Лео Перуц - Ночью под каменным мостом Страница 10

-- Спасите! Спа-а-асите!

Высокий рабби, сидевший у себя в комнате над священными и волшебными книгами, услышал этот голос и понял, из какой глубины отчаяния он исходит. Он подошел к окну, выглянул наружу и спросил, кто взывает среди ночи и чем ему можно помочь.

-- Образ Иисуса! -- прокричал Коллальто на последнем издыхании. -- Во имя Бога, дайте образ Иисуса -- или мне конец!

Высокий рабби окинул взором факельщиков, музыкантов, танцующего Коллальто, лакеев-мушкетеров и грозного, хохочущего во все горло барона. В одно мгновение ему стало ясно, почему странный ночной танцор требует образ Иисуса. И еще он понял, что человека надо вызволять из смертной беды.

Напротив, на другой стороне улицы, стоял разрушенный пожаром дом с единственной стеной, почерневшей от дыма и времени. На эту самую стену указал процессии высокий рабби. На ней повелел он властью своего волшебства возникнуть некой картине, сотканной из бликов лунного света и трещин, из потеков ржавчины и следов дождя, из островков мха и пятен сажи.

И картина была -- "Се человек!". Но изображала она не святого, не Сына Божьего и даже не сына плотника, который пришел с холмов Галилеи в священный город, чтобы учить народ и претерпеть смерть за свое учение. Нет, то был "Се человек!"(3) иного рода. Но такая обреченность сквозила в этих чертах, столь потрясающим страданием кричало это лицо, что сам барон, пораженный в каменное сердце молнией истины, первым опустился на колени... И перед этим возникшим на стене образом Христа на суде Пилата покаялся он в душе своей, что без милосердия и страха Божия действовал в эту ночь.

Мой домашний учитель, студент медицины Якоб Мейзл, который среди прочих рассказал мне и эту историю из жизни старой Праги, добавил после короткой паузы:

-- Больше тут почти нечего сказать. Да и что ни скажи, уже будет не так важно. Известно, что молодой граф Коллальто в жизни своей больше никогда не танцевал и что барон Юранич вскоре покинул военную службу, а больше о них ничего не известно. А "Се человек!" великого рабби Лоэва? Это был не Христос. Это было еврейство -- гонимое сквозь столетия и презираемое всеми еврейство обнаружило на картине свои страдания. Нет, не ходи в еврейский город, ты не найдешь там ее следов. Годы, ветер и непогода бесследно разрушили ее. Но коли уж ты так хочешь, пройдись по улицам, и если тебе доведется увидеть, как старого еврейского разносчика из тех, что толкают свою тележку от дома к дому, преследуют уличные мальчишки, бросающие вслед ему камни и орущие: "Жид! Жид!" -- и как он останавливается и смотрит на них тем взглядом, что не принадлежит ему лично, а происходит от его предков, которые, как и он, носили терновый венок презрения и претерпели от преследователей удары бичей, -- так вот, когда ты увидишь этот взгляд, тогда, может быть, тебе удастся уловить в нем некое смутное, некое отдаленное и едва уловимое родство с картиной высокого рабби Лоэва.

(1)По злобе (лат.).

(2) Святой Лаврентий, по преданию, был поджарен на медленном огне.

(3)Ессе homo! (лет.) -- традиционное в христианском искусстве изображение Иисуса Христа в терновом венце. С этими словами Пилат выдал Христа требующим его казни иудеям (Иоанн, ii, 5). Первоначальный смысл выражения -- "Вот им", "Вот тот, кто вам нужен".

V. ГЕНРИХ ИЗ АДА

Рудольф II, император Римский и король Богемский, провел бессонную и беспокойную ночь.

Уже около 9 часов вечера его начал мучить страх -- страх перед / чем-то таким, что он давно уже предвидел и чего не мог избежать, даже наглухо закрыв все двери и окна. Он поднялся со своей кровати и, завернувшись в плащ, принялся торопливо ходить взад-вперед по спальне. Временами он останавливался у окна и смотрел в ту сторону, где за мерцающей лентой реки смутно маячили черепичные крыши домов еврейского города. Уже многие годы прошли с тех пор, как из ночи в ночь оттуда приходила к нему его любимая -прекрасная еврейка Эстер. Однажды демоны тьмы вырвали ее из рук императора, и его сладостное наваждение исчезло навсегда. Там же, в одном из безымянных домов еврейского города, лежало и его тайное сокровище, его недостижимый клад -- золото и серебро еврея Мейзла.

Доносившиеся из Оленьего рва шорохи, шуршание гонимой ветром увядшей листвы, шелест мотыльков, ночное пение жаб и лягушек -- все эти звуки томили императора и усиливали его тревогу. А потом, около часу ночи, явились страшные образы и ночные привидения.

