Юрий Визбор - Альтеpнатива веpшины Ключ Страница 9

- Вот что, Юнна, - сказал Володя. - Ты мне нужна. В смысле поговорить. Обязательно.

Он сказал все это сухо, строго, почти официально. Остался доволен сказанным. Как гора с плеч упала. Поднял глаза.

- Вы мне делаете предложение? - спросила Юнна, не приняв его "ты". Она улыбалась, и эта улыбка еще больше успокоила Володю.

- Да, - ответил он, - именно предложение.

- Несмотря на приближение такой яркой блондинки? Или именно в связи с приближением?

"Во, бабы! - восхитился про себя Садыков. - Слова не скажешь - уже хомутают!"

- Несмотря, - ответил он.

- Я - прагматик, - сказала Юнна и перестала улыбаться. Я иду к цели по кратчайшему пути. Я бы хотела быть романтиком. Но для этого у меня, лично у меня, совершенно отсутствует время. Впрочем, - здесь Юнна повернулась к приближающейся Лиде и стала ее печально и внимательно рассматривать, - может быть, все это простое жалкое оправдание...

- Я смог бы сегодня освободиться вечером, - быстро сказал Володя, быстро, почти торопливо.

- Я провожу совещание с энергетиками. Это до ночи.

- Я буду ждать у общежития.

- Это будет поздно. В час ночи, наверно.

- Ничего. Хоть до утра.

Ну, тут и Лида подошла. Подошла, чуть запыхавшись, остро ожгла глазом Юнну, глянула на Володю, как на свое. И слово выбрала, чтобы показать этой шатенке, что это - свое, у ноги:

- Устал?

- Нормально, - ответил Володя и продолжил фальшиво, с опереточной улыбкой. - Это, Юнна Александровна, врач нашей команды, мастер спорта Лидия Афанасьева.

Они пожали друг другу руки, причем никому из троих это действие не доставило никакого удовольствия.

- У вас мягкая рука, - сказала Юнна, пытаясь объявить мир.

- Мягкая, но тяжелая, - ответила Лида, с ясным вызовом посмотрела на Володю.

Тот сказал:

- Видала? Марат приехал.

- Естественно, - сказала Лида, - если тебя, Володя, кто. полюбит, это уже на всю жизнь.

Она отошла в сторону и, нагнувшись над отвесом, стала кричать вниз:

- Руслан! Саша! Спартак! Обед!

- Чужой монастырь... - тихо сказала Юнна.

- Чужой, пока в нем не поселишься, - ответил Володя. - Я буду ждать.

- Да, - сказала Юнна и начала спускаться по лестнице. К Володе подошла Лида и тоже стала смотреть, как уходит Юнна.

- Она, по-моему, крашеная, - сказала Лида.

Доводилось ли вам просидеть на небольшой, врытой в землю и отполированной брюками да юбками скамеечке целый вечер? Или более того: вечер и ночь? Совершенно бездумно? Наверно, давно не приходилось. А жаль. Бездумно, оказывается, время проводить никак невозможно. Даже если специально гнать из головы эти самые думы, они же мысли, они же рассуждения, они же размышления, ну вот сидеть и все, - нет, все подмечает глаз, все врастает в память. И потом о некой важнейшей беседе, что-то решавшей в твоей жизни, и остается-то в памяти какой-то валявшийся на столе карандаш с розовыми деревянными боками заточки, с белой полосой у оснований, с золотыми буквами по синему фону. Что за карандаш? К чему? Какое объяснение? Лицо говорящего уже неразличимо в памяти, как блин, слова улетели, нету их, проблема давно уже решилась сама собой, ходить не нужно было, но вот карандаш остался - простой карандаш, лежащий на белом листке с машинописными буквами, стереофонический, стереографический, объемный, в руки взять хочется. Кто объяснит? Ученый мир молчит. Журнал "Наука и жизнь" не касается. Не берутся доценты, бормочут - "подкорка", будто в адресе скрыт ответ...

Вот так сидел Садыков перед двухэтажным блочным общежитием, бетонный угол которого был покороблен и смят каким-то очередным землетрясением, видно давним, потому что отлетели уже торопливые цементные заплаты, и наблюдал без всякого дела окружающий мир. И остались в его памяти от всего этого вечера-ночи: зубчатый гребень гор, черный, плоский, положенный на вялую желтизну заката," дикая шутка проходивших мимо и неразличимых в темноте людей: "Он мне говорит "спасибо", а я ему - "спасибо" в стакан не нальешь"; алюминиевая, продавленная в путешествиях миска луны, висящая в тонких ветвях обглоданного дорожной пылью саженца; давно забытое ощущение "свидания" (хотелось прибраться в этом мире, как в комнате перед приходом гостей, протереть мокрой тряпкой горы, почистить посудомоем луну, особенно пропылесосить дорогу); Марат, бесконечно вертевшийся под ногами, прогоняемый и возникающий снова из самых различных точек пространства.

- Ну, что ты меня гонишь? Я тебя целую неделю не видел. Знаешь, как было страшно один раз? Мы стали обгонять, а этот не пускает. Тут встречная из-за поворота. Этот - раз! Тот - фырь! В сантиметре! А с другой стороны пропасть.

- Очень сильный рассказ. Особенно "этот - раз, тот фырь "! Впечатляет. Отец что сказал?

- Обрадовался. Сказал, что скоро приедет. "Проконтролирую положение". Ну и потом начал: "Трудовое воспитание, трудовой семестр, я, когда в эвакуации был, мальчишкой стоял у станка на артзаводе..." Этим станком он мен я уже поперек перепилил? Всю жизнь этим станком попрекает!

- А между прочим, встал бы к станку да постоял бы одну смену! Тогда бы рассуждал!

- Стоять у станка - примитивная технология. Человек должен отдыхать.

- Марат, отваливай отсюда! .. Отдыхать... Кто же работать будет?

- Роботы!

- Так ты не ушел?

- Сначала отдельные роботы, а потом заводы-автоматы. А люди будут в клубе сидеть и кино смотреть. А у тебя свидание.

- Ты пойдешь или нет?

- С девушкой?

Тут Садыков поднялся с лавочки, и Марат вмиг очутился у дверей общежития.

- Угроза применения насилия так же отвратительна, как и само насилие! Так нас учит педагогическая наука, - наставительно сказал Марат.

- Марат!

- Я пошел, капитан. Уступаю грубой силе.

- Там потише в комнате. Ребят не разбуди.

- Я знаю, кого ты ждешь,- сказал Марат.

Володя ничего не ответил, только показал Марату кулак.

...Он ждал долго. Ходил. Сидел. Стоял, прислонившись к столбу. Мимо шли машины. Один раз появился знакомый вездеход. Володя пошел к дороге и стоял, освещенный фарами. Машина остановилась около него, и грубый голос спросил:

- Тебе куда? Я на шестую площадку еду.

- Да никуда. Я так, воздухом дышу.

- Непонятно,- сказал голос,- как это можно дышать воздухом в час ночи? Иди к нам работать на верхний бьеф - там воздухом надышишься - во! Стихи, наверно, пишешь - так бы и сказал.

Человек за рулем, невидимый в темноте, усмехнулся.

- На совещании энергетиков был, что ли? - спросил Володя.

- Это не совещание, - живо откликнулся человек, - это дрессировщица Бугримова с дикими зверями. Вот бог-то послал замглавного инженера нам! Видно, за грехи наши тяжкие. Когда мы ей какого-нибудь жениха завалящего найдем? Вся стройка от нее плачет!

- А что, она не права? - спросил Володя.

- При чем здесь "права - неправа"? - почему-то вскипел водитель.- В строительстве вообще нет такого понятия!

Он расстроился, хлопнул дверью и уехал. Следом за ним подъехала и Юнна. Вышла из машины.

- Привет,- недовольно сказала она.- Ты не куришь?

- Нет. Бросил три месяца назад.

- Жаль, - вздохнула Юнна, - очень жаль. И жаль, что ты здесь стоишь и меня ждешь, потому что в такой поздний час нужно ждать других женщин: мягких, нежных и добрых.

- Ну, успокойся,-сказал Володя. - Что, у тебя какие-то неприятности?

- Никто не хочет работать. У всех есть оправдания. А я им так и сказала: кто хочет работать - ищет средства для работы. Кто не хочет - ищет оправданий. Что здесь поднялось! Даже Бугримовой обозвали. Я вот сейчас ехала к тебе и думала: ну что я ему скажу? Ну что может сказать женщина в таком состоянии? Я не способна ни на что. Это моя третья стройка, мне 31 год. Был муж. Естественно, ушел, и я его понимаю. Я ем в столовых. Я сварила суп последний раз зимой. У меня здесь квартира совершенно пустая, книги на полу. Летом поехала в отпуск. Три дня отсыпалась в номере, один раз на море вышла. На четвертый день случилась авария на восемнадцатой секции, и меня отозвали на работу. Кому я такая нужна? И зачем мне муж? Чтобы я вываливала на него свои неприятности?

- Да ладно,- сказал Володя,- что ты мне рассказываешь? Я сам строитель.

- Здрасьте! - засмеялась Юнна.- Что строим?

- Жилье.

- Какие серии?

- 2-47 в основном. И-522, рваные края в мелкую шашечку.

- Что же у вас такое старье?

- Вот у меня в команде один архитектор есть, вопрос к нему. Юнна, почти невидимая в темноте, все же где-то в глубинах автомобильной полочки раскопала сигарету, закурила. Огонек выхватил из темноты половину ее лица, под волосами мягко сверкнула сережка. Под глазами круги, рука, державшая огонь, чуть дрожала. "Да, - подумал Садыков, - большая стройка, не то что наши скворешники".

- Он объяснит - это вопрос к ДСК, - сказала Юнна после паузы. - Архитекторы могут нарисовать все, что угодно. Бумага выдержит.

- Так я и говорю то же самое.

- А у вас на ДСК люди-то приличные?

Садыков немного помялся, будто его спросили невесть про что на судебном разбирательстве.