Георгий Чулков - Новеллы (-) Страница 9

- Что же, мужик лучше стал? - спросил Алеша, которому трудно было говорить: он думал о брате и о том, как хорошо, что есть деньги и можно спасти брата, что на это есть надежда по крайней мере.

- Не знаю, лучше мужик стал или хуже,- продолжал землемер. - Но ясное дело, стал он беспокойнее. Не спит.

- Это япошка дурману напустил, - проговорил неожиданно офицер, который лежал наверху, свесив голову вниз и слушая разговор.

- Как япошка? - спросил землемер, недоумевая.

- Солдатики, которые домой вернулись, у них в голове неладно.

"Как этот офицер нескладно говорит", - подумал Алеша и, заглянув на собеседника снизу, сказал:

- Вы непонятно выражаетесь. Почему у солдат в голове неладно?

- И у меня тоже в голове неладно. Невозможно вынести такие дела.

- В самом деле,- опять вмешался в разговор землемер. - В самом деле, говорят, многие из участников войны впали в этакое состояние, как бы сказать, расстройства или помрачения.

- Да. Мы всех манджурской лихорадкой заразили. Что ж! Надо признаться, и вы все, господа, головы потеряли.

- Про какую вы там лихорадку говорите? - нахмурился Алеша.

Слова офицера почему-то раздражали его и беспокоили, и он чувствовал, что офицер говорит о чем-то важном.

- Про такую лихорадку. Никто в себе теперь не уверен. Забыли о чести. Потому что все как в жару.

- Что за честь, когда нечего есть, - сказал землемер, кисло улыбаясь.

- Нет-с, милостивый государь, без чести никакого дела не сделаешь. И в освободительном движении, так называемом, без чести тоже участвовать никак нельзя. Я, - вы скажете, - рассуждаю как офицер. Но уверяю вас, милостивый государь, что без чести никак нельзя. Это все равно, что знамя потерять.

- Вы далеко изволите ехать? - спросил землемер, желая, по-видимому, прекратить этот разговор.

- Да, мне слезать сейчас.

Офицер спустился на руках вниз и стал топтаться по купе, укладывая вещи, надевая шапку и застенчиво поглядывая на спутников. Он заметно прихрамывал.

- Извините, господа, если что неладное сказал. Я о чести не к тому, чтобы обидеть. Я сочувствую интеллигенции.

Выходя из купе, он приложил руку к козырьку и прибавил:

- И рабочему классу особенно... Но и рабочему человеку о чести тоже надо помнить... До свидания...

- С предрассудками господин, - усмехнулся землемер, когда офицер, прихрамывая, вышел из купе. - Об таких тонкостях, как честь, думать не приходится. Дело не в чести, а в том, чтобы отстоять свои насущные интересы... А что касается войны...

И землемер стал рассуждать пространно на эту тему. В облаках табачного дыма то возника-ла, то пропадала его бороденка клином и поблескивали на носу очки.

Алеше было скучно слушать рассуждения землемера, и он был рад, когда и этот спутник через полчаса вышел на какой-то станции.

Алеша остался вдвоем с незнакомкою.

Он уже несколько раз посматривал на свою таинственную спутницу, которая дремала, прижавшись в углу дивана. До станции Ромодан, где предстояла пересадка и надо было ждать поезда семь часов, осталось езды часа два - не более. Алеша не хотел спать и был не прочь поговорить со своей спутницей. И вот, поймав, наконец, взгляд незнакомки, блеснувший на миг из-под черного шарфа, он сказал:

- Я вам мешаю, должно быть. Вам спать хочется. Я пойду поищу места в другом купе.

- Нет, я не буду спать. У меня в Ромодане пересадка, - ответила незнакомка приятным мягким голосом.

И Алеша, услышав этот голос, решил тотчас же, что его спутница миловидна, а может быть, и прекрасна, хотя в полумраке он все еще не мог разглядеть ее лица.

- И мне в Ромодане. Семь часов придется там сидеть.

Незнакомка без причины засмеялась.

- Там и спать невозможно. Скамейки жесткие, да и те всегда заняты.

- Вам, значит, так часто приходится ездить?

- Да не очень, однако приходилось.

Теперь незнакомка открыла свое лицо.

Она была миловидна. У нее были влажные, как у Алеши, глаза, нескромный улыбающийся рот и золотистая, нежная гибкая шея, от которой, как показалось Алеше, распространился запах, сладкий и пряный.

- У меня в Екатеринославе отец, - сказала незнакомка неожиданно. - Я к нему еду. И мачеха моя там. Вы что? Не верите?

Этот странный вопрос, прозвучавший некстати, смутил Алешу: как будто бы незнакомка сама намекала этим вопросом на какую-то возможность неправды и обмана с ее стороны.

- Как я могу не верить? Зачем не верить? - пробормотал Алеша, чувствуя, что этот вопрос ее сразу устанавливает между ними какие-то особые отношения.

- Мужчины никогда не верят, когда им правду скажешь. А когда солжешь, тогда верят,- проговорила незнакомка, несколько растягивая слова и жеманясь.