Через час император отворил двери и со стенанием в голосе позвал своего лейб-камердинера Филиппа Ланга.

Но в эти дни Филипп, как повелось ежегодно, был занят уборкой фруктов в своем имении в Мелнике. Вместо него, чуть дыша от испуга, вбежал камердинер Червенка в ночном колпаке набекрень. Он заботливо вытер льняным платком капли холодного пота со лба своего государя.

-- Я часто всепокорнейше предупреждал Ваше Величество, -- выдавил он боязливо, -- что вам надо больше обращать внимания на Ваше высочайшее здоровье и не выходить на холодный воздух по ночам. Но Вы не изволили прислушаться к словам Вашего старого слуги...

-- Беги и позови ко мне Адама Штернберга и Ханнивальда! -- приказал император. -- Я хочу поговорить с ними. Да, и зайди за Коллоредо, пусть он принесет мне крепкого вина. Сейчас мне просто необходим добрый глоток рейнфальского или мальвазии!

Император помнил в точности, кто из трех застольных слуг и кто из одиннадцати кравчих императорского стола в какой день недели дежурит при нем согласно расписанию. Но он не знал или забыл, что граф Коллоредо за несколько недель до того внезапно умер от паралича, и теперь обязанности второго слуги-виночерпия исполнял молодой граф Бубна.

Ханнивальд, тайный советник императора, явился в комнату первым. Это был высокий худой господин с резкими чертами и серебристо-седыми волосами; Червенка застал его еще за работой. Вскоре примчался и обер-шталмейстер граф Адам Штернберг в ночном халате и одной туфле. Император в сильнейшем возбуждении ходил по комнате, не замечая, что плащ соскользнул с его плеч. Наконец он остановился. На его лице отражались волнение, беспомощность и крайнее утомление. Он перевел дух и уже хотел было начать рассказывать о том, что происходило с ним этой ночью -- да и две предыдущие тоже, -- как дверь отворилась, и Червенка впустил молодого Бубну, за которым следовал лакей с кувшином вина.

Император уставился на юношу, испуганно отступил на шаг и спросил:

-- Кто ты? Чего ты хочешь? Где Коллоредо?

-- Ваше Величество, изволите вспомнить, -- вставил Ханнивальд. -- Граф Коллоредо волею Божией недавно ушел по пути, предначертанному всем смертным. Вашему Величеству это известно, ибо Вы присутствовали на заупокойной мессе, которую служили по Вашему верному слуге в соборе.

-- А это, -- подхватил граф Штернберг, -- его преемник в должности: граф Войтех Бубна, к Вашим услугам. Он происходит из очень хорошей семьи, этот Войтех Бубна.

-- Но он похож на Бернхарда Руссвурма, -- возразил император и отступил, защищаясь поднятой рукой. -- До чего же жутко он походит на Бернхарда Руссвурма!

Император иногда пугался новых лиц. Они тревожили его тем, что в них ему мерещились черты давно умерших людей -- тех, о ком Рудольф II старался не вспоминать. Генерала Руссвурма он много лет тому назад бросил в темницу, а потом приказал расстрелять за дуэль. Этот поступок, совершенный им в приступе безумного гнева, и поныне тяготил его душу. Сквозь многие новые лица глядел на него Руссвурм, когда враждебно, а когда и с насмешкой. Вновь и вновь вставал он из могилы грозить императору карой.

-- На Руссвурма? Да что Вы, Ваше Величество! -- облегченно проговорил Адам Штернберг. -- Руссвурм был хрупкого сложения, с таким широким носом и тяжелым подбородком. Готов поклясться Вашему Величеству, что знаю Войтеха Бубну с тех пор, когда он еще носил детскую рубашку навыпуск.

-- И все-таки он так похож на Руссвурма! -- нервно вскричал император, и зубы его застучали. -- Кто ты такой? Откуда пришел? Из ада?

-- К услугам Вашего Величества -- из Прастице. Это наше родовое поместье, и расположено оно близ Хотебора в Чаславском округе, -- объяснил молодой граф Бубна, совершенно не понимая, что происходит и почему император так испугался его прихода.

-- Ежели ты не блуждающий дух, -- отвечал император, -- то прочти вслух "Отче наш", назови двенадцать апостолов Христа и расскажи Символ веры.

Бубна бросил испуганно-вопрошающий взгляд на Адама Штернберга. Тот утвердительно кивнул, и молодой граф прочитал молитву, перечислил двенадцать апостолов, при этом забыв Фаддея и дважды назвав Филиппа, и тезисы Символа веры. В тех местах, где он спотыкался или не знал текста, Червенка шепотом подсказывал ему.

После второго тезиса император успокоился.

-- Хорошо, -- прошептал он. -- Ты прав, Адам, я обманулся, он вовсе не похож на Бернхарда Руссвурма. Да покоится в мире Руссвурм, я давно уже простил его.