, оказывается, какой... Извини, я тебя недооценила. У тебя ж мышление-то... - она недоговорила, настолько её сразил взрослый ход Сашкиных мыслей.

- Да, чего вы, теть Оль... Это ж каждому нормальному человеку понятно. Сейчас ведь столько об этом пишут. И передачи по телевизору, и вообще... в школе вот у нас учитель истории - он часто на эти темы распространяется, говорит: важно очень, чтоб у нас по поводу веры и всякого такого не каша в голове была, а... - он вдруг запнулся.

- А что? - очень тихо спросила тетка.

- Свет. Чтобы свет человеку светил и чтоб не заблудились мы, потому что время такое...растерянное. Вот.

Он вдруг уставился прямо перед собой невидящими глазами - эти слова Михаила Игнатьевича, их учителя - вдруг обрели для него ясный смысл. Новый смысл. Как будто он их впервые услышал. Свет должен освещать путь - свет, который внутри, ясность такая в душе, когда мир не барахтается вкруг тебя, а лежит перед тобой, спокойный и светлый, как полоса чистой воды. Живой воды. Так говорил "Михалыч", как они прозвали историка.

"А во мне не свет - тьма. Бодлер с его дикими выходками. Химеры... Черная тень. Что ж мне делать, чтоб к свету пробиться?" - подумал он, и мысль эта показалась неожиданной и...долгожданной. Да, долгожданной, потому что в ней Сашке почудился выход. Надежда на спасение.

- Ну, удивил ты меня, племянничек! - тетя Оля подошла к нему, обняла, прижала к себе. - Милый ты мой, вот ведь как, можно оказывается рядом с человеком всю жизнь прожить, а что в мыслях его - и вовек не узнаешь... Ну ладно, нам уж собираться пора. Показывай свой гардероб - подбирать тебе смокинг будем!

Она перетряхнула нехитрые его одежонки, из которых и выбирать-то было особенно нечего, потому что костюм у Сашки в шкафу висел один-единственный, да и тот был ему уже маловат.

Они отправились в театр пешком - вниз по Тверской, и пришли загодя до начала концерта оставалось почти сорок минут.

- Вот как хорошо, мы с тобой спокойно побродим тут, все посмотрим, в музей заглянем, - радовалась тетя Оля.

А Сашка маялся и не знал, когда же кончится это мученье: ему было не до красот фойе самого Большого театра России, не до фотографий знаменитых танцовщиков и балерин - ему бы домой поскорее, да в постель завалиться, да спокойно подумать о том, что же все-таки происходит... Но тетя Оля с энтузиазмом влекла его за собой с этажа на этаж и рассказывала о годах своей юности, когда студентами они с друзьями только и мечтали о том, как бы попасть сюда, как бы увидеть Уланову, - и с высоты самого верхнего яруса глядели на это живое чудо...

Наконец прозвенел первый звонок, и распахнулись двери фойе, ведущие в святая святых - в зал театра! Пурпур и золото лож, зеркала, тяжкие портьеры, отгораживающие бренный мир от тайны театра... Они отыскали свою ложу в третьем ярусе, их места - в третьем ряду...

- Тетя Оль, здесь же ничего не видно - перед нами ещё по два человека сидят, да и высоко... - заворчал Саня. - А поменяться ни с кем нельзя?

- Сиди и радуйся, что хоть такие места нам достались, - шикнула на него тетка. - А насчет поменяться и думать забудь - дураков нет!