Алеша ничего не ответил, чувствуя, что то женское, неопределенное и, однако, острое, таинственное и все-таки давно знакомое, чего он боялся и к чему непрестанно влекло его, возникло сейчас рядом, как странная власть, как чародейная сила.

"Кто эта женщина? - подумал Алеша, недоумевая. - Мещаночка какая-нибудь. Неужели проститутка?"

И ему стало почему-то страшно и стыдно.

- До Ромодана два часа ехать,- пробормотал Алеша.

Незнакомка встала, уронив шарф, и приотворила дверь.

- Все спят, - сказала она. - Прилечь разве... Если вы спать не будете, разбудите меня в Ромодане. Пожалуйста.

- Хорошо. Мне спать не хочется, - согласился Алеша.

Она сняла пальто и, свернув его, положила под голову. Алеша заметил, что край платья у нее завернулся и почти до колена открылся черный чулок. Она лежала не шевелясь, и молча поблескивала глазами.

Алеша смотрел на свою спутницу как завороженный, и ему казалось, что она чуть-чуть улыбается. И эта неясная улыбка, которую Алеша худо видел, но которую угадывал, однако, волновала его и у него было такое чувство, как будто ему щекотали острием ножа грудь, где сердце.

И вдруг Алеша нахмурился и отвернулся: он вспомнил о брате и ему стало стыдно, что он способен в такую минуту думать совсем об ином и, может быть, нечистом и низком.

Незнакомка недолго так тихо лежала.

- Нет, боюсь заснуть. Вы тоже задремлете. Проспим мы с вами Ромодан, сказала она, усмехаясь, и встала.

- Проводнику можно сказать, чтобы разбудил, если мне не верите, улыбнулся и Алеша.

"Какая она стройная и трепетная", - подумал Алеша, любуясь девушкою, которая достала из сака зеркальце и, подойдя к фонарю, поправляла волосы.

- У вас в Екатеринославе тоже родные? - спросила она, чуть повернув голову и кося глазами на Алешу через плечо.

- Да.

- А я у тети в Киеве гостила. Только как в гостях ни хорошо, а дома все-таки лучше. Поживу дома. А вы, должно быть, удивляетесь, что я одна ночью еду. Вы, может быть, думаете, что я из таких. Говорят, что здесь на железной дороге такие девушки разъезжают.

- Что вы такое говорите! Я вовсе не думал ничего.

- А иные думают. Когда я вон там шла, меня из соседнего купе офицер к себе поманил. Только он ошибается очень. Я не корыстная. Вы мне не верите, молодой человек?

Алеша молчал.

- Можно рядом с вами сесть? - продолжала незнакомка, усаживаясь рядом с Алешей совсем близко.

- Пожалуйста.

- Я, конечно, невинную девочку из себя не строю, но только, извините, пожалуйста: у меня есть отец, ювелирным делом занимается. И мачеха есть. Мамочка моя умерла три года назад, великим постом.

- Я не знаю, зачем вы мне все это рассказываете.

- Затем, что вы на меня подозрительно смотрите, а я не хочу, чтобы вы на меня так смотрели, потому что вы мне нравитесь.

- Какая вы странная.

- Ничего не странная. Самая обыкновенная девушка, - засмеялась незнакомка. - А зовут меня Катюшей.

Она придвинулась к Алеше совсем близко и положила свою маленькую, горячую руку на его руку, большую и сильную, сжатую крепко в кулак.

- Если вы думаете, Катюша, что я интересуюсь женщинами, то вы ошибаетесь, - совсем смутился Алеша.

Но Катюша не слушала его. Она вытянула ноги и подобрала юбку.

- Какие у меня ножки стройные. Правда? Нет, я не корыстная, хотя и люблю...

- Что?

- Целоваться люблю.

Алеша высвободил свою руку из-под руки своей спутницы.

Но она как будто не заметила его жеста и, не смущаясь, спросила:

- А вас как зовут?

- Алексеем Владимировичем.

- А! Алешенька!

Поезд пошел быстрее, торопливо застучали колеса, и стало покачивать.

- От фонаря глазам больно, - сказала Катюша и быстро вскочила на диван, опершись на плечо Алеши. - Я фонарь задерну. Вот так.

От синего полумрака, от мерного покачивания вагона и близости этой нескромной мещаночки у Алеши слегка кружилась голова и приятно замирало сердце.

Катюша забралась с ногами на диван и болтала, как сорока, как будто бы они давно уже знакомы и предстоит им впереди немалый путь.

Поезд замедлил ход. Вагон дрогнул. Звякнули буфера. Блеснули огни станции.

- Это не Ромодан? - забеспокоился Алеша.

- Ничего подобного. Это полустанок какой-то.

Алеша приник к стеклу, тщетно стараясь разглядеть во мраке надпись на полустанке. Он чувствовал у самого уха горячее дыхание Катюши, которая совсем прижалась к его плечу, уверенная, по-видимому, что это ему не может быть неприятно.