Сергей Соловьев - Чтения и рассказы по истории России Страница 99

Напрасно Дионисий старался укрыть поведение Логина и Филарета в стенах монастыря: они писали на него жалобы в Москву, в Кириллов монастырь; наконец имели удовольствие довести Дионисия до беды. В ноябре 1616 года, архимандрит Дионисий, келарь Авраамий Палицын и вся братия Троицкого монастыря получили такую царскую грамоту: «По нашему указу взяты были к нам в Москву, из Троицкого Сергиева монастыря, канонархист старец Арсений, да села Клементьева поп Иван, для исправления книг печатных и Потребника; да к тому же делу велено было прислать вам книгохранителя старца Антония. И вы писали к нам, что старец Антоний болен, а старец Арсений и поп Иван били нам челом и сказали: от времен блаженного великого князя Владимира до сих пор книга Потребник в Москве и по всей Русской земле в переводах разнится и от неразумных писцов во многих местах неисправлена; в пригородах и по окрайнам, которые близ иноверных земель, от невежества у священников обычай застарелся и бесчиния вкоренились: и потому им, старцу Арсению и попу Ивану, одним у той книги Потребника для исправления быть нельзя, надобно ее исправлять, спрашивая многих и справляясь со многими книгами. И мы, – продолжает царь, – указали исправление Потребника поручить тебе, архимандриту Дионисию, а с тобою Арсению и Ивану и другим духовным и разумным старцам, которые подлинно известны книжному учению, и грамматику и риторику умеют».

Дионисий с товарищами принялся за дело: Потребник был исправлен, между прочим вычеркнута и ненужная прибавка: и огнем, в молитве водоосвящения: «Прииди, господи, и освяти воду сию духом твоим святым и огнем». И вот Филарет, Логин и ризничий дьякон Маркелл отправили донос в Москву, что Дионисий с товарищами еретичествуют, «духа святого не исповедуют, яко огнь есть». Логин считал себя знатоком дела, потому что в царствование Шуйского он печатал уставы и наполнил их ошибками. В это время патриарха не было в Москве: ростовский митрополит Филарет Никитич, долженствовавший занять это место, находился в польском плену, и первое место между русскими архиереями занимал крутицкий митрополит Иона, человек неспособный понять и оценить дело исправления Потребника. Дионисий с товарищами был потребован к объяснению; четыре дня приводили его на патриарший двор к допросу с бесчестием и позором; потом допрашивали его в Вознесенском монастыре, в келиях матери царя Михаила, инокини Марфы Ивановны: решили, что исправители еретичествуют.

Но при этом решении, кроме невежества, вскрывалась еще другая язва общественная: тут действовала не одна ревность по букве, по старине, на которую наложили руку смелые исправители, тут обрадовались, что попался в руки архимандрит богатейшего монастыря, и потребовали от него за вину пятьсот рублей. Дионисий объявил, что денег у него нет, и что он платить не будет: отсюда страшная ярость, и оковы, и побои, и толчки, и плевки. Дионисий, стоя в оковах, с улыбкою отвечал тем, которые толкали его и плевали на него: «Денег у меня нет, да и дать не за что: плохо чернецу, когда его расстричь велят, а достричьто ему венец и радость. Сибирью и Соловками грозите мне: но я этому и рад, это мне и жизнь». За Дионисием присылали нарочно в праздничные или торговые дни, когда было много народа; приводили его пешком или привозили на самой негодной лошади, без седла, в цепях, в рубище, на позор толпе, из которой кидали в него грязью и песком; но он все это терпел с веселым видом, смеялся, встречаясь с знакомыми. Приведут его, иногда до обедни, иногда после обедни, и поставят скованного в подсеньи на дворе митрополичьем, стоит он тут с утра до вечера и не дадут ему воды чашки, а время было июнь, июль месяцы, дни жаркие; митрополит Иона после обедни сядет с собором за стол, а Дионисий с учениками своими празднует под окнами его келий в кулаках да в пинках, а иногда достанется и батогом. Словом, ересь напугала старицу Марфу Ивановну, мать царя Михаила Федоровича: вооружили ее против мнимых еретиков, а в народе распустили слух, что явились такие еретики, которые огонь хотят в мире вывести – и вот страх и злоба напали на простых людей, особенно на ремесленников, которым без огня ничего нельзя сделать; они начали выходить с дрекольем и каменьями на Дионисия.

