Джон Голсуорси - Сильнее смерти Страница 10

Она видела, как он разговаривает с ее отцом, а когда они тронулись в обратный путь, он приподнял шляпу и, глядя ей прямо в лицо, сказал:

- Как вы скакали!

Голос у него был приятный, певучий. Джип поблагодарила его кивком.

- Вы хотите сказать - моя новая лошадь?

Она все еще ломала голову: "Где я все-таки видела человека, похожего на него?"

Они сделали еще два гона, но это уже было не то, что первая скачка. Не видела она больше и молодого человека, которого звали, кажется, Саммерхэй, он оказался сыном некоей леди Саммерхэй из Уидрингтона, в десяти милях от Милденхэма.

Обратно Джип с Уинтоном ехали, не торопясь, при свете угасающего дня. Оба молчали. В отличном настроении, вся напоенная свежим ветром, она чувствовала себя счастливой. Все уже тонуло в сумерках - деревья, поля, стога сена, изгороди, пруды у дорог; в окнах деревенских домов уже светились огни; в воздухе пахло смолистым дымом. Впервые за весь день она вспомнила о Фьорсене, вспомнила почти с тоской. Если бы он очутился здесь, в старой уютной гостиной, играл бы для нее, а она сидела бы в полудремоте у огня, вдыхая запах горящих кедровых поленьев, играл бы менуэт Моцарта или ту трогательную песенку Пуаза {Пуаз Жан, французский композитор, автор ораторий и комических опер (1828-1892).}, которую он исполнял, когда она в первый раз услышала его игру, или десяток других вещей, которые он играет без аккомпанемента! Это было бы самым чудесным завершением чудесного дня. Только еще этого тепла не хватает, чтобы все было прекрасно, - тепла музыки и обожания!

Тронув лошадь каблуком, она вздохнула. Эти фантазии о музыке и Фьорсене можно было позволить себе вдали от него; она даже подумала, что ничего не имела бы против, если бы он снова повел себя так, как тогда под березами, под дождем, в Висбадене. Так приятно, когда тебя обожают!.. Она ехала теперь на своей старой кобыле, шесть лет ходившей под седлом, и та уже начала часто пофыркивать, чуя стойло. Вот и последний поворот, знакомые очертания буковой аллеи, ведущей к дому, - старому помещичьему дому, вместительному, довольно мрачному, с широкими удобными лестницами. Она устала; моросил дождь. Завтра будет ныть все тело. Она увидела Марки, стоящего в освещенной двери. Доставая из кармана кусочки сахара для кобылы, она услышала его слова:

- Мистер Фьорсен, сэр, джентльмен из Висбадена, с визитом.

Сердце ее заколотилось. Что это значит? Зачем он приехал? Как он посмел? Как он мог поступить так предательски? Ах, но он, конечно, не знает, что она ничего не сказала отцу. Это в наказание ей! Она вбежала в дом и прямо поднялась наверх. До нее донесся голос Бетти: "Ванна готова, мисс Джип!"

- О Бетти, дорогая, принеси мне чай наверх! - крикнула она и исчезла в ванной комнате. Здесь она была в безопасности; и потом: в восхитительном тепле ванны легче обдумать положение.

Могло быть только одно: он приехал просить ее руки. И вдруг ей стало спокойнее. Лучше уж так; больше не будет секретов от отца! Отец встанет между ней и Фьорсеном, если... если она сама не решит выйти за него замуж. Эта мысль потрясла ее. Неужели она, сама того не сознавая, зашла так далеко? Что же будет? Фьорсен не откажется от нее, если даже она ответит ему "нет". Но захочет ли она сама отказать ему?

Она любила горячие ванны, но никогда еще не сидела в воде так долго. Здесь ей было легко - и так тяжело будет там! В дверь постучали, и это заставило ее наконец выйти из ванны и впустить Бетти, явившуюся с чаем и со следующим приглашением:

- Мисс Джип просят спуститься вниз, когда она будет готова.

ГЛАВА VI

Проводив взглядом дочь, Уинтон отрывисто спросил у Марки:

- Куда вы девали этого джентльмена?

Только слово "этого" и выдавало его волнение. Но пока он пересекал прихожую, в голове у него пронеслось много необычных, мыслей. В кабинете он довольно учтиво наклонил голову, ожидая, что скажет Фьорсен. "Скрипач" был в меховом пальто, в руках он теребил фетровую шляпу. Почему он не смотрит прямо в глаза? А если и смотрит, то словно хочет тебя съесть.

- Вы ведь знаете, что я вернулся в Лондон, майор Уинтон?

"Значит, Джип виделась с ним и ничего не сказала!" - с горечью подумал он. - Но не надо выдавать ее". И он снова только наклонил голову. Он видел, что гостя пугает его ледяная учтивость; но он не собирался помогать Фьорсену избавиться от этого страха.

Фьорсен принялся расхаживать по комнате. Потом остановился и сказал возбужденно:

- Майор Уинтон, ваша дочь - самое прекрасное создание на свете. Я люблю ее безумно. Я человек с будущим. И я добьюсь многого в моем искусстве, если только женюсь на ней. У меня есть к тому же и небольшие средства; но в моей скрипке - все богатство, какого только она пожелает.

