Владимир Набоков - Как редко теперь пишу по-русски Страница 9

Письмо Алданова от 13 августа 1948 г.

Дорогой Владимир Владимирович.

Очень рад был Вашему письму, добрым вестям о Вас. То, что Вы так много (даже при Вашем росте) теперь весите, по-моему, исключает возможность какого-либо легочного процесса или процесса в дыхательных путях. А без какой-либо легкой болезни после сорока лет человеку уже, по-видимому, обходиться не суждено,

Был у меня М. Шефтель, рассказывал о Вас - все были приятные сообщения. Я не все читал из того, что Вы печатали в последние два года. Те рассказы, которые я читал, один лучше другого.

Мы с Т. М. во вторник уезжаем в Ниццу (1б). Уезжаем на год - если ничего в мире не случится. Если же случится (проще говоря, война), то выбраться назад едва ли будет возможно, хотя мы все для этого сделаем. Тогда поминайте добром. Почему едем? Есть семейные обстоятельства престарелая мать Т. М. Есть и более простая причина. Вы говорите о моих "успехах". Со всеми этими "успехами" моего заработка в Америке не хватает. Пришлось бы искать места, но в мои годы мне ни кафедры, ни другой работы, вероятно, не дадут - да и я не очень умею преподавать, да еще по-английски. Во Франции же жизнь втрое дешевле; чем здесь, и там моих американских и других литературных заработков вполне хватает - могу даже помогать. Причина уважительная. Продал Скрибнеру две книги, в том числе том рассказов. Некоторые из них по-русски не напечатаны, так как не все годится для "Н. Р. Слова" - того, что не годится, я им и не посылал. Вы, наверное, знаете, что ушел из "Нового журнала". Ушел из-за какого-то оглушительного по комическому бессмыслию письма М. Цетлиной к Бунину. Достаточно Вам сказать, что в этом письме она в слезливо-величественной форме писала, что желает своим уходом от Бунина" (то есть разрывом отношений) смягчить удар, нанесенный Буниным русскому делу!!! Удар заключался в том, что он вышел из парижского Союза писателей: из этого союза (в который я не входил) исключили писателей, взявших советские паспорта, - и он этому сочувствовал, - но не исключили одновременно б. друзей немцев, в том числе и сотрудников гитлеровского "Парижского вестника" - односторонняя терпимость или нетерпимость для него, как и для меня, неприемлемы. Впрочем, Вы все это, верно, знаете, да и скучно об этом писать. Вы спросите, при чем же тут "Новый журнал". Хотя Карпович по существу относится к письму Цетлиной так же, как я и как, кажется, почти все, Бунин не пожелал остаться с ней в одном деле. В нормальное время было бы несколько естественней, ввиду конфликта, уйти Цетлиной, а не Бунину. Однако она делает по журналу всю черную техническую работу, заменить ее некем, так как платить технической секретарше журнал, по своей бедности, не может. Поэтому ни Бунин, ни я не предлагали Михаилу Михайловичу выбрать между ней и нами. Мы просто ушли, и я убедил Ивана Алексеевича не сообщать об этом в "Н. Р. Слове", чтобы не вредить журналу. Мы с ним были (в Грассе) его инициаторами (он в 1940 году тоже собирался переехать в Америку), я был с покойным Цетлиным его основателем и редактором и отдал этому делу несколько лет жизни (не говоря о деньгах). Со всем тем я по разным причинам не огорчаюсь. Желаю журналу добра совершенно искренне.

Вы мне два года тому назад писали, что парижская эмиграция напоминает Вам сливочную пасху, которой в понедельник пытаются ножом придать прежний воскресный горделивый вид. Как Вы были правы! Я много раз вспоминал эти Ваши слова. Многое мог бы Вам об этом написать, да не хочется. Не раз и цитировал эти Ваши слова в разговорах и письмах.

Кстати, по поводу (или не совсем по поводу) этого. Недавно был я здесь у одного старого русского доктора. Он мне сказал, что из моих книг ему больше всего нравится "Камера обскура". Я тут Вас не назвал: приятно кивал головой - да, эта вещь очень мне удалась.

Если Вас интересует Бунин (я ведь знаю, что в душе у Вас есть и любовь к нему), то огорчу Вас: его здоровье очень, очень плохо. А денег не осталось от премии ничего. Я здесь для него собирал деньги, собрал без малого б00 долларов. Давали все, от правого Сергеевского до Джуиш лэбор коммити - они Бунина, очевидно, большевиком не считают. Добавлю, что в своей ближайшей семье Цетлина могла бы без труда найти не таких, как Иван Алексеевич, а настоящих феллоу трэвеллеров* - но с ними она отношений не рвет, о нет. В конце концов мне-то все равно и меня ничем не удивишь. Но старика эта история, к некоторому моему удивлению, взволновала. Бунин с Цетлиной знаком лет сорок. Читаете ли Вы "Н. Р. Слово" и следите ли за вариантом понедельничной сливочной пасхи, сказавшимся в так называемой истории с "власовцами"? 1

Очень ли будет нескромно, если я Вас спрошу, что Вы теперь пишете? Я философскую книгу, помнится, писал Вам о ней (пишу прямо по-французски), и еще рассказы. К сожалению, они все длинные: по 10 - 14 тысяч слов каждый, и для американских изданий не годятся. А то мои дела были бы лучше. В. Англии "Истоки" выбраны в качестве "книги месяца" Бук cocaйemu**, но после двух налогов мне останется очень мало, да и этого из Англии не выцарапаешь. Ниццей я доволен, хотя этот странный город cocmoum из "новых богачей" и коммунистов. Я почти никого там не знаю, "Айнзамкайтур"* ** порою старым людям полезен. Через год, если будем живы, вернусь - опять чтобы получить "риэнтри пермит"****!

