Уильям Теккерей - Рейнская легенда Страница 11

- Срезать мои волосы! - вскричал Отто с нестерпимою мукой.

- Ну да, и уши впридачу, деревенщина! - взревел Доннерблитц.

- Спокойно, благородный Коышаренберг, - возразил герцог с достоинством. - Предоставьте герцогу Клевскому поступать с его воинами по собственному усмотрению, - а ты, юноша, отпусти-ка свой кинжал.

Отто и точно страстно сжимал пагубный клинок, дабы вонзить его в сердце Ровского; но чувства более возвышенные взяли верх в его душе.

- Графу нечего опасаться, милорд, - сказал он, - в присутствии дамы.

И, сняв свою оранжевую шляпу, он низко поклонился. Ах, как мучительно сжалось сердце Елены при мысли о том, что этим дивным кудрям суждено покинуть прелестную голову!

Мысли Отто тоже были в смятенье. Его чувства дворянина - и добавим: гордость мужчины, - ибо кто, спросим мы, не гордился б такой шевелюрой? восстали против роковой угрозы. Он вступил в спор с принцем.

- В мои намерения не входило, - сказал он, - поступая на службу, подвергнуться операции стрижки.

- Ты волен остаться либо уйти, сэр лучник, - отвечал принц с невольною досадой, - Мне не надобна чернь, корчащая из себя знатных господ.

- Мое решение принято, - возразил Отто, в свою очередь гневаясь. - Я...

- Что? - вскричала Елена, дрожа всем телом.

- Я остаюсь, - отвечал Отто. Бедная девушка от радости едва не лишилась чувств. Сатанинская злоба исказила черты Ровского и, скрежеща зубами и сыпя проклятьями на отвратительном немецком наречии, он надменно удалился.

- Быть посему, - сказал принц Клевскии, предлагая руку дочери, - сейчас явится мой цирюльник и вас обслужит.

И с этими словами князь тоже удалился, немало сожалея о нашем герое; ибо Адольф Клевскии в юности был хорош собой и сподоблен украшения, коего ныне он намеревался лишить своего лучника.

Цирюльник отвел бедного мальчика в заднюю комнату и там - что уж тут говорить - произвел над ним операцию. Златые локоны - прелестные локоны, кои столь часто перебирали нежные пальцы его матушки, - пали под ножницами и окружили юношу.

Когда все было кончено, Отто, ступивший за порог задней комнатки подобно златокудрому Аполлону, покинул ее обкарнанный, словно приютское дитя.

О, как печальны были его черты после свершенья сего обряда! И это не удивительно. Он думал о том, каков он будет в глазах Елены теперь, когда лишился главного своего украшения. "Признает ли она меня, - думал он, будет ли любить меня, столь страшно изуродованного?"

Предаваясь мрачным раздумьям и не желая к тому же быть обнаружен товарищами в своем жалком обличье, благородный юноша, во власти скорби, притаился за выступом крепостной стены, как вдруг он увидел нечто, мгновенно его ободрившее. Он увидел нежную Елену, направлявшуюся к комнате, где сделал свое черное дело куафер. Она шла робко, тревожно озираясь, зардевшись от прелестного волненья, и, удостоверясь наконец, что путь свободен, переступила порог. Там она наклонилась, и - ах! - каково же было ликование Отто, когда он увидал, что она подняла его дивную золотую прядь, прижала к устам и спрятала у себя на груди! Ни одна красная гвоздика не бывала столь красной, как была Елена после свершения этого подвига. Далее она поспешила в свои покои, Отто же, чьим первым побуждением было выйти из тайника, упасть к ее ногам и пред лицом небес поклясться в вечной страсти, с усилием сдержался и дал принцессе пройти. Но уязвленного любовью юного героя так восхитило это очевидное доказательство взаимной склонности, что он тотчас перестал сожалеть об утраченных кудрях и пообещал себе пожертвовать не только волосами, но и головой, коли понадобится, лишь бы сделать ей приятное.

В этот же вечер в замке поднялась немалая суматоха по случаю нежданного отбытия Ровского де Коншаренберга со всею свитой. Говорили, что он удалился в ужасном гневе после долгой и шумной беседы с принцем. Когда сей властитель проводил гостя до ворот, держась пристыженно и смиренно, Ровский вскочил на коня, дал знак трубачам и с презрительною миной стал швырять полные пригоршни золота воинам и слугам Клевсов, выстроившимся во дворе.

