Валерий Попов - Прелести лета Страница 9

- Смотри! - вдруг прохрипел Никита. Лицо его смутно белело передо мной. Мне показалось, что оно осветилось. Я обернулся. Застыл.

Холм на горизонте, чернеющий во тьме (при желании его можно было принять за неподвижную тучу), вдруг вспыхнул тысячью огней!

Что это? То самое "село", в которое так стремился Никита? Но это, судя по огням, целый город! Обалдев, Никита счастливыми глазами глядел на меня. Значит - и моe иногда сбывается? - говорил его взгляд.

- Да... - после долгой паузы произнес я.

Говорил Никита, что надо плыть дальше... и был прав. Но мы-то не плывем, а стоим. Более того, наверняка нас тихо, незаметно, но все же сносит течением назад. Значит, мы не приближаемся к этой... фата-моргане, а удаляемся!.. Нет! Приближаемся! Сперва я убеждал себя, что это мерещится. Как? Двигатель-то не работает. Но - неоспоримый уже факт: приближаемся! Как?

Никита глядел на меня потрясенный, счастливый... И он может творить чудеса, делать самые дикие мечты явью! Огни приближались, становились все выше и ярче! Это не село! Дом! Огромный! В двенадцать сияющих этажей. Откуда он здесь, в этой дикой местности, где и берегов-то нет? И вот он навис уже рядом, озарил нас. С отчаянием мы с Никитой переглянулись: рейсовый теплоход! К тому же - на нашей убогой лодчонке нам надо бешено отгребать в сторону, пока эта фата-моргана не расплющила нас! Когда это ложное зарево растаяло, тьма показалась особенно темной и бесконечной. Всe! Больше ждать нечего. Мы с Никитой спустились и молча улеглись в наш саркофаг.

Сон плотно прилегал к той яви, которая окружила нас тьмой... в которую мы зачем-то так усиленно забирались... Наверное, не ощутив тьмы, не оценишь и света. Но где - свет? Мало его на земле. Кругом ночь, долгая, беспросветная, глухая! И вот сон.

...Мы с Никитой сидим в какой-то абсолютно темной комнате и молчим. Если абсолютная тьма и тишина, то откуда я знаю, что в комнате, что с Никитой? Но так бывает во сне. Мы тяжело, долго молчим, потом Никита глухо произносит: "Ну что ты ко мне все цепляешься? Ты ведь знаешь, что меня давно нет?"

В каком это мы году? Упираясь во что-то ладонями, я пытаюсь вылезти - и просыпаюсь. Но "просыпаюсь" в другой сон. Счастливый... Это, надо понимать, рай. Какой-то город с мраморными мостовыми... или такой дворец? Гладкий, с узорами пол покрыт по щиколотку прозрачной водой, просвеченной солнцем. И мы с Никитой, босые, голые, идем по этому городу, временами оскальзываясь в воде, на камне - смеясь, хватаемся за руки, поддерживаем друг друга. И идем дальше. По краям, чуть приподнятым над водой, - колонны, высокие арки, за ними - новые залы с тонкой светлой водой. Это, надо понимать, уже сон к рассвету. Сон рассеивается, тает... но он все ещe есть. Ещe поддержать, не отпускать это счастье!

Всё! Открыл очи - до бесконечности выжимать этот счастливый сон невозможно. В катере уже можно что-то видеть... Но Никиты на полке нет! Я резко сажусь, стукаюсь о переборку. И - снова тишина. Неужели сбылось страшное? И тут сверху доносится сладостный звук! Можно подробно и четко видеть глазами, но и ушами тоже, но это лишь тогда, когда хорошо знаешь объект. И тут - по короткому энергичному бряканью я сразу представил всe - и задрожал от радости, все мгновенно увидев. Никита уютно, по-турецки сидит на корме, скрестив босые грязные ноги, и вяжет к спиннингу нашу любимую, радужного отлива, блесну, иногда тихо брякая ею по палубе. "При... стая" так мы ласково, но не совсем прилично называем еe за то, что, только стоит вынуть еe из сумки, она сразу же пристает и цепляется ко всему вокруг. Жизнь продолжается? Я вылез на палубу. Бр-р-р! Суровое пространство вокруг словно слегка припудрилось, посветлело. Никита, подняв башку, грустно и как-то отчаянно улыбнулся мне. Слайд лета. Ложная заря? В этом пространстве верить ничему нельзя.

Потом Никитушка встал на свои изящные, миниатюрные ножки и с легким вздохом закинул блесну. Жива ещe надежда!.. чуть-чуть жива.

Стал выматывать - леска резала темную, мертвую воду - и вдруг встала. Тормоз на катушке спиннинга затрещал резко в глухой тишине.

Мы переглянулись.

- А-а! Топляк! - на всякий случай мрачно произнес Никитон, продолжая, однако, наматывать.

Топляк? Полусгнившее, полузатонувшее бревно, которых тут множество? Похоже на то. "Добыча" шла туго, но мертво, ни разу не трепыхнувшись.

- ...Дохляк, - бормотал он, не спуская, однако, глаз с конца лесы, напряженно режущей воду.

