Димитр Пеев - Аберацио Иктус Страница 13

— Готово, можно расписываться, — сказал Консулов, ведший протокол допроса.

Но Сивков не пошевелился, будто ничего не слышал. Затем он как-то сразу, в состоянии транса, механически начал расписываться в протоколе.

— Перестаньте расписываться под каждой строчкой. Сивков, что вы делаете, опомнитесь, возьмите себя в руки!

— Я знал, что наш Внешторг не укомплектован одними только гениями, — не удержался Консулов, — но настолько… элементарные интеллекты я не ожидал там встретить. Вы… дурак или нас считаете дураками?

— Хорошо, — тяжело вздохнул Сивков. — Я вам расскажу правду. — Он помолчал еще немного, как бы собираясь с силами. — Я был, ну… у одной женщины, хорошей моей знакомой. Не хотел вам об этом говорить. Поверьте, только из чувства мужского достоинства я обманул вас… В общем, мы уговорились встретиться в понедельник вечером у нее. Она была одна.

— Когда вы с ней условились об этом?

— Когда узнал о командировке. Так мы делали много раз.

— Когда же вы сообщили ей об этом?

— Еще в пятницу. А в понедельник, после обеда, я вновь позвонил ей: нет ли каких изменений в ее планах?

— Имя этой женщины?

— Нельзя ли без имени?

— Нельзя, Сивков, нельзя!

— Пенка Бедросян, но все ее зовут Пепи… Я с ней познакомился несколько месяцев тому назад. В парикмахерской, что на бульваре Витоша. Я туда хожу подстригаться и бриться. Это мне по пути на работу. Однажды перед очередным отъездом за рубеж я решил сделать себе маникюр. Оказался у нее. Так мы и познакомились. Начали встречаться… Жене и коллегам говорил, что отбываю после обеда. Потом выходил из дома с чемоданом и шел к ней… Ну а в случае, если бы жена позвонила в министерство, там никто ничего не знал…

— Жена настолько ревнива?

— А что здесь особенного, как и всякая женщина, понимаете. Вы ведь и сами…

— И мы, и мы сами… умеем хранить тайны.

— Благодарю вас.

— Не за что. Продолжайте.

— На этот раз мы условились о семи часах вечера… Я вышел из министерства в два часа дня. Нужно было целых пять часов бродить по городу. Я зашел на вокзал и сдал чемодан в камеру хранения, чтобы не нести его с собой… С четырех пошел в кино. Смотрел «Американскую ночь». После этого заново отправился на вокзал, взял чемодан и на тринадцатом автобусе отправился в жилой район «Молодость». Она там живет. Пришел несколько ранее, чем условились. Она что-то готовила на кухне. Так мы договорились — будем ужинать вместе и… я останусь у нее до утра. Я тоже кое-что принес с собой в портфеле — бутылку виски «Тичэр» и большую коробку конфет. Ужинали вместе. После этого она включила магнитофон, чтобы потанцевать. Мы слегка выпили, были навеселе, в хорошем настроении. И тогда…

Сивков замолк, задумался, будто вспомнил нечто неприятное. После этого продолжал глухим голосом:

— Сразу кто-то позвонил. Раз, второй, третий. Продолжительно и настойчиво. Пепи испуганно замолкла. Выключила магнитофон. После этого погасила свет. Так в темноте мы сидели молчали минут пять. Это было где-то в половине девятого. Ужасно перепуганная, она шепнула мне, что, наверное, внезапно вернулся ее муж…

— Она разве замужем?

— Разведена, но фиктивно.

— Как это так, фиктивно?

— Ну… развод, так сказать, по закону о гражданской собственности, чтобы сохранить квартиру. Ее муж заезжал к ней, но у него не было ключа. Она очень испугалась — он был ужасный ревнивец, готовый не только к шумному скандалу, но и к вульгарной драке… Я совсем не хотел скандала, в моем-то положении… Поэтому решили, что я уйду… Мне хотелось остаться у нее — в надежде, что он больше не вернется. Но она настояла. «С тех пор, как мы развелись, — сказала она, — он стал еще ревнивей. Он может меня убить. А так он подумает, что я опоздала или где-то задержалась. Но он непременно вернется снова — проверить, а уж если я тогда ему не открою, поднимет на ноги весь этаж, соседей…» Перед уходом она положила мне в сумку и бутылку виски и конфеты, чтобы не осталось следов моего пребывания. Выходил я с большим страхом — опасался встречи с мужем где-нибудь на лестнице или в подъезде. Но никого не встретил. Благополучно сел в автобус и… что делать? Вернуться домой было нельзя, а договориться с каким-нибудь приятелем я не догадался. Ночь провел на вокзале — пока не наступило время моего рейса. Так и улетел… Это все, товарищи, стыдно или не стыдно мне признаваться. Вы не сердитесь на меня за обман в начале нашего разговора. Сейчас мне стало легко.

— Смотри, ему стало легко! Нет, дорогой, еще слишком рано… А если правда такова, если Сивков действительно вышел, а смерть наступила после его ухода по какой-то другой причине, не связанной с ним?

— Значит, уходя из квартиры, вы не встретили никого?

— Никого. Никто мне не встретился, и ни с кем я не разговаривал.

— А мужа Пепи вы знали лично?

— Нет, я никогда его не видел.

— Плохо.

— Почему?

— Потому что, судя по вашему рассказу, вы являетесь последним человеком, кто видел Пепи живой.

— Как живой?! Что вы хотите этим сказать? Разве она мертва?

Антонов посмотрел ему в глаза.

— На другой день ее нашли мертвой в квартире. Отравленной. А вы ужинали вместе с ней…

— Вы меня подозреваете? Меня?

— А кого же подозревать?

— Но я же… — Сивков начал оглядываться, будто искал в комнате аргументы для доказательства своей невиновности. — Я… правда, изменял своей жене… У меня было намерение провести и эту ночь с Пепи. Но почему я должен был ее убивать? Она была жива, жива и здорова, когда я уходил… Хотя и очень испугана.

— Допустим, что она была жива. Многие яды действуют с запозданием…

— Нет, нет, я не давал ей никакого яду. У меня нет такого. Откуда?.. Да и зачем мне?.. Для этого ли я пришел к ней на ночь, чтобы отравить ее? Это какая-то бессмыслица!

— Хотя, — Антонов продолжал, словно не слыша его слов, — вы могли уйти после убийства Пепи…

— Нет, — начал повышать голос Сивков. — Нет! Это неправда!

— Что здесь неправда?

— Что я ее убил!

— А то, что вы ушли после «того»?

— И это неправда. Она была здоровой, совсем живой…

Как это так, может ли быть человек «совсем живым»?

А почему бы и нет? Человек, которому дали яд, уже не «совсем живой». Но не об этом сейчас подумал Сивков. Консулов взглядом указал ему на протокол. «Давай заново распишемся, покажем ему, что он снова врет». Так они с Антоновым поступали не раз. По его едва уловимой улыбке было видно, что он доволен допросом и что он не сомневается в виновности Сивкова. Разве для этого не было оснований?

А если… если он невиновен? Если он в самом деле не врет? Разве это невозможно? Почему невозможно? Муж его опознал, звонил, ждал его и увидел. Но не открылся ему. В этом тоже есть своя «мужская логика»: «Почему бы мне не воспользоваться этим случаем? Каждый бы воспользовался этим. И я тоже. А эта сучка так платит мне за все, что я для нее сделал!» Да, но Бедросян был во Врачанском округе. Тогда кто-то другой, бывший любовник, брошенный Пепи? Возможно ли это? Возможно, но крайне неприятно Для следствия. Насколько спокойнее идти к Биневу, взять ордер на арест, а потом, если Сивков окажется невиновен… приносим наши извинения, сожалеем! Да, спокойно для Антонова-подполковника, а для человека Антонова? Не будет ли он потом чувствовать себя подлецом, который ради своего личного служебного спокойствия действовал по-чиновничьи?

Сивков смотрел на него с напряженным ожиданием. Да, он хорошо понимал, что сейчас решается его судьба… Антонов долго и пристально рассматривал его, пока Сивков не отвел взгляд в сторону. В его глазах Антонов не нашел ничего. Может быть, какое-то покорство — либо перед судьбой, либо перед силой?

С тех пор как его «взяли» в аэропорту, они непрерывно атаковали Сивкова вопросами, молчанием, изобличением во лжи, угрозой судебной ответственности за дачу ложных показаний. Сейчас этот красавец, с усами и бакенбардами, этот покоритель женских сердец, чувствовал себя как загнанный зверь. Может быть, дать ему время подумать, прийти в себя? Но о чем здесь думать? Разве не пора «кончать» с ним? Подвести его к самопризнанию? А если ему не в чем сознаваться?..

— А сейчас распишитесь.

На этот раз Сивков расписался без каких-либо вопросов и колебаний.

— Когда вы были у Пепи, сколько раз звонили в дверь?

— Но я вам уже сказал: три раза.

— Хорошо, распишитесь заново. Ясно…

Сивков поколебался, ему ничего не было «ясно»:

— Не удивляйтесь, мы действуем по правилу: под каждой ложью подпись.

— Почему вы мне не верите! Только один раз звонили — три длинных звонка. Я распишусь…

Этот Сивков был плохим артистом. До сих пор он так горячо не отстаивал своих показаний. Означало ли это, что сейчас он говорит правду?