- Прощайте, князь, - сказал он хозяину. - Ныне я вас покидаю; однако ж помните, я прощаюсь с Клевом не навеки. - И, приказав оркестру играть "Слава воину-герою", он с громким цоканьем поскакал прочь по подъемному мосту. Принцесса Елена при том не присутствовала; а высокочтимый принц Клевский, оставленный гостем, казался опечаленным и растерянным. В ту же ночь обошел он все укрепления и внимательно расспросил офицеров о припасах, оружии и прочем. Он ничего никому не сказал. Но все рассказала служанка принцессы Елены. И стало известно, что Ровский сватался, был отвергнут и, придя в неистовство, созвал своих людей и клялся всеми богами, что не войдет в этот замок иначе, как с копьем в руке, дабы завоевать Клев и его сокровища.

Новость повергла челядь в немалый ужас. Ибо Ровского знали за самого бесстрашного и могучего воина по всей Неметчине и за опытнейшего из полководцев. Порой безмерно великодушный к приспешникам, он был безжалостен к врагам. И много ходило темных слухов о жестоких расправах, которые он чинил над обитателями захваченных городов и замков. И горько было бедной Елене думать, что своим отказом она обрекла на страшную погибель всех мужчин, женщин и детей княжества.

Роковые предвестия войны вскорости получили ужасное подтверждение. Был полдень, и достойный принц Клевский вкушал обед (хоть честный воин в последнее время почти без аппетита приступал к этой трапезе), когда у ворот послышался трубный звук; и вот герольд Ровского де Доннерблитца в плаще, украшенном гербом графа, вступил в трапезную. Паж нес на подушке латную рукавицу. Синий Вепрь был в шляпе. Клеве тоже покрыл голову, когда герольд приблизился к трону, на коем сидел владыка.

- Умолкните все! - вскричал принц сурово. - Я слушаю, Синий Вепрь, говори же, сэр герольд!

- Именем могучего и славного Ровского, князя Доннерблитцского, маркграфа Кошмаренбергского, графа Убийского, Образин-Жабского, наследника Великого Штопора Священной Римской империи, я, Синий Вепрь, вызываю тебя, Адольф двадцать третий, князь Клевский, на смертный бой. Один на один, копье с копьем, либо двадцать против двадцати в крепостных стенах иль в открытом поле, на горах иль на равнине благородный Ровский желает с тобой сразиться. Где бы вы ни повстречались, Ровский объявляет тебе войну не на жизнь, а на смерть. В знак сего вот его перчатка. - И, взяв у пажа латную рукавицу, Синий Вепрь швырнул ее на звонкий мраморный пол.

Принцесса Елена сделалась бледна как смерть. Однако принц Клевский, не теряя самообладания, бросил на пол свою рукавицу, прося кого-нибудь поднять рукавицу Кошмаренберга. Что и сделал Отто и, опустившись на колено, протянул ее принцу.

- Кравчий, наполни мой кубок, - обратился принц к исполнявшему 0ти обязанности лицу, каковое, в тугих черных панталонах, повязанное белой косынкой и с салфетной на деснице, раболепно вытянулось за стулом своего повелителя. Кубок наполнился мальвазией; он вмещал приблизительно три кварты, этот драгоценный задетой hanap {Кубок (франц.).}, украшенный искусной рукой Бенвенуто Флорентийского.

- Пей, Синий Вепрь, - сказал принц, - а кубок положи себе за пазуху. А вдобавок вот тебе цепь на память.

И с этими словами принц Адольф надел бесценную изумрудную цепь на шею герольда.

- Призыв к бою всегда сладостен для слуха Адольфа Клевского.

С этими словами, поручив свиту Синего Вепря заботам своих людей, принц вместе с дочерью покинул трапезную.

Все дивились достоинству его, отваге и щедрости.

Однако ж под видом невозмутимости принц Клевский скрывал немалую тревогу. Он уж был не тот могучий рыцарь, кто в царствование Станислава-Августа за три минуты голыми руками насмерть забивал льва; и один защищал в продолжение двух часов подступы Петерварадина против семи сотен турецких янычар. Те подвиги прославили наследника Клевсов, но было это давно, тому уж тридцать лет. Охотник до удовольствий, с тех пор как вошел во владение княжеством, и склонный к праздности, он забросил гимнастические упражнения, стяжавшие ему в молодых годах такую славу силача, и леность принесла неизменные свои плоды. Он взял в руки боевой меч, которым в Палестине он взрезал надвое голову слона и рассек пополам сидевшего на нем погонщика. Ныне Адольф Клевский едва смог поднять оружие. Он примерил латы. Они ему были тесны. И, убедясь, что они на нем не сходятся, старый воин разразился горькими слезами. Не мог такой человек сразиться один на один с ужасным Ровским.

Не надеялся он и отразить удар противника на поле брани. Леность и миролюбие вассалов принца были баснословны. Необширны его земли. Казна пуста. Самое мрачное будущее его ожидало. И он провел всю ночь без сна, рассылая друзьям просьбы о подмоге и подсчитывая со своим секретарем те небольшие средства, которыми этот последний мог помочь ему против неотступного и грозного врага.