- Подсачник! - вдруг дико заорал он, с привычной уже мне яростью глянув на меня. Да - на бревно не похоже, хотя размерами... - Подсачник! прохрипел он. С грохотом я свалился в трюм, стараясь забыть о боли в ушибленном колене, отмотал сетку подсачника от разного хлама в трюме, вылетел наверх. Да-а-а. Вдвоем с Никитушкой мы с трудом подняли на палубу нечто. Действительно: полущука, полутопляк. Черная, с зеленой накипью плесени. Сколько лет, а может, столетий, она нас тут дожидалась? Одна голова еe с трудом помещалась в подсачник. Было четкое ощущение, что это не мы ее поймали, а она нас. "Щука с руку" - мечтали мы в детстве. Нет. Эта, скорее, с ногу! И что более всего поражало - полное еe безразличие к судьбе. С трудом вытащенная нами, она так и лежала, как бревно, мордой в сетке, не делая никаких попыток изменить обстоятельства, и только ощеривщаяся черная пасть с белыми загнутыми зубками да глаза-буравчики позволяли надеяться на то, что она все же питает к нам некоторые чувства. Да. Щука сказочная. Но у такой язык не повернется просить об исполнении каких-то желаний. Одно лишь желание - расстаться. Но не вспылит ли она и не устроит тут бучу? Ась?.. Удивительно молчаливая щука. Особенно страшно представить уху из неe. Мы с Никитой молчали. Да - представить себе более красноречивое послание судьбы невозможно. Ясно всe. Не стоит больше дергаться. Бери со щуки пример. Лечь, что ли, спать, вечным сном? Мы с Никитой переглянулись. Солнце привстало - и тут же бессильно упало. Сумеречная зона, где нам теперь жить... после жизни... Всё!

- Смотри! - вдруг прошептал Никита.

Я посмотрел. Но лучше бы я этого не видел! Хорошо тут встречают нас. Чуть слышно тарахтя, почти беззвучно, бесконечную эту плоскость резала большая деревянная лодка. На корме ее понурилась фигура, вызывающая самые зловещие ассоциации - в плаще с глубоко надвинутым капюшоном, согнутая, неподвижная. Бр-р! И - груз соответствовал. Первая лодка тянула за собой вторую, и наклонно лежащий в ней длинный прямоугольный ящик не вызывал никаких сомнений в своем содержимом... Гроб!

Да-а-а. Хорошее место. Следующими, видимо, отбуксируют нас. Впрочем, чего нам ждать? Любое движение лучше этой застылости!

- Давай! Цепляйся! - заорал я. - Кидай эту... "При... стую"!

Никита с отчаянием глянул на меня: а другого ничего не будет?

Нет. Другого не будет ничего.

- Так отцепи же! - заорал он.

Самое приятственное, конечно же, мне. Знакомство с пастью зловещей щуки... которая никак, впрочем, не прореагировала на извлечение блесны из костистой губы. После чего я спихнул это сказочное бревно ногой с палубы. Щука пошла вглубь, не шевельнув ни листочком. Уф! Эта подруга тьмы наконец исчезла.

- Кидай же! - брякнув, я кинул блесну на палубу. Никита замахнулся спиннингом. Есть! "Приемистая", так назовем еe, зацепилась за вторую лодку. Удачно, что не за гроб! Фигура впереди, к счастью, не обернулась. Не хотелось бы раньше времени видеть этот оскал! Никита, упершись грудью в рубку, ухватив спиннинг, ждал... Потащило! Фигура не оборачивалась. Это понятно. При еe масштабах работы пара лишних клиентов - пустяк. Тянулась сумеречная зона... потом жизнь стала вдруг расцветать. Как ни странно, нас тащили назад, к похеренному нами селу. На обрывах реки - красивые избы в высоких цветах, окна припорошены белыми ветками яблонь... Из каких-то сладких воспоминаний фраза приплыла: "... На пороге нашего дома лежит дым и корова... ".

"Наш рулевой" свернул к берегу, к покинутой нами "солнечной лестнице", к бревенчатому причалу. Возвращенный рай? Фигура в капюшоне, причалив, как-то гибко и бодро перебралась к "ящику", скинула его в воду и, приподняв снизу балахон (открыв прекрасные белые девичьи ноги!), вытащила ящик на берег. Некоторое время волоком тащила его к оврагу (тому самому, где недавно нам вешали на уши кожуру). Как дивно этот овраг гляделся после прожитой нами зловещей тьмы!

Фигура, опустив подол (дивные ножки в последний раз мелькнули), сбросила крышку ящика, стала нагибать его. Оттуда с веселым писком стали вываливаться ярко-желтые цыплята. Вразвалочку они бежали к оврагу, рылись клювом и лапками, отважно карабкались по скользким, дымящимся навозом, покатым склонам, срывались и снова карабкались!

Фигура, постояв неподвижно, вдруг привольным и гибким движением откинула капюшон - и открылась чудная девичья головка с буйными рыжими кудрями. Вот так!

8

Завороженные, мы двинулись к ней. Гладкая поверхность воды, просвеченной солнцем. С дальнего, еле видного берега долетает голос, как будто он совсем рядом: