Луис Сепульведа - Невстречи Страница 10

Воскресенье тянулось невыносимо долго. К великому изумлению моих стариков я весь день просидел в одних трусах и не произнес ни слова. Вечером я видел, как мои ребята шли на свидание, сразу завелся от зависти и, закрывшись в своей комнате, стал читать роман Марсиаля Лафуэнте Эстефания «Я так бы не поступил, чужак»[42], заведомо зная, что ковбои не сумеют заслонить образ Исабель.

Воскресенье, понедельник, вторник. Первая половина недели длилась целую вечность. Уроки тянулись до бесконечности, и вечера, когда мы, стоя на углу, курили, уже потеряли всю свою прелесть.

Наш угол. Угол у мясной лавки. На ее ступеньках — наш маленький большой амфитеатр из стесанной временем брусчатки, мы столько раз были бесчувственными зрителями сцен из спектакля, где разбивались людские судьбы и мечты в схватке с рутинными буднями, на ее ступеньках мы вновь и вновь повторяли репертуар наших свежих воспоминаний перед благосклонной публикой, состоящей из дворовых собак или настырных ребятишек, которые хотели быть похожими на нас.

Угол дома, освещенный городским фонарем, который отбрасывал наши беглые, напоминающие ящериц, тени, вытягивая их постепенно до уличного стока, уносившего наши окурки в какой-то подземный мир, темный, неведомый и все-таки тоже — наш. Угол дома. Это место было сотни раз отмечено нами, скороспелыми мачо, означено нашим присутствием. Наш угол! Верховная ставка, кабинет, где обсуждались стратегические операции, рулетка, исповедальня троицы желторотых птенцов, которые еще не могли предвидеть той катастрофы, что подстерегала их в конце первых полетов. Но теперь это заветное место нисколько не помогало мне утишить нарастающего нетерпения тела, мучительного ожидания встречи, до тех пор, пока не наступила суббота.

Первое, что я сделал, — отправился к парикмахеру.

КАСЕРЕС

МУЖСКОЙ МАСТЕР-СТИЛИСТ. СТРИЖКА И БРИТЬЕ

— Американскую, и чтобы височки, пожалуйста.

«Стилисту Касересу. Почетный диплом. Первый международный конкурс мастеров парикмахерского дела. Мендоса. Аргентина».

— И чубчик? Как сделаем? Под Элвиса?

«Стилисту Касересу, с любовью. Нино Ларди, чилийский голос танго».

— Нет, чуб, нет. Я причесываюсь с бриолином… знаете?

КАСЕРЕС

КАПИЛЯРНЫЙ МАССАЖ С ГАРАНТИЕЙ

ТЕРПЕНИЕ — ОТПОР ОБЛЫСЕНИЮ!

Я так истово драил туфли, что кожа верещала не хуже канарейки. И вырядился — нет слов. Взял галстук у отца, который наблюдал за мной, отрываясь от комментария к предстоящим скачкам. Опрыскав себя английской лавандой и окутанный ее ароматом, я отправился на встречу с Исабель.

Я был весь на взводе. В автобусе заметил, что некоторые женщины оборачиваются в мою сторону и отпускают какие-то ехидные замечания. «Наверняка вылил на себя черте сколько лаванды, но она успеет выветриться. И если кто вздумает назвать меня гомиком из-за этого блядского запаха, я набью ему морду, будьте уверены».

В том же киоске, что в прошлую субботу, я купил сигарет и, прежде чем появиться на улице Рикантен, несколько раз оглядел себя в зеркалах витрин, чтобы проверить, как завязан галстук и как моя прическа. Нет, я был безупречен во всех отношениях и с этой мыслью направился к дому номер двадцать.

Четырнадцать, шестнадцать, восемнадцать, двадцать… двадцать?

Под номером двадцать оказался серый дом с трещинами от последнего землетрясения. Дом с двойной дверью и окнами под железными решетками.

Я решил, что спутал улицы. Ведь когда живешь в другом районе… Вернулся на угол и прочел надпись на жестянке.

Улица Рикантен. Что за чертовщина?

Потом мелькнула мысль, что, быть может, в горячке я перепутал номер, он вовсе не двадцать, а сто двадцать, то есть намного дальше. Я убыстрил шаги, не замечая, что весь взмок, не думая о прическе и о том, что воротничок может залосниться.

Дом номер сто двадцать вовсе не был желтым, и никакой тебе двери зеленого цвета, и никакой кисти, сжимающей кольцо. Двести двадцатый был тоже не такой. А дальше улица заканчивалась.

Я ничего не понимал. Мне хотелось ругаться самыми последними словами, материться, плакать, бить ногами семафор, кричать во весь голос, ведь что-то или кто-то меня явно дурачит. Задыхаясь, я развязал галстук, расстегнул рубашку и снова оказался перед домом номер двадцать.