Впрочем, кто знает, что будет во Франции через год.

Знаю, что Вы очень не любите переписки. Все же очень прошу: иногда пишите. Не забывайте - увидимся ли мы еще в этой жизни или нет.

1 Алданов писал 23 мая 1948 г. А. С. Альперину по поводу проекта создания в Нью-Йорке Комитета (или Союза) борьбы за народную свободу: "Для меня решающий вопрос в том, будут ли в состав Союза привлечены люди, о которых известно, что они в самом деле участвовали во власовском движении или хотя бы сочувствовали ему. Если да, то я ни в коем случае в образующийся (но еще не образованный) Союз не войду (...) Важно не только то, что мы хотим делать, но и то, с кем мы готовы это делать".

* Om fellow traveller - попутчик (англ.).

** Book society - Книжное общество (англ.).

*** Einzamkeitur - Лечение одиночеством (нем.).

**** Reentry permit - Право на возвращение (англ.).

---------

28 января 1951 г.

Дорогой Владимир Владимирович.

Мне давно - отчасти и по опыту - известно, что Вы очень не любите писать письма. Поэтому (верьте, именно поэтому) я Вам не писал из Франции, где мы с Татьяной Марковной прожили мирно два с половиной года. На днях оттуда вернулись, а надолго ли, это зависит от общего положения в мире и от моих денежных дел (не знаю, будет ли Скрибнер и дальше приобретать с авансами мои книги: последняя у него продавалась гораздо хуже всех моих других; он это объясняет тем, что рядовой американец теперь книг русских авторов не покупает, независимо от их взглядов. Если это так, то дело плохо, и придется искать какой-либо службы или research*).

Попал я с корабля на бал и не на очень веселый бал. Дело идет о сборе денег в пользу Бунина. Вы, верно, знаете, что у него от Нобелевской премии 1933 года давно не осталось ни гроша. Живет он главным образом тем, что для него собирают его друзья. Так вот, опытными людьми признано здесь необходимым: для успеха производимого частным образом сбора необходимо устроить в Нью-Йорке вечер. Вейнбаум 1 будет председательствовать, будет прочтен рассказ самого Ивана Алексеевича, будет доклад о нем, будет и мое небольшое слово. Я, однако, сделал оговорку. Я приехал сюда с острейшим конъюнктивитом, и сейчас мой глаз в таком состоянии, что я выступить теперь просто не мог бы. Если эта болезнь, тянущаяся у меня уже два месяца (испробованы и пенициллин и ауреомицин), к тому времени не пройдет, то я свое слово напишу и его кто-либо на вечере прочтет. Но главное, по общему (и моему) мнению, это ВАШЕ выступление (хотя бы десятиминутное). Вас умоляют приехать для этого в Нью-Йорк. Устраивает вечер Лит. Фонд, образовавший особую комиссию. Он должен состояться во второй половине февраля - о дне Фонд мог бы с Вами сговориться. Если только есть какая-либо возможность, прошу Вас не отказываться. Бунину - 81 год, он очень тяжело болен, и едва ли Вы его когда-либо еще увидите. Вам же будет приятно сознание, что Вы ему эту большую услугу оказали.

Буду ждать Вашего ответа. Был бы чрезвычайно рад, если бы при этом случае Вы написали и о себе. Что пишете? Довольны ли работой? Не слишком ли много времени у Вас отнимает кафедра?

Мы оба шлем Вам, Вере Евсеевне и Вашему сыну самый сердечный привет, самые лучшие пожелания.

1 Главный редактор газеты "Новое русское слово".

* "Исследовательская работа (англ.).

---------

2 февраля 1951 г.

Дорогой Марк Александрович.

Как-то теплее на душе, когда знаешь, что Вы в Америке. Хорошо бы, если бы Вы могли и физически влиять на погоду. Тут у нас деревья стоят в отвратительных алмазах от замерзших дождевых капель.

Дорогой друг, Вы меня ставите в очень затруднительное положение. Как Вы знаете, я не большой поклонник И. А. Очень ценю его стихи - но проза... или воспоминания в аллее... Откровенно Вам скажу, что его заметки о Блоке показались мне оскорбительной пошлятиной. Он вставил "ре" в свое имя. Вы мне говорите, что ему 80 лет, что он болен и беден. Вы гораздо добрее и снисходительнее меня - но войдите и в мое положение: как это мне говорить перед кучкой более или менее общих знакомых юбилейное, то есть сплошь золотое, слово о человеке, который по всему складу своему мне чужд, и о прозаике, которого ставлю ниже Тургенева?