Инна Кинзбурская - Один год в Израиле Страница 9

Возле бюро по трудоустройству я встретила Люду: она пришла отмечаться как безработная.

-- Почему ушла из магазина?

-- Работала с семи до девяти. В восемь закроешь, пока подсчитаешь, наведешь порядок. И все за тысячу. Добавлять не хотел.

-- А сколько он платит новой?

-- Столько же. Она долго была без работы. Рада и этому.

-- А как же ты?

-- Я так устала. Сейчас только отдохнуть.

Самая первая из известных нам олимовских лавок появилась не в нашем городке, а на окраине соседнего, в двух километрах от нашего дома. Мы возвращались с моря, как всегда, пешком и зашли в этот магазинчик купить что-нибудь на ужин. Спросили на иврите и вдруг услышали родное:

-- Можете говорить по-русски.

Естественно, начались вопросы-ответы.

Хозяин лавки был невысокий плотный человек, по внешнему виду, похоже, лет пятидесяти, глаза умные, а лицо уныло, вроде помято. И плечи у него унылые -опущенные. Звали хозяина Иосиф, и лавку для себя мы стали называть "Йосина лавка". Это название осталось для нас и до сих пор, хотя прежнего хозяина давно уже там нет.

Я не помню, в тот ли раз или, может, позднее -- мы иногда заходили в эту торговую обитель русской речи -- Йоси показал нам свое сокровище.

-- Я купил ее сравнительно дешево -- за девять тысяч. Но работать здесь было невозможно. Прежний хозяин выжал из нее все, что мог. Место было бойкое, хозяин умел рассказывать байки, встречал приветливо, забавлял покупателя разговорчиками, забивал голову и при том обманывал безбожно. Раскусили его не сразу, ходить стали меньше, но он уже кое-что успел. Построил всем детям квартиры, купил им машины. К тому времени оборудование все пришло в негодность, хозяину выгоднее было продать лавку и купить себе что-нибудь в другом месте.

-- А почему же вы купили эту развалюху? Он посмотрел на меня с обидой. В самом деле, слово "развалюха" здесь не подходило. Во всяком случае, то, что я сейчас видела, выглядело прилично, хотя и небогато. Лавчонка была маленькая однокомнатная, перегородкой служил большой холодильный шкаф, далеко не современный, не такой, как в новых лавках. За шкафом были оборудованы закрома. Помещение не такое уж нарядное, но все чисто, аккуратно.

-- Для меня главное было, -- рассказывал Йоси, -- что дело уже существует, магазинчик открыт, зарегистрирован. Иначе все эти бюрократические формальности сожрали бы у меня куда больше денег. Но, конечно, вы бы видели, что здесь было! Пришлось делать ремонт и не только помещения. Не работали холодильники.

-- Ремонтировать старые холодильники? Не дешевле ли купить новые?

Он опять посмотрел на меня с обидой.

-- Что. у меня рук нет?

И он показал свои не очень красивые, обыкновенные мужские руки с мозолями и ссадинами.

-- Сам?

-- Понятно, сам.

-- Работают?

-- Как видите. Работают, как звери.

Время было позднее, Йоси спросил, куда нам, узнал, что нам по дороге, закрыл лавку и мы вместе побрели вдоль шоссе.

-- Кто вы? -- я не могу удержаться от своего вопроса.

-- Инженер. Вообще-то я радиоинженер. Но много лет руководил производством.

И Йоси рассказал нам свою историю. А может быть, не сразу рассказал всю историю. Скорее всего, я узнала ее по частям.

-- Лет пятнадцать назад я был начальником, номенклатурой. Меня назначили директором небольшого отстающего, совсем разваленного завода. Я сделал его краснознаменным. Мы получали первые места по отрасли, а рабочие хорошо зарабатывали. Меня приглашали в президиум. А потом мама поехала в гости к сестре в Израиль. Я просил ее: "Не надо ехать", но она не послушалась. Меня вызвали в горком, сняли с работы. Пришлось начинать все сначала. Благо, руки есть. Я пошел в цех мастером, потом стал заместителем начальника цеха. На первые роли уже рассчитывать не приходилось.

Задумчиво, словно вспоминая о чем-то давнем-давнем и таком хорошем, Йоси сказал:

-- Я люблю работать. Я мог решить любой вопрос. В последние годы я был заместителем главного инженера, -- он бегло назвал фирму, я не поняла, Йоси порылся в кармане, достал оттуда и протянул мне свою -- бывшую свою -визитную карточку. Я прочитала его фамилию и название фирмы... Вот это да! Ведь мы с ним сослуживцы! Он работал в другом городе, в России, в дочернем бюро нашего украинского объединения. Мы стали вспоминать с Йоси общих знакомых, больших и малых начальников. Мы перебирали ситуации, которые оба знали. Он говорил о тех временах с самоуважением и грустью. Он решал вопросы. Сам генеральный директор лично жал ему руку за то, что Йоси однажды нашел возможность спасти план объединения и не оставить людей без премии.

