Юрий Дружников - Рассказы и притчи Страница 9

Мне не хватало ее серьезного интереса к моим ерундовым делам. Лучше бы она съездила еще раз по другой щеке, но смотрела на меня и видела, что я существую.

Нет, так больше продолжаться не может, надо что-то делать, как-то действовать. Мужчина я, в конце концов, или нет?

И я решил подойти к ней. Решить-то решил, но не знал, как.

Сперва я снова отправился к мастеру Кузе и, просидев в приемной часа полтора, измяв только что выглаженные брюки, получил свою порцию "Шипра". Я вспомнил, что говорил отец матери о запахе чеснока, но решил, что "Шипр" надежнее.

После этого отправился к Динке во двор и стал ждать.

Сидел я на скамейке и повторял фразу, с которой начну: "Прости меня. Давай поговорим".

Часа через два у нее в окне погас свет - видно, она собиралась пройтись. Я подошел к подъезду, шепча: "Прости меня. Давай поговорим". По лестнице кто-то спускался. "Прости меня. Давай поговорим..."

Хлопнула дверь. Колютина в голубой шапочке вприпрыжку выскочила из подъезда. "Прости меня. Давай поговорим". Ну же!.. Но язык мой словно приклеился к небу.

Поглядел ей вслед и, когда она скрылась, сказал громко самому себе:

- Прости меня. Давай поговорим!

Что было сил, я ударил себя сперва по одной щеке, потом по другой и уныло побрел к дому.

Динка меня презирала. Я сидел сзади через три парты, но для нее я испарился, исчез с лица земли, стал космической пылью.

Мне необходимо было излить кому-нибудь душу, и я предложил Севке вечером пройтись.

- Не могу, старик, встречаюсь, - ответил он.

- Неужели с Жиловой?

Он, как благородный человек, промолчал.

- А как же твои принципы с научной точки зрения? - осведомился я.

- Дело не в том, что она девчонка, - объяснил Севка. - Она здорово в биологии сечет.

- В простой или сложной? - ядовито поинтересовался я.

Но мой друг, видно, окончательно стал рабом и, сияя, заявил:

- Вообще!

Пропал человек. А я остался расти в одиночестве. Это было одиночество, к которому никак не приставишь слово "гордое".

Четверть века спустя я прочитал в старинной восточной книге, что не женщина несчастна, если она полюбила первой любовью подлеца. Несчастен подлец, который не воспользовался последней возможностью стать человеком.

Прочитал и возмутился. Ну и загнули! Подумаешь!..

Но тут передо мной возникла Динка в своем черном школьном фартучке.

- Здравствуй! - она усмехнулась.

- Давно не виделись, - сказал я.

- Да, двадцать пять лет... Но еще раз, для вежливости.

Она размахнулась и...

Постарев и многое позабыв, я помню эту историю, точно она произошла вчера. Только звали Динку не Динка и фамилия ее была не Колютина.

С той поры бывало в жизни всякое, но щека моя от той пощечины до сих пор горит.

Юрий Дружников. Как избавиться от клички

Copyright Юрий Дружников

Источник: Юрий Дружников. Соб.соч.в 6 тт. VIA Press, Baltimore, 1998, т.1.

Рассказ

Записка не укладывалась в рамки разговора и потому обиженно лежала на зеленом сукне стола.

Спор шел о любви и дружбе. Мы разгребали гору записок с вопросами и тут же отвечали на них. Бумажки с вопросами, на которые был дан ответ, я бросал в картонную коробку из-под сливочных тянучек. А эта записка лежала. Как-то не цеплялась она за тему.

Сцена в актовом зале, куда меня пригласили на диспут, была маленькая, но уютная. Стол, накрытый скатертью, и два скрипучих стула, на которых мы восседали.

Из зала на нас глядели сотни три пар глаз. Диспут затянулся, записки приносили все новые и новые, а эта лежала. Время от времени я возвращался к ней глазами:

Как избавиться от клички?

Только кличку не называйте.

Рыжий.

Слова избавиться и не называйте подчеркнуты двумя жирными чертами. Имени, разумеется, нет.

Мне было неловко. В самом деле: человеку это важно, и он ждет ответа, а ты молчишь, будто тебе на него наплевать.

Пододвинул я записку своему соседу, моему бывшему однокласснику Вальке, волею судеб сделавшемуся учителем литературы Валентином Георгиевичем. Длинный и складывающийся только пополам, как циркуль, Валька прочел записку, ухмыльнулся и, подмигнув мне, вернул клочок обратно. Дескать, выкручивайся сам. Валька с детства был простым и легким. Никаких проблем не решал и мимо любых сложностей умел проплывать с улыбкой, их не задевая.

По правде говоря, я чувствовал трудно объяснимую близость с человеком, написавшим записку. В том, что он переживает и что это серьезно, я был почти уверен. Если б человек не страдал от клички, думалось мне, стал бы он такую записку писать, да еще на диспуте о любви?!

Когда обзовут тебя в третьем классе - еще куда ни шло. А если в восьмом? Ведь в твоем восьмом непременно есть человек, подстриженный под мальчика, который лучше всех в классе, а может, во всей школе или даже микрорайоне. И ты уже полтора месяца собираешься позвать этого человека на каток. А когда решаешься наконец подойти, вдруг сзади слышишь:

- Седни в хоккей придешь играть, Кастрюля?..

И та, к которой ты шел долгих полтора месяца, начинает смеяться. Смеется, не может остановиться. Откуда ей знать, что в воскресенье, в походе, ты потерял казенную кастрюлю? Ей просто смешно. И она больше не принимает тебя всерьез.

Прочти сейчас я вслух эту записку, даже не называя прозвища этого человека, подписавшего ее, всем станет смешно. Те, у кого нет клички, будут смеяться над тем, у кого она есть. А у кого она есть, будет хохотать над собой, дабы никто не подумал, что у него комплекс. И один человек почувствует себя несчастным, решив, что весь зал дразнит его одного. А вдруг он недавно проходил в классе "Бедную Лизу"? Пойдет да и утопится.

И я опять отложил эту записку.

Но, отвечая на другие вопросы, я невольно все время думал: не попытаться ли разыскать автора? Решил потихоньку оглядывать ряды. В зале сидят девочки и мальчики, почти взрослые и не совсем взрослые, розовые и бледные, причесанные и лохматые, наивные и ироничные, с взволнованными, сонными, горящими и равнодушными лицами. Одни шепчутся, другие слушают, разинув рот. Рыжие среди них тоже попадаются. Не этот ли, с торчащими ушами, - обладатель постыдной клички? Или вон тот нестриженый, похожий на мышонка, который все время шмыгает носом?

Искал, искал я и вдруг подумал: ну, найду его, а дальше? Что же, прямо вот так и сказать со сцены, что я про это думаю?

Нет, лучше дождусь его в дверях, отзову в сторону и скажу:

- Не расстраивайся, старина! Подумаешь, кличка... Еще не самое страшное клеймо в жизни. Бывают и почище... Даже в паспорт клейма ставят. И раз не самое, держи хвост морковкой!

А он мне:

- Вам-то не самое, у вас нет клички!

Что ему на это в двух словах в суете ответишь?

Тем временем мой жизнерадостный одноклассник Валька объявил, наконец, что проблема любви и дружбы окончательно нами решена, тема закрыта и диспут окончен. Поднявшись над столом, учитель стал показательно трясти мне руку.

Записка так и осталась без ответа.

В троллейбусе, по дороге домой, вытащил я ее из кармана и перечитал. Был, как гадалки говорят, у меня к ней свой интерес.

С шестого, или, нет, с пятого, класса меня тоже все звали Рыжим.

Мать с отцом перешли на новое мое имя без проблем, и когда я входил в комнату, слышал:

- Рыжий, садись есть!

На волейбольной площадке кричали:

- Рыжий, дай пас!

Мне звонили домой одноклассники, чтобы списать по телефону решение задачки, и говорили соседям:

- Рыжего попросите!

Соседи тоже стали звать меня Рыжим. А за ними - весь наш двор. Прозвище прилипло так крепко, что не только близкие друзья, но и дальние родственники, приезжая, не звали меня иначе. Казалось, все забыли, как меня назвали при рождении.

Сколько я ни уговаривал себя, что принципиально не буду слышать это унизительное собачье название, я невольно привык и откликался на него быстрее, чем на собственное имя. А имя у меня ей-Богу, неплохое: Долгорукий, Тынянов, Гагарин - мои тезки. Верней, были моими тезками. Меня-то ведь переименовали.

Только почему именно в Рыжего? Почему мне так не повезло? Мало разве на свете приличных слов? В нашем классе едва ли не все подходящие фамилии переделаны в птиц и зверей: Сорокин - Сорока, Лисицкий - Лис и Лиса, Волков - конечно, Волк, Грачев - само собой, Грач и так далее. Есть у нас Лей и Налей - Олейников, Мешок - Жогин, который самый толстый в классе, есть один Бонапарт. А я Рыжий. Вон, почитайте детективы: воры себя называют Доктор, Профессор, даже Король. А я, человек хотя и честный, но Рыжий.

Надо сказать, что для возмущения у меня имелись основания: в действительности я не рыжий и рыжим никогда не был. Левшой от рождения, по наследству, был. Был еще сладкоежкой, волейболистом, коллекционером марок только не рыжим. Волосы у меня довольно темные, сколько в зеркало не глядись, не увидишь даже оттенка рыжины. Веснушки если и выступают, то летом, под загаром их не видно, а зимой и вообще нет.