Мужественно вынося испытание, не позволяя себе унизиться до забот о самом себе, Дионисий заботился о товарищах своей беды, хлопотал, чтоб они поскорее от нее избавились. Один из них, старец Арсений Глухой, не одаренный твердостию духа, не мог выдержать испытания; любопытно видеть в этом человеке, подле сознания в правоте своего дела, подле негодования на невежественных обвинителей, упадок духа, выражающийся обыкновенно в желании обвинить других в своей беде. Он подал боярину Борису Михайловичу такую челобитную: «24 октября 1615 года писал из Москвы государевым словом Троицкого Сергиева монастыря келарь Авраамий Палицын к архимандриту Дионисию, велел прислать в Москву меня, нищего чернеца для государева дела, чтоб исправлять книгу Потребник на Москве в печатное дело; а поп Иван клементьевский приехал в Москву сам собою, а не по грамоте, и как мы стали перед тобою, то я сказал про себя, что меня не будет на столько, что я ни поп, ни дьякон, а в той книге все потребы поповские; а Иван поп сам на государево дело набился и бил челом тебе для себя, потому что у него там у Троицы жена да дети, чтоб государь приказал править книгу Троицкому архимандриту Дионисию, а нам бы, попу Ивану, да мне чернецу Арсеньишку, да старцу Антонию с архимандритом же у дела быть: и ты, государь, по Иванову челобитью, и по докуке, велел ему дать с дворца государеву грамоту на архимандричье имя». Оправдав сделанные в Потребнике поправки, Арсений продолжает: «Есть, государь, иные и таковы, которые на нас ересь взвели, а сами едва и азбуку знают, не знают, которые в азбуке буквы гласные, согласные и двоегласные, а что восемь частей слова разуметь, роды, числа, времена и лица, звания и залоги, то им и на разум не всхаживало, священная философия и в руках не бывала; не зная чего, легко можно погрешить не только в божественных писаниях, но и в земских делах, если кто даже естеством и остроумен будет… Наше дело в мир не пошло и царской казне никакой протори не сделало; если бы мы что и не доброе сделали, то дело на сторону, а трудивыйся неразумно и неугодно мзды лишен бывает: а не малая, беда мне нищему чернецу, поднявши такой труд, сидя за государевым делом полтора года день и ночь, мзды лишаему быть; всего нам бедным клирошанам идет у Троицы на год зажилого денег по тридцати алтын на платье, одеваемся и обуваемся рукодельем… Не довольно стало, чтобы наши труды уничтожить, но и государыни благоверные и великие старицы, инокини Марфы Ивановны, кроткое и незлобивое сердце на ярость подвигнули. Если бы наше морокование было делано на Москве, то все было бы хорошо и стройно, государю приятно и всем православным в пользу, и великий святитель митрополит Иона по нас был бы великий поборник. Я говорил архимандриту Дионисию всякий день: архимандрит государь! откажи дело государю, не сделать нам того дела в монастыре без митрополичья совета, а привезешь книгу исчерня в Москву, то и простым людям станет смутно. Но архимандрит меня не слушал ни в чем и ни во что меня ставил, во всем попа Ивана слушал, а тот и довел его до бесчестия и срамоты. Иван поп на соборе слюнями глаза запрыскал тем, с которыми спорил, и что честным людям стало в досаду; и мне думается, что я, нищий чернец, страдаю от попа Ивана да от архимандрита, потому что архимандрит меня не послушал, дела не отказал, а поп Иван сам на государево дело набился, у дела был большой, нас в беду ввел, а сам вывернулся, как лукавая лисица козла бедного великобородого завела в пропасть неисходную, а сама по нем же выскочила».

Наконец, порешили дело, осудили Дионисия на заточение в Кириллов Белозерский монастырь; но трудно было тогда провести его туда по причине польских отрядов, загораживавших дорогу на север, и потому велели содержать его в Новоспасском монастыре, наложили на него епитемью – тысячу поклонов, били и мучили его сорок дней, ставя в дыму на полатях.

Но заточение Дионисия было непродолжительно: приехал в Москву иерусалимский патриарх Феофан, заметил искажение в церковных книгах, узнал, что исправители подверглись гонению, и когда возвратился из польского плена отец государя, ростовский митрополит Филарет Никитич, и был поставлен в патриархи, то Феофан предложил ему рассмотреть вновь дело Дионисия.

Созван был собор, опять был сильный и долгий спор, Дионисий стоял в ответе больше восьми часов, успел обличить всех своих клеветников, и с торжеством возвратился в свой монастырь, где продолжал искать красоты церковные и благочиния братского; о знаменитом же Логине сделан был достойный отзыв в грамоте патриарха Филарета, в которой приказывалось отбирать уставы, напечатанные при Шуйском, «потому что те уставы печатал вор, бражник, Троицкого Сергиева монастыря крылошанин чернец Логин, и многие в них статьи напечатал не по апостольскому и не по отеческому преданию, а своим самовольством».