Позвонил, и какая-то пожилая тетка, явно в дурном настроении, открыла дверь, оставив лишь то пространство, в которое с трудом можно просунуть голову.

— Простите, здесь проживет сеньорита Исабель?

Пожилая тетка отрицательно помотала головой и закрыла дверь.

С отчаяния я даже несколько раз ударил себя по щекам, пытаясь понять, что происходит. А происходило вот что: того дома не было, а были люди, которые вытаскивали соломенные креслица и маленькие столики, чтобы обсудить под сенью акаций партию бриски[43]. Не было ни желтых стен, ни зеленой двери с бронзовой ладонью, сжимающей кольцо. Эта бронзовая ладонь где-то совсем в другом месте напрасно ждала моего звонка.

Не могу вспомнить, сколько раз исходил я эту улицу туда и обратно, заглядывая в окна, пытаясь увидеть тот праздничный зал, люстры, софу, на которой беспечно возлежала Исабель, сулившая мне сладостное счастье. Я курил без конца, до тех пор, пока ком в горле и пустая пачка, которая хрустнула в моих руках, заставили меня наконец понять, что я потерпел поражение и надо возвращаться домой.

Я так и сделал, и чтобы мои старики не заметили, что у меня полный облом, зашел в первое попавшееся мне на обратном пути кино.

Домой вернулся очень поздно и сразу закрылся у себя. Спать не мог. Мне хотелось понять, что произошло, и найти хоть какой-то ответ.

И вот часа в два ночи раздался наш условный свист. Тино и Бето… они возвращались домой с новыми победами и новыми надеждами. И звали меня, чтобы поделиться со мной своими радостями и чтобы я рассказал им о своем триумфе, хотя воспринимали мое свидание с Исабель как явное предательство наших общих интересов.

Я подождал, пока они свистнут во второй раз, и вышел.

— Ну что, притомился, мужик? Чабелита выжала из тебя все до конца? — спросил Бето.

— Пошли на угол. Не хочу будить стариков.

— С чего такой похоронный вид?.. Неужели она оставила тебя с носом? — удивился Тино.

— Ты что? Она же назначила свидание у себя дома, — возразил Бето.

— Я скажу все, как есть, если не будете доставать меня. Нет, серьезно. Мне неохота, чтобы меня держали за полного придурка.

Мы уселись на ступеньках мясной лавки. Бето пустил по кругу непочатую пачку сигарет.

— Ну давай выкладывай. Что было-то? — спросил Тино.

— Ничего. Ровным счетом ничего. Ни-че-го!

— Как это ничего?

Впервые я вдруг почувствовал, что не люблю их, что они мне не нужны и что мой провал — это мое личное дело, которое их не касается. Позорное поражение нападающего, который промазал последнее пенальти на девяностой решающей минуте встречи.

— Ничего. Или это… бля… ну ничего. Не нашел я дома. Заблудился, что ли. Спутал адрес. Поди знай!

Все трое долго молчали. В тишине было слышно, как мы затягиваемся сигаретным дымом, и я проклинал себя за то, что сказал правду.

— Послушай, так ведь легче легкого. Рикантен, дом номер двадцать.

— А ты уверен? Это действительно улица Рикантен?

— Ну а как, старик? В прошлую субботу мы вместе там были. Вместе искали эту улицу и вместе ее нашли. Ну давай восстановим картинку преступления: мы сошли на углу Португальской и Десятого Июля. Там купили сигареты себе и для девочек, затем прошли два квартала, не больше, и вот он дом. Да и улица Рикантен, она не особо длинная.

— Я шел той же дорогой, а ее дома как не бывало. Под номером двадцать был совсем другой дом.

— Минуточку! Раз кто-то переболел менингитом и до сих пор не оклемался, попросим паузу для информации. Ты хоть помнишь, какой из себя был дом? — спросил Тино.

— Какой? Теперешний?

— Да нет, балда! Там, где мы отрывались.

— Желто-поносного цвета, а дверь зеленая с бронзовой ручкой.

— Ну а какой, трам-тара-рам, попался тебе теперь?

— Серый, как крыса, с двойной дверью.

Бето пустил по кругу новую пачку сигарет, меж тем как Тино, с трудом сдерживая смех, стал напевать: «Цыпы-лапки, цыпы-лапки, сладкие и с жару, в воскресенье по сотне, в понедельник даром».

Я рванулся с места, но Бето схватил меня за руку и рявкнул на Тино, чтобы тот заткнулся.

— Слушай, не заводись, старик. Может, хватил лишка перед уходом?

— Не мели, а?

Снова потянулось молчание, прерываемое звуками наших частых затяжек и шумом машин на соседней улице. Тино собирал мыском ботинка пепел.

— Ну ладно. Бывает, человек спутает, ошибется, завернет совсем не в ту сторону и…