Йоси так живо рассказывал о своих поездках к нам в город, что мне начало казаться, будто я, и в самом деле, видела в коридорах нашего огромного стеклобетонного здания круглую, немного косолапую фигуру Йоси. А может, и вправду, видела.

-- Я не хотел ехать, -- сокрушенно поведал Йоси. -- Жена уговорила. Она уговаривала меня пять лет.

-- Кто она?

-- Математик. Кандидат наук. Ей легче, она еще дома освоила иврит. Сейчас ее пригласили в университет под Тель-Авивом. А мне язык не дается.

-- Как же общаетесь с поставщиками?

-- На идиш. Я хорошо знаю идиш.

-- Дети есть?

-- Дочка-десятиклассница. Она в интернате.

-- Что за жизнь -- все врозь? Он пожал плечами -- что делать?

-- Когда я согласился ехать, я думал: ну, начальником я не буду, бизнесменом тоже -- не тот возраст, чтоб начинать. Но обыкновенным рабочим где-нибудь я устроюсь. Я все могу. Но они же меня за человека не считают. Я прихожу к нему, спрашиваю работу, он даже и головы не поднимет, еще и помолчит, прежде чем скажет: "нет". Я обошел столько мест. Я для них -человек с улицы, да еще без иврита, да еще и не восемнадцати лет.

Я поняла, что "он", "они", "для них" -- это собирательный образ хозяйчика. Отношения с этим хозяйчиком не складывались.

-- А теперь вы стали самостоятельным хозяином, значит -- довольны.

Он посмотрел на меня с сожалением: какие глупости я говорю!

-- Выхода не было. Узнал, что продается лавка, назанимал денег и -- вперед.

-- Люди ходят?

-- Начинают ходить. Приучаю, чтоб поверили -- не обвешиваю и не обманываю.

-- Значит, все хорошо. Вы должны считать, что все хорошо.

Он пожал плечами: не знаю...

В нашем городке открылись лавки, где говорили по-русски, и мы перестали ходить к Йоси за два километра. Но однажды, возвращаясь с моря, заглянули сюда снова.

В помещении было наряднее и богаче, ассортимент пошире, а за прилавком у весов стояла пышная ухоженная блондинка с ярко накрашенными губами. Она улыбалась покупателям, обнажая золото коронок. Обслужили нас прекрасно.

Неужели такая метаморфоза произошла с кандидатом математических наук? Соскучилась по мужу, примчалась укреплять семейные узы, улучшать финансовые дела семьи и тренировать свои математические способности на счете денег?

Конечно, я не выдержала:

-- А где Йоси?

-- Зачем вам Йоси? Это теперь наша лавка.

Я ничего не понимала.

-- Мы купили лавку.

Ах, вот оно что! Йоси лавку продал.

-- Купили за наличные?

-- Нет, конечно. Взяли ссуду. Но мы все продумали, просчитали, расписали по чекам. Знаем точно, когда все выплатим.

Я молчала, а моя собеседница, приняв молчание за интерес к себе, продолжала свой монолог.

-- Мы ехали сюда и понимали, что никто нас не ждет, что рассчитывать нужно на самих себя, никому мы тут не нужны. Ну, сами скажите, кому нужны здесь советские инженеры?

К лавке подкатила маленькая машинка, вышел из нее худой длинный мужчина, окликнул хозяйку, стал вынимать из кузова и заносить в магазин коробки.

-- У вас уже машина есть?

-- Да, как видите. Купили старенькую. Без машины в торговле нельзя. С нами дедушка-пенсионер, живем на его пенсию, машину купили на его корзину. Выплатим ссуду, все будет нормально.

-- Дедушку не обижаете?

-- Ну что вы...

Я все-таки решилась:

-- А где сейчас Йоси?

-- Не знаю. Точно не знаю. Кажется, пошел на стройку.

-- Знаете, -- сказала я, -- в Союзе мы работали в одной фирме. Он был заместителем главного инженера крупного бюро.

Разговаривая, блондинка все время работала: брала коробки, открывала, вынимала содержимое, раскладывала на полках. При моих последних словах она вдруг остановилась.

-- Странно... Это правда? Мне вообще непонятно, как он мог кем-то быть. По-моему, он даже не умеет считать. V

Его зовут Рэувен. Но мы зовем его Рубэн -- нам трудно еще произносить имена на ивритский манер. И, конечно, он не говорит по-русски ни слова. Иногда мне кажется, что этого не может быть, он не может не знать русский. Мы вполне могли бы встретить в Москве или в Киеве этого сероглазого светлокожего седеющего мужчину. И при встрече вместо "Ма шломэх?" он должен спрашивать меня: "Как поживаешь?"

Но нет. Он из Венгрии, знает идиш, но его язык -- иврит. На этой земле он уже сорок пять лет. За его плечами Матхаузен и все, что выпало на долю алии сороковых.