Роже Гар - Жан Баруа Страница 12

"... Сесиль здорова, она еще немного подросла за последнее время и поэтому слегка похудела. Несколько раз в неделю она отправляется с вышиванием к твоему отцу, чтобы скоротать с ним вечер. Они долго беседуют, и Сесиль также делает все, что может..."

Взгляд Жана, с раздражением скользивший по строчкам, останавливается.

Он видит доктора: тот полулежит в кресле у камина; день угасает; Сесиль сидит у окна, упрямо склонив над вышиванием маленький выпуклый лоб, она вкрадчиво произносит заранее приготовленные слова...

Эта картина вызывает в нем отвращение.

"Зачем они заставляют заниматься этим Сесиль?"

Он встает и делает несколько шагов по комнате; направляется к письменному столу и открывает ящик, запертый на ключ.

Фотография Сесили...

Он подходит к лампе.

На старом снимке Сесиль стоит, облокотившись о спинку готического кресла, немного повернув голову; в глазах искорки смеха, волосы собраны на затылке в большой узел; она любила так причесываться.

Долгий, долгий взгляд. Прилив нежности... Нет, ничего не изменилось; она - единственная в мире, больше никто не идет в счет.

Гюгетта! Бедная Гетта... Он улыбается, думая о том, как нахмурится ее личико, когда он ей скажет: "Все кончено, оставь меня, ступай своей дорогой, а я пойду своей... Я возвращаюсь к той, воспоминание о которой никогда не покидало меня".

Прошло полчаса.

Кто-то царапается в дверь кончиком зонта. Входит Гюгетта, в светлом платье, в широкополой шляпе, украшенной цветами.

Гюгетта. Здравствуй, зверь... Как дела?.. Ну, кто же так здоровается... Взгляни, какая у меня шляпа...

Как она далека теперь... Он смотрит на нее почти равнодушно.

Она бросает зонт поперек кровати и не спеша снимает перчатки.

Это еще не все, малыш... Я не смогу пообедать с тобой. Я оставила Симону у Вашетт, с ее новым дружком, ты его знаешь... Он заказал сегодня на вечер три кресла в Клюни, а перед этим мы пообедаем втроем... Ты не сердишься?..

Жан. Ничуть...

Она подходит к нему. Низкая лампа бросает свет на прямые линии ее платья. Наверху, в тени, ее обнаженные руки, свежий, полуоткрытый рот...

Внезапное, неодолимое желание! Жгучее воспоминание о ее шелковистой коже овладевает им...

Он порывисто обнимает ее, зарывается лицом в волосы...

Думает: "Нет, это не может окончиться так... Еще одна ночь, а завтра, завтра..."

Она со смехом высвобождается из его объятий.

Гюгетта. Дай мне вымыть руки...

Он смотрит, как она идет в темный угол к умывальнику, как осторожно поднимает рукава и, не задумываясь, бросает свои кольца в стоящую рядом пепельницу.

Вдруг его охватывает раздражение... Он думает:

"Она хозяйничает, как дома!.. Ах, порвать все, освободиться!.. Сейчас же!.. Сегодня вечером!"

Это твердое решение успокаивает его и отдаляет от нее.

Он тихонько вздыхает. Смотрит, как она, сморщив лицо, сразу потерявшее привлекательность, чистит ногти.

Конец, этого не вернуть. Все разбито, разбито окончательно...

Гюгетта. Проводи меня до остановки...

Они выходят на улицу. Семь часов вечера.

Шумный поток людей: жители пригородов спешат к вокзалу Монпарнас.

Жан идет впереди, расталкивая толпу.

Вот и Мой трамвай... Значит, условились? Если ты не встретишь меня у выхода, я приеду прямо сюда... До скорого свидания, зверь. Черт! Он уже тронулся!

Она устремляется вперед, расталкивая людей...

Он провожает взглядом ее темную фигуру. Гюгетта прыгает на освещенную площадку, и кондуктор подхватывает ее привычным плавным жестом.

Жан вздрагивает всем телом.

Трамвай уходит в ночь, расцвеченную огнями.

Жан стоит перед террасой кафе. Горьковатый запах абсента. Мимо спешат прохожие. Газетчики пронзительно выкрикивают названия вечерних выпусков.

II

В Бюи.

Сесиль одна в доме доктора. Она замерла в ожидании, прислонившись плечом к раме приоткрытого окна...

Жан и г-жа Пасклен появляются в воротах.

"Вот они..."

Инстинктивно Сесиль отпрянула от окна; она задыхается от волнения, взгляд ее неподвижен, на губах блуждает нежная улыбка...

Жан идет быстро... Он не изменился... Он окидывает дом беглым взглядом, и глаза его сразу останавливаются на закрытых ставнях комнаты доктора.

Сесиль бежит ему навстречу.

На лестничной площадке она останавливается, прислоняется к стене и, уронив похолодевшие руки, прислушивается к его торопливым шагам по ступенькам крыльца.

Он открывает дверь и останавливается; сильно бледнеет. В глазах - ни следа радости; в них застыл тревожный вопрос.

Сесиль. Он наверху... спит...

Жан (преодолевая волнение). Наверху? Спит?

Взор Жана смягчается, загорается любовью. Он протягивает свою пылающую руку. Его долгий, необычайно нежный взгляд, полный невысказанного чувства, встречается со смеющимся взглядом Сесили.

Г-жа Пасклен (открывая дверь в гостиную). Побудь с нами, пока он спит.

Жан думает: "Они говорят "он"... И ловит себя на мысли: "Отец скоро умрет..."

Ну, садись. Я приказала отпереть гостиную; мы сидим в ней, чтобы не беспокоить его... Последнее время я ночевала в комнате твоей бабушки, чтобы находиться поближе к нему... (Она не садится. Смотрит с нежностью.) Побудьте здесь, дети, я поднимусь наверх. Как только отец проснется, я тебя позову, Жан. (В дверях, с некоторым смущением.) Сесиль очень рада тебя видеть!

Одни.

Неловкое молчание.

Сесиль стоит, опустив голову, опершись одной рукою о круглый столик; другой рукою теребит забытую в корсаже иголку.

Жан подходит и берет ее за руку.

Жан. Мы дорого заплатили за счастье вновь свидеться...

Она поднимает заплаканное лицо и подносит к губам Жана дрожащий палец.

"Пусть он молчит! Этого не выразить словами..." Смущение сковывает их нежность; не обманулись ли они в своих ожиданиях?

Жан подводит ее к дивану. Она садится, глядя прямо перед собой, с трудом переводя дыхание... Он берет ее за руку. Оба замирают.

Молчание. Горестные и сладкие минуты...

Жан думает: "Наверху кто-то ходит... Как он? Верно, сильно изменился..."

Перед его мысленным взором встает лицо доктора: твердый проницательный взгляд; рот, властно сжатый даже при поцелуе; решительная и смелая улыбка, полная скрытой доброты.

Он обводит взглядом гостиную. Воспоминания сменяют друг друга: "В этом низком кресле сидела бабушка... Однажды вечером... Теперь она умерла! Скоро я буду говорить: "Отец жил в этой комнате, жил в этом доме, жил..." А потом скажут и обо мне: "Здесь, в этой комнате, в этом доме жил Жан..." Он вздрагивает.

Как мог он забыть о присутствии Сесили - этого нежного, близкого ему существа... Мысль о том, что она полагается на него, сразу подбадривает его. Он целует ее влажную, беззащитную и послушную руку, которую держит в своей руке. Целует несколько раз... сначала благоговейно, сдержанно; затем со все возрастающим волнением, в порыве неодолимой силы, в котором раскрывается его сердце.

Сесиль запрокидывает голову. Замирая от восторга, припадает к плечу Жана.

Он нежно целует ее закрытые глаза... долго, долго...

Слышатся шаги, стук двери.

Сесиль открывает глаза, отодвигается.

Г-жа Пасклен (ровным голосом). Жан... отец проснулся.

Комната доктора.

Госпожа Пасклен осторожно открывает дверь и неслышно уходит.

На пороге Жан задерживается: несколько мгновений борется с жестокой тревогой.

Он входит один.

И тотчас же - чувство облегчения: его встречает улыбка отца. Больной полулежит на подушках, вытянув руки. Он не очень изменился. Учащенно дышит. Смотрит, как Жан подходит, и снова улыбается сыну.

Доктор (тихо, хриплым голосом). Устал, как видишь... сильно, сильно устал...

Протягивает сыну руку. Жан, который наклонился было, чтобы поцеловать отца, протягивает свою. Больной завладевает ею, смертельная тоска искажает его черты, и он с неожиданной силой привлекает сына к себе и сжимает его в объятиях.

(Горько рыдает.) Мой мальчик!

Он держит в ладонях лицо Жана, лицо мужчины, но видит его таким, каким оно было когда-то, в далеком детстве. Судорожно гладит лицо сына, прижимает к своим потрескавшимся губам, к жесткой щетине, покрывающей щеки.

(Без сил откидываясь на подушки, с коротким вздохом.) Ах...

Делает Жану знак не двигаться, никого не звать; это пройдет... Лежит недвижно, закинув голову; веки опущены, рот полуоткрыт, кулаки сжаты: он силится побороть сердцебиение.

Жан, выпрямившись, стоит у постели, пристально смотрит на отца. Удивление, желание понять обостряют его горе:

"Что его так изменило? Худоба? Нет, что-то другое... Что же?"

Скулы больного слегка розовеют; он открывает глаза. Видит Жана: лоб старика собирается в морщины, рот кривится. Затем лицо его смягчается, он тихо всхлипывает.

Мальчик мой, мальчик...

Эти слезы, это жалобное бормотание наполняют Жана чувством неизъяснимой неловкости. Неужели это его отец?

Проходит несколько минут.