На лице Уинтона можно было прочесть только холодное презрение. Значит, этот тип воображает, что он, Уинтон, может думать о деньгах, когда речь идет о его дочери! Это просто оскорбляло его. Фьорсен продолжал:

- Я вам не нравлюсь. Я понял это с первой минуты. Вы английский джентльмен, - эти слова он произнес с иронией, - и я для вас ничто. Но в своем мире я чего-то стою. Я не авантюрист. Вы позволите мне просить вашу дочь быть моей женой?

Он поднял руки и замер, как на молитве. На секунду Уинтон почувствовал, что этот человек страдает. Но ответил тем же ледяным тоном:

- Я очень обязан вам, сэр, за то, что вы обратились ко мне первому. Я не хочу быть невежливым в своем доме; но я был бы рад, если бы вы оказались столь любезны и удалились, имея в виду, что я безусловно буду противиться вашему желанию до последней возможности.

Почти детское разочарование и смятение, написанные на лице Фьорсена, сразу сменились выражением гнева, недоверия, насмешки и, наконец, отчаяния. Он воскликнул:

- Майор Уинтон, вы же любили! Вы, наверно, любили ее мать. Я страдаю!

Уинтон, отошедший было к камину, резко повернулся.

- Я не распоряжаюсь чувствами своей дочери, сэр; она может поступить так, как ей угодно. Я только говорю, что если она выйдет за вас замуж, это будет против моих надежд и взглядов. Я представляю себе, что вы в общем не так уж. дожидались моего разрешения. Я не слепой и видел, как вы увивались вокруг нее в Висбадене, мистер Фьорсен.

Фьорсен ответил с жалкой улыбкой:

- Несчастные делают то, что могут. Вы позволите мне увидеть ее? Только увидеть.

Она уже встречалась с этим парнем без его ведома, скрыла все от него от него. Все свои переживания, каковы бы они ни были! И Уинтон сказал:

- Я пошлю за ней. А пока не желаете ли чаю или виски?

Фьорсен покачал головой. Добрых полчаса прошли в неприятном, натянутом молчании. Уинтон, стоявший перед камином в испачканной, забрызганной грязью одежде, выдерживал это молчание лучше, чем его гость. Это дитя природы потратило много усилий, пытаясь соревноваться с хозяином. Теперь Фьорсен, видимо, махнул рукой на все приличия: он нервно шагал по комнате, подходил к окну, отодвигал занавеси и глядел в темноту; потом, как бы опять на что-то решившись, останавливался против Уинтона и снова, словно отброшенный этой неподвижной фигурой у огня, опускался в кресло и отворачивался к стене. Уинтон не был по натуре жестоким человеком, но он забавлялся, глядя, как корчится этот тип, вздумавший угрожать счастью Джип. Угрожать? Ну, разумеется, она не примет его предложения! И все-таки почему она умолчала о своих встречах с ним? Уинтон тоже страдал.

Потом вошла Джип. Она улыбалась, но в лице ее была какая-то предостерегающая замкнутость. Она подошла к Фьорсену и, протягивая руку, сказала спокойно:

- Как мило, что вы приехали!

Уинтон с горечью почувствовал, что он - он! - здесь лишний. Хорошо, он будет говорить прямо; видимо, многое произошло за его спиной.

- Мистер Фьорсен сделал нам честь просить твоей руки. Я сказал ему, что ты решаешь такие вопросы сама. Если ты примешь его предложение, то естественно, что это будет против моего желания.

Пока он говорил, румянец на ее щеках становился все гуще; она не глядела ни на него, ни на Фьорсена. Уинтон заметил, как часто подымается и опускается кружево на ее груди. Она едва заметно пожала плечами. И вдруг Уинтон, потрясенный до глубины души, повернулся и пошел к двери. Ему стало ясно, что она не нуждается в его наставлениях. Неужели ее любовь к отцу значит для нее меньше, чем этот скрипач? Но он тут же подавил в себе обиду и возмущение; без нее он не может жить! Пусть она выйдет замуж за самого отъявленного негодяя - он все равно останется с ней, он хочет ее дружбы и любви. Она слишком много значит для него в настоящем и значила в прошлом. С тяжелым сердцем он ушел к себе.

Когда он спустился к обеду, Фьорсена уже не было. Что говорил этот человек, что отвечала она ему, - он не стал бы спрашивать ни за что на свете. Нелегко перекинуть мост через пропасть, созданную гордостью. И когда Джип встала, чтобы пожелать ему доброй ночи, лица у обоих были словно у восковых манекенов.

В последующие дни она ничем не выдавала себя, не произнесла ни слова, которое могло бы означать, что она собирается идти против его воли. Фьорсена как бы не существовало, о нем просто не упоминали. Но Уинтон хорошо знал, что она подавлена и что-то затаила в душе против него. Однажды после обеда он спокойно спросил: