Томас Гарди - Возвращение на родину Страница 11

- Это и я помню, - сказал торфяник. - Сам дивился, как это один человек, а столько разного в голове держит и даже пальцев никогда не перепутает!

- А еще был случай в Кингсбери... - начал опять Фейруэй, как рудокоп, который готовился вскрыть новое ответвление все той же богатой залежи.

Уайлдив испустил вздох нестерпимой скуки и посмотрел на перегородку.

- Он туда часто хаживал по воскресеньям после обеда, дружок у него там был, Эндри Браун, тамошний кларнетист, тоже хороший человек, а музыкант так себе, пискляво как-то у него получалось...

- Бывало!

- И сосед Ибрайт частенько заменял его во время вечерней службы, чтоб тому можно было малость вздремнуть, - помогал, значит, ему по силе возможности, как всякий бы друг сделал...

- Ну да, как всякий бы сделал. - сказал дедушка Кентл; остальные более коротко, кивками, выразили согласие.

- И только, бывало, Эндрн заснет, а сосед Ибрайт в его кларнет дунет, как, глядишь, уж все головы к хорам поворачиваются, - слышат, значит, люди, что великая душа среди них проявилась. "Ага, говорят, это он, так я и думал!" А раз, помню, - в то воскресенье надумали они исполнять Сто тридцать третью кантату "К Лидии", - она с виолончелью, и сосед Ибрайт свою принес и когда дошли до этого стиха: "И влага дивная по бороде бежит и на одежды каплет", сосед Ибрайт до того разгорячился - как дернет по струнам, мало виолончель надвое не перепилил, аж все стекла в церкви задребезжали, точно в грозу. А пастор ихний, старик Уильямс, только руки воздел, этак с размаху, словно на нем не стихарь был кружевной ради торжества, а просто рубашка, как будто хотел сказать: "Ах, мне бы такого прихожанина!" Да куда там, в Кингсбери никто ему и в подметки не годился.

- И не страшно было, когда стекла задребезжали? - осведомился Христиан.

Никто ему не ответил - все сидели молча, в восхищенье от только что описанного кунстштюка. И как уже не раз бывало с блестящими выступлениями, потрясавшими очевидцев, но нам известными лишь по рассказам - с пением Фаринелли перед принцессами, с знаменитой речью Шеридана в парламенте и многими другими, - то обстоятельство, что tour de force {Здесь: изощренное мастерство (Фр.).} покойного мистера Ибрайта был навсегда потерян для потомства, одевало его еще большей славой, которая, будь возможно сравненье, пожалуй, значительно бы уменьшилась.

- Кто бы подумал, что такой человек в цвете лет помрет - нежданно, негаданно! - сказал Хемфри.

- Да не так уж нежданно - он месяца за два до того уже в гроб глядел. В те времена на Гринхиллской ярмарке женские бега устраивали, призы им выдавали - полотна на сорочку либо отрез на платье. И нынешняя моя супруга, - тогда она еще девчонка была, длинноногая да шустрая, только еще в года входила, - она тоже пошла. Потом вернулась, я и спрашиваю, - мы уже тогда начинали вместе гулять, - "Что, мол, ты выиграла, моя душенька?" А она говорит: "Я выиграла... платье", - и закраснелась вся. Ну да, думаю, платье! Рубашонку небось ценой в одну крону, - так оно и оказалось. Теперь-то, как подумаю, чего только она мне иной раз не наговорит без единой краснинки в лице, так чудно даже, что тогда из-за этакой малости застыдилась! Ну, а потом стала дальше рассказывать- я потому сейчас про это и вспомнил: "Ну, говорит, что я там ни выиграла - белое или с узорами, такое, чтоб всем на него глядеть или чтобы никому", - вот как она тогда тонко со мной разговаривала, по всей деликатности! - "а лучше бы мне, говорит, ничего не выиграть, чем то увидеть, что я видела. Бедному мистеру Ибрайту так вдруг худо стало на ярмарке - страсть! Пришлось ему домой ворочаться". И это уж он в последний раз из дому выходил.

- Да, все, говорят, хворал, день ото дня хуже, а потом, слышим, помер.

- Очень он мучился, когда умирал? - спросил Христиан.

- Нет, тихо умер, как заснул. Он духом был спокоен. И господь ему даровал мирную кончину.

- А другие очень мучаются?.. Как вы считаете, мистер Фейруэй?

- Кто смерти не боится, тот не мучится.

- Я-то, слава богу, не боюсь, - с дрожью в голосе выговорил Христиан. Вот не боюсь, и все, и очень хорошо, значит, и мучиться не буду... А если чуточку и забоюсь, так ведь невольно, за что ж мне мучиться? Ох, дал бы мне бог совсем не бояться!

Все сокрушенно помолчали, после чего Фейруэй, поглядев в не закрытое ставнями и незанавешенное окно, сказал:

- А ведь жив еще этот костерчик - у капитана Вэя! Горит и горит, хоть бы что!

Все глаза обратились к окну, и никто не заметил, что Уайлдив тоже бросил туда украдкой быстрый виноватый взгляд. Далеко над погруженной во мрак долиной, справа от Дождевого кургана, действительно светился огонь, небольшой, но такой же ровный и стойкий, как и раньше.

- Его еще до нашего зажгли, - продолжал Фейруэй, - а теперь, смотрите, уж все костры погасли, а этому ничего не делается.

- Может, это неспроста, - пробормотал Христиан.

- Что значит - неспроста? - резко сказал Уайлдив.

Но Христиан, будучи в расстройстве чувств, не сумел ответить, и Тимоти пришел ему на помощь.

- Это он, сэр, про ту темноглазку, что там наверху живет, - говорят, она колдунья, только стыдно, по-моему, такую красивую молодую женщину зря порочить, ну, а причудница она, это верно, постоянно что-нибудь этакое чудное выдумывает, вот ему и взбрело в голову, что это она там колдует.

- А я бы с радостью взял ее в жены, кабы согласилась - пусть бы она своими глазищами надо мной колдовала, - отважно заявил дедушка Кентл.

- Ох, не надо так говорить, отец! - взмолился Христиан.

- Одно могу сказать, - кто на ней женится, у того будет в доме картинка, на что полюбоваться, - благодушно заметил Фейруэй, всласть отхлебнув из кружки и отставляя ее на стол.

- Да, и подруга жизни уж больно мудреная, вроде как омут глубокий, добавил Сэм, берясь, в свою очередь, за кружку и допивая то малое, что в ней осталось.

- Ну, соседи, пожалуй, пора и по домам, - сказал Хемфри, обнаружив, что в кружке пусто.

- Ну еще одну песню-то им споем? - сказал дедушка Кентл. - У меня запевок в горле, что у соловушки, так и рвутся наружу!

- Спасибо, дедушка, - сказал Уайлдив. - Но сейчас мы уж не будем вас утруждать. Как-нибудь в другой раз, - когда я созову гостей.

- Э, так я десять новых песен разучу для такого случая! - вскричал дедушка Кентл. - И будьте покойны, мистер Уайлдпв, я вам такой невежливости не сделаю, чтобы не прийти!

- Охотно верю, - ответствовал этот джентльмен.

Гости распрощались, пожелав напоследок хозяину долгой жизни и счастья в браке - со многими повторениями, занявшими порядочно времени. Уайлдив проводил их до двери, за которой их поджидал непроглядно-черный, уходящий вдаль и ввысь простор вересковой степи - огромное вместилище мрака, простиравшееся от самых их ног почти до зенита, где глаз впервые улавливал сколько-нибудь отчетливую форму - насупленное чело Дождевого кургана. Они нырнули в эту густую темь и гуськом, следом за торфяником Сэмом, потянулись по своему бездорожному пути домой.

Когда царапанье дрока об их поножи перестало быть слышным, Уайлдив вернулся в комнату, где оставил Томазин и ее тетку. Но женщин там не было.

Они могли покинуть дом только одним способом - через заднее окно; и это окно было распахнуто настежь.

Уайлдив усмехнулся про себя, постоял минуту в раздумье и лениво побрел в переднюю комнату. Здесь его взгляд упал на бутылку вина, стоявшую на камине.

- А! Старик Дауден! - пробормотал он и, подойдя к двери в кухню, крикнул: - Эй, кто там есть! Надо кое-что отнести старику Даудену.

Никто ему не ответил. Кухня была пуста, паренек, служивший у него в помощниках, давно ушел спать. Уайлдив вернулся в зальцу, взял бутылку и вышел из дому, заперев наружную дверь на ключ, так как в ту ночь в гостинице не было постояльцев. Едва он ступил на дорогу, как в глаза ему снова бросился маленький костер на Мистоверском холме.

- Все ждете, миледи? - пробормотал он.

Однако он не сразу направился туда; оставив холм слева, он, спотыкаясь, стал пробираться по изрезанному колеями проселку, который вскоре привел его к одинокому домику под откосом, различимому в темноте, как и все остальные жилища на Эгдоне в этот час, только по тусклому свету в верхнем окне, очевидно, окне спальни. Это был дом Олли Дауден, вязальщицы метел, и Уайлдив вошел.

В нижней горнице было темным-темно: Уайлдив ощупью отыскал стол, поставил на него бутылку и минуту спустя уже снова был на пустоши. Повернувшись к северо-востоку, он стоял и смотрел на немеркнущий маленький огонь, видневшийся где-то высоко над ним, хотя и не так высоко, как Дождевой курган.

Мы все слыхали, что происходит, когда женщина размышляет, - и пословица эта приложима не к одним только женщинам, особенно когда в деле все-таки замешана женщина, да притом красивая. Уайлдив все стоял и стоял, вздыхая по временам в нерешимости, и наконец сказал про себя:

- Да, уж видно, не миновать к ней пойти!

И вместо того, чтобы повернуть к дому, он быстро зашагал по тропке, огибавшей Дождевой курган и поднимавшейся и гору - туда, где горел этот, очевидно, что-то означавший для него, - огонь.