Генри Хаггард - Копи царя Соломона Страница 10

Поместив таким образом излишнюю поклажу, мы отобрали те пожитки, которые нужно было нести с собой нам пятерым, то есть сэру Генри, Гуду, мне, Омбопе и готтентоту Вентфогелю. Их было немного, но что мы ни делали, как ни старались, все же на каждого из нас приходилось около сорока фунтов. Всего-навсего с нами было пять скорострельных ружей, три револьвера, патроны, пять больших фляжек для воды, пять одеял, двадцать пять фунтов бильтонга (вяленной на солнце дичины), десять фунтов разных бус для подарков, аптечка, состоявшая из самых необходимых лекарств, включая хинин и два-три хирургических инструмента, наши ножи, разная мелочь, то есть компас, спички, маленький карманный фильтр, табак, лопаточка, бутылка водки и, наконец, то платье, что было на нас.

В этом заключалось все наше снаряжение. Право, это было очень немного для такого дальнего пути, но брать с собой больше мы не решились.

С величайшим трудом удалось мне уговорить троих туземцев из деревни пройти с нами первую станцию, всего двадцать миль, и снести по большому меху с водой, за что я обещал подарить им по хорошему охотничьему ножу. Мне хотелось возобновить воду в наших походных фляжках после первого ночного перехода, так как мы решились тронуться в путь, пользуясь ночной прохладой. Туземцам я объяснил, что мы отправляемся на охоту за страусами, которыми изобиловала пустыня. Они долго тараторили и пожимали плечами, уверяя, что мы сумасшедшие и непременно умрем от жажды, что, впрочем, было довольно вероятно; но так как им страстно хотелось получить ножи (роскошь, почти невиданная в этой глуши), то они и согласились идти с нами, рассудив, что, в конце концов, наша гибель совершенно их не касается.

Весь следующий день напролет мы спали и отдыхали, а на закате плотно поели свежего мяса и запили его чаем, причем Гуд печально заметил, что, по всей вероятности, теперь нам очень долго не придется его пить. Затем мы окончательно снарядились в путь и легли, ожидая, когда взойдет луна. Наконец часам к девяти она поднялась во всей своей красе, проливая серебряный свет на дикую окрестность и озаряя таинственным сиянием все неизмеримое пространство убегающей вдаль пустыни, столь же торжественной и спокойной, столь же чуждой человеку, как и усеянный звездами небосклон. Мы встали и были готовы в несколько минут, но все еще медлили, как свойственно медлить человеку на пороге невозвратного. Мы, трое белых, остановились поодаль от остальных. Немного впереди, за несколько шагов от нас, стоял Омбопа со своим ассегаем в руках и ружьем за плечами и не спускал глаз с пустыни; три туземца с мехами воды и Вентфогель собрались вместе позади нас.

– Господа, – заговорил сэр Генри своим звучным, густым басом, – мы с вами отправляемся в самое удивительное путешествие, какое только может предпринять человек на земле. Едва ли мы воротимся назад. Но каково бы нам ни пришлось, мы трое готовы стоять друг за друга до самого конца.

– Да, да! – в один голос воскликнули Гуд и я.

Нам нечем было руководствоваться в своем путешествии, кроме отдаленных гор да карты старого Хосе да Сильвестры, на которую не особенно можно было положиться, если сообразить, что ее чертил умирающий и полусумасшедший человек на лоскутке холстины три столетия тому назад. А между тем на ней основывалась наша единственная надежда на успех.

По всем вероятиям, нам предстояло неминуемо погибнуть от жажды, если мы не найдем того маленького водоема, который старик Сильвестра обозначил у себя на карте как раз посредине пустыни, милях в шестидесяти от нашего исходного пункта и в таком же расстоянии от гор. Между тем, на мой взгляд, у нас было очень мало шансов отыскать эту воду среди целого моря песков и кустарников. Если даже предположить, что Сильвестра совершенно точно обозначил местонахождение водоема, разве не могло случиться, что его давным-давно высушило солнце, затоптали дикие звери и занесли сыпучие пески пустыни?

Безмолвно, как тени, двигались мы в ночной темноте по глубокому песку. Колючие кустарники цеплялись за ноги и замедляли наш путь; песок набирался в сапоги в таком количестве, что мы принуждены были постоянно останавливаться и вытряхивать его. Атмосфера была тяжелая и удушливая. Несмотря на это, ночь была настолько прохладна, что придавала воздуху особенную мягкость, и мы довольно быстро подвигались вперед. Кругом было необыкновенно тихо и пустынно, даже слишком.

Гуд начал было насвистывать какую-то веселую песенку, но она так странно зазвучала среди этой необозримой равнины, что он тотчас же бросил. Вскоре случилось маленькое происшествие, которое очень всех насмешило, хоть и заставило нас потерять какое-то время. Гуд, как носитель компаса, с которым, будучи моряком, он, конечно, умел обращаться лучше нас всех, шел впереди, а мы плелись за ним длинной вереницей. Вдруг он громко вскрикнул и исчез. Затем раздались какие-то необычайные звуки: храпение, визг, топот убегающих ног, словом – шум невообразимый. Сквозь ночной сумрак мы насилу могли различить несколько темных убегающих фигур, еле заметных среди песчаных холмиков. Наши туземцы побросали свою ношу и вознамерились попрятаться, но, вспомнив, что спрятаться некуда, повалились на землю и принялись вопить, что это черт. Мы с сэром Генри остановились в величайшем изумлении; наше изумление нисколько не уменьшилось, когда мы увидели фигуру Гуда, скачущего во всю прыть по направлению к горам: он скакал, как будто верхом на лошади, и гикал как сумасшедший. Немного погодя он высоко взмахнул руками и так громко шлепнулся на землю, что даже нам было слышно. Тут я наконец сообразил, что случилось: в темноте мы наткнулись на стадо спящих квагг (тигровых лошадей), и Гуд угодил прямо на спину одной из них, причем она, конечно, вскочила и ускакала вместе с ним, что опять-таки довольно естественно. Я закричал остальным, что все благополучно, и побежал к Гуду, сильно опасаясь, что он ушибся. Но, к моему величайшему облегчению, я нашел его преспокойно сидящим на песке, причем даже его стеклышко незыблемо торчало в глазу. Конечно, его таки порядочно встряхнуло; но он был только ошеломлен и не ушибся нимало.

После того мы продолжали свое путешествие без всяких дальнейших неприятностей приблизительно до часу ночи. Тут мы остановились, выпили понемножку воды (ведь теперь она была для нас величайшей драгоценностью) и, отдохнув с полчаса, пошли дальше.

Мы шли, покуда наконец восток не подернулся нежным румянцем, точно личико девушки. Вот показались бледные лучи розового света, мало-помалу превратившиеся в золотые полосы, по которым проскользнул рассвет в широкую пустыню. Звезды становились все бледнее и бледнее и наконец пропали совсем; побледнела золотая луна, и горные цепи ясно выступили и обозначились на ее потускневшем диске, как обозначаются кости на лице умирающего; потом загорелись одни за другими ослепительные лучи и, точно сияющие копья, устремились далеко-далеко в недра беспредельной равнины, вонзаясь в ее туманный покров, пронизывая и воспламеняя его ярким светом; вся пустыня облеклась трепетным золотым сиянием, и день настал.

А мы все шли не останавливаясь, хоть и рады были отдохнуть немножко, потому что знали, что когда солнце поднимется выше, идти дальше будет невозможно.

Наконец часам к шести мы заметили небольшую группу скал, поднимавшихся над равниной, и поплелись к ним. На наше счастье, одна из этих скал так сильно выдавалась своей вершиной, что образовала род навеса, под которым мы нашли превосходное убежище от зноя. Мы сейчас же туда залезли, напились воды, поели бильтонга, улеглись и скоро крепко заснули.

Когда мы проснулись, было уже три часа пополудни, и наши носильщики собирались в обратный путь. Они уже достаточно насладились пустыней и ни за какие ножи в мире не пошли бы дальше. А потому мы напились вволю и, опорожнив таким образом свои походные фляжки, наполнили их водой из мехов, принесенных туземцами, после чего отпустили их домой.

В половине четвертого тронулись и мы. Печально и безотрадно было кругом: ни одного живого существа, кроме нескольких страусов, не виднелось на всем протяжении обширной песчаной равнины. Очевидно, для зверей было слишком сухо, а из пресмыкающихся нам попались только две-три смертоносные кобры. Из насекомых здесь водились только мухи, обыкновенные комнатные, но зато они здесь встречались «не одинокими соглядатаями, а целыми летучими отрядами», как сказано где-то в Библии. Удивительное создание эта обыкновенная муха! Вы встретите ее везде, куда ни пойдете, и, должно быть, это всегда так было. Я видел их в кусках янтаря, которому, как мне сказали, могло быть чуть ли не пятьсот тысяч лет, и они были точно такие же, как современные мухи. Я почти не сомневаюсь, что они будут жужжать вокруг последнего человека, когда он станет умирать, если это случится летом, и будут кружиться над ним, ожидая удобного случая, чтобы сесть ему на нос.