Джон Голсуорси - Фриленды Страница 13

Голос Фрэнсис Фриленд заставил ее очнуться:

- Знаешь, милочка, я нашла замечательное средство для бровей. Надо намазать чуть-чуть на ночь, и они никогда не растреплются. Я непременно дам тебе баночку.

- Я не люблю помаду, бабушка!

- Ах, милочка, это вовсе не помада. Это совсем особый состав, и класть надо самую-самую малость.

И, молниеносно сунув руку в какой-то тайник на боку, она достала небольшую круглую серебряную коробочку. Открыв ее, она взглянула через плечо, не смотрят ли "шишки", мазнула мизинцем по содержимому коробочки и тихонько сказала:

- Берется самая чуточка и мажется вот так... Дай-ка! Никто не увидит.

Отлично понимая, что у бабушки просто страсть делать все вокруг как можно красивее, и не очень-то заботясь о своих бровях, Недда наклонила голову; но вдруг, перепугавшись, что "шишки" заметят эту процедуру, откинулась назад и шепнула:

- Нет, бабушка! Только не сейчас!

Но тут в гостиную вошли мужчины, и, воспользовавшись этим, она сбежала к окну.

Снаружи было совершенно темно, - луна еще не взошла. Какая там душистая, покойная тьма! В открытое окно заглядывают глицинии и ранние розы, но цвет их едва различим. Недда взяла в руку розу, наслаждаясь ее хрупкой нежностью, ее прохладным прикосновением к своей горячей ладони. Вот тут у нее в горсти что-то живое, маленькая живая душа! А там во тьме миллионы и миллионы таких душ, крошечных, как язычок пламени или как клубочек, но живых и настоящих.

За ее спиной послышался голос:

- Правда, ничего нет лучше темноты?

Она сразу догадалась, что это тот, который готов кого-нибудь укусить; голос был подходящий - мягкий, глуховатый. И, благодарно на него взглянув, она спросила:

- Вы любите званые обеды?

Приятно было видеть, как заискрились от смеха его глаза и надулись худые щеки. Он помотал головой и пробормотал в свои лохматые усы:

- Вы их племянница, не правда ли? Я знаю вашего отца. Он большой человек.

Услышав такие слова о своем отце, Недда покраснела.

- По-моему, да! - сказала она с жаром. Ее новый знакомый продолжал:

- У него есть талант говорить правду; он умеет смеяться над собой, а не только над другими; вот что делает его дарование таким драгоценным. Здешние колибри не могли бы улыбнуться своим дурачествам, даже если бы от этого зависела их ничтожная жизнь.

В его глуховатом голосе звучал скрытый гнев, и Недда снова подумала:

"Он очень симпатичный!"

- Они тут говорят о "земельном вопросе". - Он поднял руки и запустил их в свои бесцветные волосы. - "Земля"! О господи! "Земля"! Вы поглядите на этого субъекта.

Недда подняла голову и увидела человека, похожего на Ричарда Львиное Сердце из учебника истории, с соломенными усами, только начинающими седеть.

- Сэр Джералд Маллоринг, - надеюсь, он не ваш друг. Божественное право помещика держать "землю" в ежовых рукавицах! А наш приятель Бритто!

Недда, следуя за его взглядом, посмотрела на крепко сбитого человека с быстрым взглядом и лощеной надменностью на темном, гладко выбритом лице.

- В душе-то он просто заносчивый негодяй, слишком равнодушный, чтобы испытывать хоть какие-нибудь эмоции и делать что бы то ни было. Он считает, что это просто потеря драгоценного времени. Ха! Драгоценного! И это человек, в которого они верят! А бедный Генри Уилтрем со своими причитаниями: "Надо выращивать свой хлеб, максимально использовать землю для производства зерна, и остальное наладится само собой!" Как будто мы давно не пережили этот малокровный индивидуализм; как будто в наши дни, когда существует мировой рынок, расцвет и гибель земледелия в нашей стране не зависят от того, станет ли деревня питомником душевного и физического здоровья народа! Ну и ну!

- Значит, все, что они говорят, это несерьезно? - робко опросила Недда.

- Мисс Фриленд, земельный вопрос-это большая наша трагедия. Почти все они, за исключением одного или двух, хотят изжарить яичницу, не разбивая яиц; что ж, когда они наконец надумают их разбить, вы уж мне поверьте, яиц больше не останется. Вся страна будет превращена в парки и пригороды. Настоящие люди от земли, те, что еще там сохранились, безгласны и беспомощны; а все эти господа по тем или иным причинам ни на что всерьез и не покушаются; они только болтают и пускают пыль в глаза - вот и все. А ваш отец этим интересуется? Он бы мог написать что-нибудь путное.

- Он всем интересуется, - сказала Недда. - Пожалуйста, говорите дальше, мистер... мистер... - Она страшно боялась, что он вдруг вспомнит, как она неприлично молода, и прервет свою интересную, горячую речь.

- ...Каскот, я - издатель, но вырос на ферме и кое-что понимаю в сельском хозяйстве. Видите ли, мы, англичане, ворчуны, снобы до мозга костей и хотим быть лучше, чем мы есть; да и образование в наши дни направлено на то, чтобы люди презирали всяческий покой и обыденность. Да мы никогда и не были домоседами, как французы. Вот что лежит в основе всего дела - как бы они к нему ни относились, - и радикалы и консерваторы. Но если они не смогут внушить обществу, какой должна быть подлинно здоровая и разумная жизнь; если они не произведут революции в нашем образовании, все у них пойдет прахом. Будет продолжаться все та же болтовня, все та же политическая возня, обсуждаться тарифы и всякая чушь, а тем временем люди от земли совсем исчезнут. Нет, сударыня, индустриализация и промышленный капитал нас погубили! Если нация не проявит самого упорного героизма, нам ничего не останется, кроме огородничества!

- Значит, если мы все проявим героизм, земельный вопрос может быть решен?

Мистер Каскот улыбнулся.

- Конечно, в Европе может грянуть война или произойти еще какая-нибудь встряска, которая поднимет народный дух. Но если этого не будет, видали ли вы страну, способную на сознательный и единодушный героизм, - разве что Китай в опиумных войнах {"Опиумные войны" - захватнические войны против Китая, которые вели Англия в 1839-1842 годах и Англия и Франция в 1856-1860 годах. Захватчики выдвинули поводом для войны меры китайских властей, направленные против ввоза опиума.}. Какая страна последовательно меняла самый дух воспитания молодежи, направление умов; когда и где по собственной воле жертвовали своими капиталами? Где говорилось с твердой верой и убеждением: "Раньше всего я хочу быть здоровым и неиспорченным. Я не позволю, чтобы во мне умерла любовь к душевному здоровью и естественным условиям жизни!"? Где и когда это было, мисс Фриленд?

И, глядя так пристально на Недду, что, казалось, он ей подмигивает, Каскот продолжал:

- У вас передо мной преимущество в тридцать лет. Вы увидите то, чего я уже не смогу увидеть: последнего из английских крестьян. Вы когда-нибудь читали "Эревон" {Утопический роман английского писателя Самюэля Батлера, изданный в 1872 году.}, где рассказано, как люди ломают свои машины? Нужен вот такой же всенародный героизм, чтобы сохранить хотя бы то, что осталось от крестьянства.

Недда ничего не ответила и только насупила брови. Перед ее глазами сразу возникла фигура хромого старика, - его, как она узнала, звали Гонт, который стоял на дорожке под яблоней и разглядывал какой-то маленький предмет, вынутый из кармана. Она и сама не понимала, почему вдруг о нем вспомнила.

- Как интересно! - живо сказала она Каскоту. - Мне так хочется об этом побольше узнать! Я имею кое-какое представление о системе потогонного труда, потому что иногда сталкиваюсь с рабочими.

- Да все это одно к одному, - сказал Каскот. - И это вопрос вовсе не политический, а религиозный, он затрагивает национальное самосознание и веру, - все дело в том, понимаем ли мы, чем мы хотим быть и на что мы пойдем, чтобы этим стать. Ваш отец подтвердит, что пока мы имеем об этом такое же понятие, как кошка о своем химическом составе. Ну, а что до этих милейших господ, я ничего дурного сказать не хочу, но если они хоть что-то понимают в земельном вопросе, то я китайский император!

И, видно, для того, чтобы охладить свою голову, он высунулся из окна.

- Да, ничего нет лучше темноты. В ней вам виден только тот путь, по которому вам надо идти, а не сто пятьдесят дорог, которые вы могли бы выбрать. В темноте ваша душа принадлежит вам, при свете дня, лампы или луны - никогда!

Сердце Недды запрыгало: казалось, он сейчас заговорит о том, что ей хочется узнать больше всего на свете. Щеки ее зарделись, она стиснула руки и спросила очень решительно:

- Мистер Каскот, вы верите в бога?

Мистер Каскот издал какой-то странный, глуховатый звук, однако это не был смех, и к тому же он словно понимал, что в эту минуту ей будет неприятно почувствовать на себе его взгляд.

- Гм!.. Все в него верят в соответствии со своей натурой. Одни называют его "Оно", другие - "Он", третьи, в наши дни - "Она", - вот и вся разница. С тем же успехом вы могли спросить, верю ли я в то, что живу.

- Ну да, - сказала Недда, - но что называете богом вы?

Услышав ее вопрос, он как-то странно передернулся, и у нее мелькнула мысль: "Он, наверно, думает, что я настоящий enfant terrible {Буквально: "ужасный ребенок" (франц.). - Человек, своей откровенностью или наивностью ставящий других в неловкое положение.}". Его лицо обернулось к ней странное, бледное, чуть припухшее лицо с хорошими, черными глазами, и она поспешно добавила: