Ромен Гари - Вино мертвецов Страница 12

– Да как у вас хватает наглости говорить такое, брат Жеан! – вскричал он. – Как вы смеете сомневаться в МОИХ голосах?!

– Да вот так и смею, брат Жак! И притворяться больше не хочу!

– Да кто вы такой, чтобы брать на свои жиденькие плечи такую ответственность?! Или вы себя возомнили Папой Римским?

– Я-то нет, брат Жак, я-то нет! А вот кое-кто еще и не такое о себе возомнил! Что там Папа Римский…

– Вы плохой христианин, брат Жеан! Ваши слова о Его Святейшестве доказывают это сполна. И уж я доложу об этом кому следует.

– Не советую, дражайший брат! – взвизгнул монашек и негодующе дернул носом. – А то и вас придется поучить почтительности. Сколько можно щипать за заднее место сестру казначею!

Верзила еле удержался на ногах. Лицо его побагровело, он прохрипел:

– Что-что?

– Что слышите! – пискнул монашек и показал ему язык.

– Довольно! – вдруг со страшной силой грохнул в темноте страшный бас, и брызги слюны полетели Тюлипу в глаза. – Нечего тут цапаться – не за тем пришли!

Оба монаха попятились, втянули головы в плечи и сжались так, будто хотели уйти в землю.

– Вот он, голос! – прошептал верзила. – Слыхали? Тот самый, мой!

– Да уж слыхал. Вот и спросите у него, где искать.

– МОИ голос! – в экстазе повторял брат Жак. – Мой голос! О счастье! О радость! О чудо! Я слышу голоса, как святой Юлий, как святая Анна! Ночь за ночью этот голос звучал у меня в ушах. Твердил: “Вставай, болван! Вместо того чтобы валяться да грезить о заднем месте сестры казначеи, которого только ты один и не видел, вставай и отправляйся на Каррасское кладбище! Перелезь через ограду, сделай два шага вперед, увидишь могильную плиту – приподними ее. Плита тяжелая, а у тебя грыжа, так что возьми с собой кого-нибудь на помощь”. Он обо всем подумал!

Тюлип увидел, как растроганный верзила утирает слезу.

– Все предусмотрел! “Возьми, – сказал, – хоть брата Жеана, вон того заморыша, что дрочит в подушку”.

– Нет! – взвился монашек. – Этого голос не говорил! Врете, брат Жак!

– А вот и говорил! – настаивал верзила. – Клянусь! Молчите лучше, брат Жеан, гордиться надо, что вас сочли достойным такой высокой миссии!

– Не говорил! – упрямо твердил его спутник, сверкая глазами, как клинками. – Нет, нет, не говорил!!!

– Да говорил я, говорил! – снова вмешался разгневанный голос.

Монахи так и подскочили.

– Так и сказал! И что? Разве это, едрена мать, неправда?!

Монашек задрожал и застучал зубами.

– Неправда? Отвечай!

– П… п… правда… – еле выдавил из себя несчастный.

– То-то же! – смилостивился голос. – Я никогда не вру! Не в моем это духе.

Монашек горестно вздохнул. А верзила шепотом сказал:

– Вот видите, брат Жеан… Голос не соврал, он никогда не врет! Мы пришли, подняли камень… И теперь остается найти Святой Грааль, он должен быть здесь! Однако, хм-хм… брат Жеан, я никогда бы не подумал, что вы проделываете такие штучки со своей подушкой!

Монашек приглушенно всхлипнул.

– Не стыдно вам? Добрый христианин такими пакостями занимается… Берите пример с меня!

– С тебя? – снова раздался голос. – А не заткнуться ли тебе? Скажи-ка, чем ты сам занимался в прошлый четверг после обеда, в церковном доме, наедине с мальчишкой из хора? А? Отвечай!

– Я… я… я… – пролепетал верзила. – Я наставлял его в катехизисе!

– Ах вот как! – загремел голос. – Кажется, он плохо усваивал твои наставления! Уж слишком глубоко ты вникал! Малый орал, как грешник в аду!

– Хе-хе! – хмыкнул хилый монашек и выпрямил спину. – Хе-хе!

Верзила смущенно поперхнулся и сказал:

– Ну, поболтали, и будет, пора браться за дело, брат Жеан! Начнем вон с той плиты, у стены… Так… Готовы? Раз-два…

Они нагнулись и запыхтели. Свеча теперь стояла на земле, и две тени склонились над двумя монахами, будто стараясь разглядеть, что они там делают.

– Три! Уф… Еще разок!

Плита не поддавалась.

– Раз-два…

– Ну что? – прогремело в темноте. – Без моей помощи не обойдетесь, чертовы бездельники?

– Ой-ой-ой! – заорали монахи, потому что плита выскочила из земли, вырвалась из их рук, взлетела высоко вверх и упала рядом с ними. Монахи повалились в разные стороны, но тут же вскочили и бросились к образовавшейся яме…

– О!

Высоко подняв свечу, они осторожно наклонились. Тюлип со своего места видел, как они трясущимися руками достали сияющую чашу – отраженное в ней свечное пламя расходилось сотнями лучей.

– Святой Грааль! – возликовал брат Жак. – Смотрите, брат Жеан, мой голос не соврал! О радость! О счастье! Представляю, какую рожу скорчат еретики, когда увидят! И евреи! И масоны! Вы знаете, брат Жеан, я чужд корысти, но, думаю, Святой престол не забудет о смиренном служителе, который оказал ему такую услугу, о бедном монахе, избранном Господней десницей. Я и за вас похлопочу, брат Жеан. Уж положитесь на меня! Гм-гм… Будет вам вместо грубой холщовой подушки – шелковая!

Но брат Жеан, как ни странно, пропустил намек мимо ушей. Казалось, ему сильно не по себе. Он облизывал губы и не отрывал от чаши взгляд, далекий от благоговения, – Тюлип только диву давался. Брат Жеан задыхался. Он поднес руку к шее, ослабил воротник. И, тупо мотая головой, заблеял:

– Э-э… Э-э…

– Что с вами, брат Жеан?

Монашек не сводил с чаши глаз.

– Э-э… А вы, брат Жак… вам не хочется пить?

Брат Жак задумался и чуть погодя сказал:

– Надо же! Теперь, когда вы спросили, брат Жеан… Действительно… Мне… очень хочется пить!

Он с трудом проглотил слюну и тоже рванул на себе воротник.

– Помогите! – закричал монашек, хватая воздух широко открытым ртом. – Я задыхаюсь… умираю! Это ловушка, брат Жак! Дьявольские козни! Я…

 – Пить! Пить! – вытаращив глаза, вопил верзила.

– Пить!

Внезапно оба замолчали, переглянулись. И, не сговариваясь, ринулись к чаше. Брат Жак завладел ею первым, отшвырнул и вдребезги разбил о камень крышку, поднес сосуд ко рту…

Буль-буль-буль…

– Хрень господня! – ужаснулся Тюлип.

– Скорее, скорее, брат Жак! Дайте мне! Да скорее же!

Монашек приплясывал вокруг верзилы, как пляшешь вокруг писсуара, когда совсем невтерпеж.

– Скорее…

Он выхватил чашу из рук брата Жака, запрокинул голову, жадно глотнул… В глотке заурчало. Наконец он утер рот и бросил под ноги пустую чашу. Монахи снова переглянулись. Вздохнули. И сели на землю, друг против друга, растопырив ноги.

– Хо-хо-хо! – фыркнул верзила и подмигнул.

– Хи-хи-хи! – фыркнул монашек.

– Господи, твоя воля! – прошептал Тюлип.

– Эх, хорошо пошло, братец Жеан!

– Еще как, братец Жак!

– Я здорово взбодрился, братец Жеан!

– А я-то, братец Жак!

– Хо-хо-хо, братец Жеан!

– Хи-хи-хи, братец Жак!

– Хрень господня! – прошептал Тюлип.

– Жаль, тут нет ни сестры казначеи, ни мальчишки из хора!

– Жаль, я не захватил свою подушечку!

– А вы молодчага, братец Жеан!

– А вы-то, братец Жак, свинячья туша, полная похлебки.

– Хо-хо-хо!

– Хи-хи-хи!

– Хрень господня! – прошептал Тюлип.

– Я что-то захмелел, братец Жеан! И что-то расперделся, слышите – трр! трр!

– Сперва хлебнуть, потом пердануть! Нормально, братец Жак! Я тоже – трр! трр! – не хуже вас! Да еще и рыгаю – ыэк! ыэк!

– Хо-хо-хо!

– Хи-хи-хи!

– Святые угодники! – прошептал Тюлип.

– Сдается мне, братец Жеан, мы недурно промочили глотку!

– Согласен, братец Жак!

– Того гляди блеванем!

– Бэ-э! Бэ-э! Уже, братец Жак!

– Не запачкайте крест!

– Чего там, поздно!

– Хо-хо-хо!

– Хи-хи-хи!

– Хрень господня! – прошептал Тюлип.

– А не спеть ли нам, братец Жак? Когда-то у меня был недурной голос. Хоть про аббата Дюпанлу, а?[13]

– Запросто!

Верзила уже разинул рот, но вдруг в голове его запоздало проклюнулась некая мысль.

– Минуточку, брат Жеан, – сказал он внезапно посерьезневшим голосом. – Сначала я хотел бы кое-что прояснить. Мне показалось – поправьте, если я ослышался, – что вы вот только что обозвали меня свинячьей тушей? Ведь так вы выразились?

– В точности так.

– И как же это понимать?

– А так и понимать, брат Жак: я хотел вас сравнить с четвероногим млекопитающим, о котором не раз упоминается в Писании и которое славится своими мерзкими повадками, низменными инстинктами и отменным мясом. Впрочем, безбожникам – всяким там евреям да магометанам – его употреблять в пищу запрещается!

– Так-так, с этим все ясно, брат Жеан… А теперь скажите-ка, не содержалось ли грязного намека в ваших словах о невинном малютке-хористе?

– Так точно! – гордо ответил брат Жеан. – Я никогда от своих слов не отрекаюсь. Ваш малютка-певец невинен лишь наполовину, а сами вы – жирный хряк, братец Жак. Свинячья туша, как и было сказано!

Повисла ледяная пауза.

– Я полагаю, – прервал ее верзила, – вы осознаете, что нанесли мне тяжкое оскорбление?

– Нанес! – согласился монашек.