Алексей Здоровинин - Жизнь и судьба сыщика Грунина Страница 12

«Из лесочка» стали приходить весело фронтовики, но только те, которые были в плену и раненые, а некоторые, совсем калеки. Здоровеньких и невредимых вернулось очень мало. Смотреть на вернувшихся с фронта мужчин было страшно. Кто-то был без руки, кто-то без ноги, а кто-то был контужен и его трясло, как листочек в сильный ветер. Но они вернулись с войны живыми. Точнее, полуживыми, и в деревне запахло мужским духом. Постепенно восстанавливалась в селе мирная жизнь.

Ленька Грунин с каждым днем взрослел. Он был похож уже на маленького мужичка: поднялся в росте, раздался в плечах. Как все мальчишки рос туго, но от своих сверстников не отставал. Надежды Груниных на возвращение отца с войны таяли с каждым днем. Теперь надеяться было не на кого. Оставалась только одна надежда: опора на свои собственные силы.

Послевоенные годы были очень тяжелыми. Но это тяжелое время оставило добрый след в жизни Грунина. Конечно, светлых дней у юношей села Бедное было мало — все денно и нощно работали. Сестра Леньки, Нелька, стала совсем девка. Она уже сама зарабатывала себе на хлеб.

Жизнь девушек села Бедное требует подробного описания. Юные девушки внесли свою историческую лепту в период восстановления народного хозяйства. Забыть об этом, не сказать, значит похоронить героический труд в войну и после нее целого поколения наших самоотверженных тружеников.

Так уж на селе Бедное традиционно повелось — каждая девушка готовила себе приданое. Нелегкая была девичья судьба. Это приданое девушкам давалось потом и кровью. В военные годы и после войны почти все они по вербовке уезжали на Балахнинские торфоразработки. Их называли сезонниками. Труд колхозника был абсолютно рабским. Даже паспорта у колхозника не было. Если крепостной крестьянин мог покинуть своего помещика в Юрьев день, то колхозник был прикреплен к земле навечно. Выехать без специального разрешения на временное или постоянное место жительства он не имел права. Такова правда о колхозниках-крестьянах. Колхозная рабсила была самая дешевая в стране. Эту самую дешевую рабочую силу использовали не только на земле, но и на торфоразработках в Балахне Горьковской области.

Ежегодно, ранней весной, в село Бедное приезжали вербовщики. Они формально заключали договор на вербовку с каждой девушкой. А по существу было так: местная власть колхозу давала разнарядку. Председатели колхозов единолично решали кого и сколько дать вербовщику.

Как говорится, и волки сыты, и овцы целы. Иные девушки сами навязывали свои услуги. Были случаи, когда возраст не подходил. Девка недотягивала до совершеннолетия пару-тройку лет — все равно, припишут недостающие годы и завербуют ее. Некоторые уезжали по чужим паспортам. И такое бывало. Кое-кто старался выехать из родного села по беременности, а там, в пути, освободиться от незаконного дитя — такое тоже было. Но, главное, что подкупало юных красавиц, это заработать деньги. У колхозника, чтобы заработать себе на хлеб, был один вариант — вербовка. За сезон, который длился все лето, человек что-то мог заработать. В колхозе, за трудодень-«палочку» селянин ничего не получал. Это, как в народе говорят, был мартышкин труд.

Выезд по вербовке оформлялся документально. На руки завербованному выдавалась «стандартка». По этой бумаге выдавался временный паспорт. Такую «вольную» получал только тот, кто добровольно желал поехать в ссылку на торфоразработки в Балахну. Процедура вербовки была простая. В колхоз приезжал представитель из Балахны. Для крепости вербовщики требовали согласие другой стороны. Договор скреплялся подписью самой девушкой. Если та в течение срока договора убегала с торфоразработок, то ей грозила даже уголовная ответственность. Каторжный труд не каждому был под силу. Конечно, девушки знали, куда их вербуют и что их там ожидает. Но девушка все-таки временно была вольной птахой.

Сестра Леньки Грунина, Нелька, тоже поела не один год «торфяного» хлебушка. Она рассказывала интересные истории. Эти воспоминания были сквозь слезы. Нелька была совсем юной девочкой, ей бы только в куклы играть, а она проявила охоту поехать на торфоразработки. Случилось так, что ей не хватало пару лет до совершеннолетия. Тогда она решила эту задачку по своей детской наивности так: прибавила себе год или два, и стала совершеннолетней. Она была, конечно, завербована. Таким путем, на целых шесть месяцев, Нелька получила себе вольную. Теперь, она могла заработать не только на черный кусок хлеба, но и еще купить себе кое-какие наряды.

Деньги, что зарабатывали девушки на торфу, были облиты соленым потом и кровью. Это был каторжный труд. Но почти все девушки из села на все лето уезжали в Балахну. Немногие из них оставались дома.

Провожали на торф всем селом. Это было тяжелое и горькое зрелище. В назначенный день в определенном местечке был сбор. В часы проводов село просто стонало. Девки и их матери проливали море слез.

Все плакали в голосовую. Знали девушки, что едут они не в отчий дом, и что их ожидает впереди не сладкая жизнь.

Отправка «торфушек» производилась организованно. По всей улице Ширлавка черной траурной лентой выстраивались в одну цепочку тачки с сундучками. Тут же, на сундуках, увязанные веревками, лежали мешки с одеждой и провизией. По общей команде старшего вся эта «лента» на тачках отправлялась по заданному маршруту. До станции путь был не дальний, но и не близкий. Самая ближняя железнодорожная точка находилась от села Бедное в тридцати километрах. Все это расстояние девушки свои сундуки с мешками тащили по песчаной дороге на тачках. От станции Ковылкино до Горького ехали в телячьих вагонах. С горьковского Казанского вокзала, почти по всему Горькому, через Окский мост девушки с сундуками и мешками шли пешком. Лишь со Сталинского вокзала на «кукушке» добирались до Балахны. Девичьи хрупкие плечи все выдерживали.

На торфу был тяжелый рабский труд. Цена месячного труда торфушки составляла 400—500 рублей. А каждый заработанный рубль был на вес золота. Целый световой день, от зари до зари, без разгиба трудилась девушка-торфушка. Рацион питания на день состоял из одного куска черного хлеба и стакана чая, разведенного кусочком сахара-рафинада. Вот и вся еда. Разумеется, молодой организм все выдерживал, но с годами на здоровье торфушек это отрыгнулось разными болезнями. Многие из них не дожили до срока, что отведено природой. Некоторые рано умерли, другие стали на всю жизнь инвалидами. Сестра Грунина страдает на белом свете около тридцати лет. Это последствия прошлой трудовой деятельности на торфу.

Жить да жить бы Фроловой Маринке, Горбатовой Тане, Лобызовой Соне, Алешкиной Зине, Митроновой Тане… Жизнь этих людей оборвалась преждевременно. Пусть вечно земля им будет пухом.

Вспомнить об этих людях надо потому, что они, мертвые и живые, боролись за жизнь и счастье других людей. И это не просто красивые слова… Торф — это топливо для Балахнинской ГРЭС. Электростанция обеспечивала электроэнергией город Горький. Замри Балахнинская ГРЭС, остановились бы многие военные заводы в Горьком. Что и говорить, торф в военные годы был стратегическим сырьем. Поэтому низкий поклон всем девчатам за их самоотверженный, героический труд. В их труде есть частица победы над коварным и жестоким врагом — фашизмом. После войны девушки-торфушки вносили свой вклад в развитие и восстановление разрушенного войной народного хозяйства.

В памяти Грунина на всю жизнь сохранился 1947 год. Черной тучей навалился на жителей села Бедное страшный голод. Такого голодища не было даже в военное лихолетье. Некоторые умирали. Иные распухали, их лица были светлые, как стекло. Это был самый тяжелый период выживания. Только молоко спасало крестьян от повального вымирания. Уже в те времена из колхоза убегали земледельцы в город.

Варианты оттока были самые разные: бежали кто как мог. Верно это или нет, якобы Сталин говорил: «Колхозник все равно выживет». Ясно, что он выжил, но какой дорогой ценой. По деревне «шел Мамай», и она вымирала. За каких-то два, три десятка лет в деревне остались старики и немощные. Молодежь из села как ветром сдуло.

Часто горожане говорят: вот, мол, был Сталин — цены снижались. Все верно. Только здесь надо поставить один вопрос: а за счет кого? С колхозника сдирали сто шкур. Это хоть очень горькая, но правда. Колхозник выдохся, так как с него взимали непосильные налоги. Полпуда масла с коровы — отдай, а травку косить не давали. Шерсть с каждой овцы — отдай, яички 60 штук — отдай, мяса 40 кг — отдай. Если посадил картошку в огороде — тоже самое — отдай, посеял в огороде просо или рожь — тоже отдай. Словом, отдай все, а себе оставляй только один воздух. Так делал только радищевский жестокосердный помещик.

Вот когда бы кремлевским царям взглянуть на горькую долю крестьянина. Жизнь с ним во все времена обходилась очень жестоко. Все беды крестьянин выносил на своей шкуре. До каких пор? Конечно, даже в жестоких, неестественных условиях, крестьянин выживает, сопротивляясь насилию высших и низших чиновников. Где же справедливость? Знал народ тогда и сегодня, что сказать кремлевским мужикам (царям, генсекам, президентам). Знал, но молчал. Потому как за матку-правду отправляли туда, куда Макар телят не гонял. Село медленно вымирало. Мало тогда что понимал Ленька Грунин.