Александр Агафонов-Глянцев - Записки бойца Армии теней Страница 12

В корне изменилась и структура преподавания в училище. Так, на лекциях по "Военной географии" нас стали ознакамливать со стратегически важными объектами и точками не только с нашей, но и с чужой стороны границы. В городе, под звуки громкоговорителей, транслировавших одну за другой патриотические песни и маршевую музыку, ликующие толпы скандировали: "Болье рат, него пакт!" (Лучше война, чем пакт!). То же происходило и в училище, хоть никто и не обольщал себя исходом будущей войны: "Лучше мертвый лев, чем живая собака!". Сохранение и защита чести - превыше всего! Мы чувствовали себя связанными дружескими узами и обязательствами с греками, и были горды, что не предали их в критическую минуту, - отказались пропустить на их удушение немецкие войска. Пятого апреля к нам въехала автомашина с советским флажком. Из нее вышел и в сопровождении встречавших офицеров прошел в училище генерал в простом кителе - советский военный атташе. Мы мигом обступили водителя, угостившего нас папиросами "Беломорканал". Конечно, мы бережно спрятали этот "сувенир" из страны, которую чтили, хоть ничего о ней толком и не знали. "Матка- Русита" (Мать Россия)! Великая наша мать, не раз протягивавшая свою руку помощи. Она помогла свергнуть пятивековое османское иго, сохранить веру, обрести свободу и независимость. И вот она опять с нами, в самый критический момент: со всех сторон мы окружены врагами, лишь коротенькая южная граница соединяет нас с гордой свободолюбивой Грецией, единственным нашим другом и союзником. Нам сообщают, что сегодня подписан договор с Советским Союзом о взаимопомощи, и что 150 советских дивизий готовы сразу же ринуться на нашу защиту. Именно так было сказано начальником училища - генералом Гужвичем. Мы окрылены: не всё потеряно, мы - не одни! Завтра всем нам дадут увольнение в город, которого, из-за неспокойной обстановки, мы были лишены несколько недель. Через две недели - Пасха! Погуляем, как следует!.. Призрак войны отошел на задний план...

Воскресенье, 6 апреля. Настроение приподнятое. Еще накануне надраены бляхи, на-чищены сапоги: сегодня после завтрака - смотр и... долгожданное увольнение. Правда, выглядим мы не так парадно, как раньше: наши красные галифе и синие кители сменила полевая униформа защитного цвета хаки, вместо шпаги - нож-штык. Предусмотрительно, на случай возможной войны, нас переодели: было ясно, что Гитлер не простит разрыва пакта. Около семи утра. Мы в столовой, в подвале трехэтажного корпуса. Идет раздача завтрака. Не успели мы поднести первую ложку ко рту, как снаружи послышались звуки разрывов, задрожало здание, закачались люстры. Что это? Мы вопросительно глянули на дежурного офицера. - Маневры! - успокоил он, отвечая на наш немой вопрос. Взрывы ближе, сильней. Офицер заволновался, пошел наверх. Через несколько секунд скатывается вниз: - Тревога! Без оружия... через главные ворота!.. Замаскироваться в роще!.. Через минуту мы распластались под голыми еще акациями. В воздухе стрельба, хлопки взрывов. С любопытством перевернулся на спину: в небе, среди редких ватных хлопков от взрывов - туча самолетов с черными крестами. Кружат, пикируют стреляют очередями... С нашей высотки хорошо видны далекие крыши столицы. Там - зарево пожаров, медленно вздымаются клубы дыма... Как же так? Ведь город был объявлен "открытым", в нем только мирное население! Варвары! Убийцы! Звери!.. С противным завыванием сирен пикируют на нашу рощицу "штуки". Где-то рядом зататакало несколько пулеметов. Это - из соседнего унтерофицерского училища. Один из немецких пикировщиков задымил, взрыв, и он разлетелся на куски. Молодцы, курсанты! За пикировщиками широким развернутым фронтом надвигается линия тяжелых бомбардировщиков. Считать - не пересчитать! Первая волна... вторая... третья... Летят и летят... Уханье взрывов, на земле всплески пламени.

В городе увеличивается число пожаров, в воздух поднимается все больше и гуще облаков дыма, и он постепенно утопает в черной зловещей туче. Несколько бомб упало в нашу рощицу и на корпуса училища... В нескольких метрах от меня лежал Лев Мамонтов. Я его подозвал и он подполз. В это время я увидел, как над головой отделилась из бомбардировщика серия бомб. Их хорошо видно: черные, всё увеличивающиеся точки, летят с завыванием прямо на голову! Тупой удар в землю; она, дрожа, вздрагивает. Почему-то представилось, будто нож с усилием врезается в плотную массу твердого сыра... Через минуту увидели, что там, где только что лежал Лев, зазияло в земле отверстие - вход в кривой подземный туннель: бомба, к счастью, не взорвалась, и мы, и многие другие, остались живы! Из серии сброшенных на училище бомб, штук двенадцать, взорвалась лишь одна, - у главного входа, посреди асфальтной дороги. Осыпанный и поцарапанный кусками штукатурки и асфальта часовой, стоически, будто ничего не случилось, продолжал и дальше стоять на своем посту! Одна из бомб, пробив крышу корпуса, разломилась пополам. Задняя часть, проваливаясь с этажа на этаж, как раз по туалетам, поразбивала на своем ходу по унитазу на каждом этаже и, разбив внизу последний, улеглась с ним рядом, в собственном желтом тринитротолуоле, гордая, наверное, проделанной ею работой уничтожения. А нос бомбы, тем временем, пробив стену наружу и упав во двор, покатился вслед убегавшему поручику Милютиновичу... Тот потом долго заставлял очевидцев рассказывать, как он "шел, а за ним катилась бомба": - Так ты говоришь, я шел, а за мной катилась бомба? Так это было? - Да-да, господин поручик. Вы спокойно шли, а за вами катилась бомба... - А я что? - Да ничего особенного. Вы себе спокойно шли, а за вами катилась бомба!.. - Ну-ка, повтори еще раз!.. Значит, говоришь, я шел... А дальше?.. В толе разломившейся бомбы мы нашли клочок бумажки с нацарапанным на нем кратким посланием: "Привет от чешских братьев!". Спасибо вам, братья славяне, - своим саботажем вы многим из нас спасли жизнь!..

Из очередной волны бомбардировщиков вывалились большие черные точки, над ними вспыхнули купола парашютов. Парашютисты! Только что, в перерыве между бомбардировками, мы успели сбегать за нашими карабинами. "Пусть только спустятся пониже, - вот и встретим их достойно!". И тут, в одного "парашютиста" попал, видимо, снаряд. Раздался сильный взрыв, и на том месте стало расплываться желтое облачко: - то была люфт-мина! При ударе о землю, мины эти, взрываясь на ее поверхности, воздушной волной заваливали окрестные здания, словно карточные домики... Через два часа небо очистилось. Нам приказали снести вниз все наши походные сундуки и ящики с амуницией, самим готовиться к эвакуации. Оставив от каждого отделения (их было четыре) по десять добровольцев (в их числе был и я), длинная колонна курсантов с преподавательским составом двинулась на юг, к какому-то селу Сремчице. А мы, добровольцы, обязаны были ждать грузовиков, чтобы на них погрузить наши сундуки, но в первую очередь - ящики с архивом и амуницией. Примерно через час проехал мимо курьер-мотоциклист. Доложил: ждать грузовики бесполезно, - их не будет: автоколонна уничтожена в первый же налет. Уничтожены все мобильные и другие военные объекты, даже пекарни... Да-а, местные немцы - "пятая колонна"- оказалась на высоте! Что же делать? Как спасти архив? Как выполнить данный нам приказ? Предлагаю реквизировать какой-нибудь грузовик из тех, что улепетывают из горящего города. Получаю "добро" от нашего старшего - поручика. С четырьмя другими курсантами выходим на шоссе Авалски Друм. Для большего веса примыкаем наши ножи-штыки на карабины. Поток беженцев почти прекратился. Лишь изредка проползет в гору редкая, доверху груженная машина, полная людей, скарба. Останавливать? - Духа не хватало: разве можно лишать несчастных их шанса на спасение из подобного пекла?

А тут сверху показался грузовичок. Странно: почему он мчится в столицу, а не, как все, из нее? Перегородили дорогу, остановили. Шофер сказал, что везет маленького хозяйского сына к его родителям. Ребенок, мол, в кузове. Бросились к кузову проверить. А водитель, воспользовавшись тем, что дорога перед ним освободилась, ка-а-ак газанет! Еле успели отскочить. Ах ты, мерзавец!.. - Стой! Стой! Стой, стрелять буду! - по-уставному крикнул я вдогонку, вскидывая карабин. Куда там! Форд-полуторка, пользуясь спуском, был уже метрах в ста, всё пришпоривает и пришпоривает... Я прицелился. Выстрел. Машина как-то странно заюлила, будто за рулем пьяный. Проехав еще немного по шоссе, она ринулась с насыпи влево и вклинилась носом между двух деревьев. Мотор заглох. Тишина... Подбежали, отворили дверку: шофер завалился на правое сиденье. От рваной дыры в задней стенке кабины и до места, где сейчас голова - кровавая дуга: пуля угодила прямо в затылок! Первый день войны, первая от моей руки жертва!.. Когда вытаскивали тело, вывалились какие-то бумаги. Я их машинально сунул в свой нагрудный карман. Рассуждать, что делать с грузовиком без шофера, долго не пришлось: в проходившей мимо через рощу пулеметной роте оказался автомеханик, которого мне уступил на время командир. На счастье, радиатор и фары остались целыми, были помяты лишь передние крылья. Механик с нашей помощью выдернул машину из тисков, в которые были зажаты деревьями передние колеса, и вырулил на асфальт. Показал, как включать двигатель, как менять скорости, и тут же помчался догонять свою часть. Эх, разве в подобной горячке запомнишь все манипуляции рычагом скоростей! Водителей среди нас не оказалось: - Я водил только быков... - А я правил лошадьми... Мне как-то посчастливилось сесть один раз на мотоцикл и проехать на нем метров с пятьдесят. Рискнуть, что ли? - и я влез в кабину.