Бернард Шоу - Человек и сверхчеловек Страница 13

и лучше меня знал, что мне нужно. Рэмсден. Я вполне понимаю ваши чувства, Энни. Они вам делают честь; ничего

иного, впрочем, я от вас и не ожидал. Но вопрос сложнее, чем вам

кажется. Позвольте, я поясню на примере. Предположим, вы бы узнали, что

я совершил бесчестный поступок, - что я не тот, за кого принимал меня

наш дорогой покойник. Вы все-таки считали бы правильным, чтобы я стал

опекуном Роды? Энн. Вы - и бесчестный поступок, дединька? Не могу себе этого даже

представить! Тэннер (Рэмсдену). Неужели вы в самом деле что-нибудь такое сделали? Рэмсден (с негодованием). Конечно нет, сэр. Миссис Уайтфилд (миролюбиво). Ну так зачем же это предполагать? Энн. Вот видите, дединька, мама не хочет, чтобы я предполагала. Рэмсден (в полном замешательстве). Вы обе, естественно, вкладываете столько

чувства в разрешение этих семейных вопросов, что мне очень трудно

изложить вам дело, как оно есть. Тэннер. Тем более, друг мой, что вы не излагаете дело, как оно есть. Рэмсден (сердито). В таком случае излагайте сами. Тэннер. Сейчас. Энн, Рэмсден считает, что я не гожусь вам в опекуны; и я с

ним вполне согласен. Он думает, что если бы ваш отец читал мою книгу,

он бы меня не назначил. Эта книга и есть бесчестный поступок, о котором

шла речь. Он считает, что ваш долг перед Родой - просить, чтобы он

единолично взял на себя обязанности опекуна, а я бы от них отказался.

Скажите свое слово, и я откажусь. Энн. Но я не читала вашей книги, Джек. Тэннер (ныряя в корзину для бумаг, чтобы выудить оттуда книгу). Так прочтите

ее сейчас же и решайте. Рэмсден (в неистовстве). Как ваш будущий опекун, Энни, я категорически

запрещаю вам читать эту книгу! (Встает, стукнув кулаком по столу.) Энн. Раз вы не хотите, я, конечно, не стану. (Кладет книгу на стол.) Тэннер. Как же быть, если один опекун запрещает вам читать книгу, написанную

другим опекуном? А если я вам прикажу ее прочесть? Ведь вы и меня

должны слушаться. Энн (кротко). Я уверена, Джек, что вы никогда не поставите меня намеренно в

такое затруднительное положение. Рэмсден (раздраженно). Да, да, Энни, все это очень хорошо, и, как я уже

сказал, вполне естественно и понятно. Но вы должны выбрать что-нибудь

одно. Это положение в равной мере затруднительно и для нас. Энн. Я, право, слишком молода, слишком неопытна, чтобы решать. Воля моего

отца для меня священна. Миссис Уайтфилд. Если уж вы, мужчины, не хотите с этой волей считаться,

нехорошо с вашей стороны перекладывать всю ответственность на Энн.

Почему это люди всегда все стараются свалить на других? Рэмсден. Мне очень жаль, если вы представляете себе дело таким образом. Энн (умильно). Неужели вы откажетесь взять меня под свою опеку, дединька? Рэмсден. Нет. Я этого не говорил. Я только очень не хотел бы делить свои

полномочия с мистером Тэннером, вот и все. Миссис Уайтфилд. А почему? Что вам сделал бедный Джек? Тэннер. У меня для него слишком передовые взгляды. Рэмсден (возмущенно). Неправда. Я решительно протестую против этого. Энн. Ну конечно, неправда. Что за глупости! Самые передовые взгляды всегда

были у дединьки! Я уверена, что это Джек во всем виноват. Полно, Джек!

Будьте великодушны ко мне в моем горе. Вы ведь не откажетесь взять меня

под свою опеку, правда? Тэннер (мрачно). Нет. Я сам впутался в эту историю; так что, видимо,

придется мне расплачиваться. (Отходит к книжному шкафу и, повернувшись

спиной, угрюмо изучает заглавия на корешках книг.) Энн (встает, сияя сдерживаемой, но бурной радостью). Ну, вот мы и

сговорились; и воля дорогого папочки будет исполнена. Если б вы знали,

какая это радость для меня и для мамы! (Подходит к Рэмсдену и берет его

за обе руки со словами.) И мой милый дединька будет наставлять меня и

поддерживать. (Оглядывается через плечо на Тэннера.) И Джек Победитель

Великанов тоже. (Идет мимо кресла матери к Октавиусу.) И его

неразлучный дружок Рикки-Тикки-Тави!

Октавиус краснеет; вид у него до крайности глупый.

Миссис Уайтфилд (встает и расправляет свой вдовий креп). Раз уж вы теперь

опекун Энн, мистер Рэмсден, хоть бы вы ее отучили от этой несносной

привычки давать людям прозвища. Вряд ли это кому-нибудь может

нравиться. (Идет к двери.) Энн. Ах, мама, что вы говорите! (Покраснев от искреннего раскаяния.) Неужели

это правда? Я как-то никогда не думала... (Поворачивается к Октавиусу,

который сидит на стуле верхом, облокотившись на спинку, кладет ему руку

на лоб и запрокидывает его голову.) Вы хотите, чтоб с вами обращались,

как со взрослым? Может быть, мне впредь называть вас мистер Робинсон? Октавиус (серьезно). О нет, пожалуйста, зовите меня Рикки-Тикки-Тави. Я

просто не перенесу "мистера Робинсона". Энн (смеется и треплет его по щеке, потом возвращается к Рэмсдену). А ведь,

пожалуй, дединька и в самом деле звучит дерзко. Но только мне и в

голову не приходило, что это может вас обидеть. Рэмсден (растаяв, треплет ее по плечу). Глупости, дорогая Энни, глупости. Я

настаиваю на "дединьке". Я Эннинькин дединька - и на другое имя просто

откликаться не буду. Энн (с признательностью). Все вы меня балуете, - все, кроме Джека. Тэннер (у шкафа, говорит через плечо). Да, я считаю, что вы должны называть

меня мистер Тэннер. Энн (кротко). Вовсе вы этого не считаете, Джек. Это вы только так говорите,

назло. Обычная ваша манера; тот, кто вас знает, не станет обращать на

это внимания. Но если хотите, в честь вашего прославленного предка я

могу называть вас Дон Жуаном. Рэмсден. Дон Жуаном? Энн (невинно). А разве это нехорошо? Я не знала. Ну тогда я, конечно, не

буду. Можно мне называть вас Джек, пока я не придумаю что-нибудь

другое? Тэннер. Нет, уж ради всего святого больше ничего не придумывайте. Я сдаюсь.

Я согласен на Джека. Я в восторге от Джека. На том кончается моя первая

и последняя попытка утвердить свой авторитет. Энн. Вот видите, мама, всем нравится, когда их зовут ласкательными именами. Миссис Уайтфилд. А все-таки ты бы могла бросить эту привычку хотя бы на

время траура. Энн (пораженная в самое сердце, с упреком). О мама, зачем вы мне напомнили?

(Поспешно выходит из комнаты, чтобы скрыть свое волнение.) Миссис Уайтфилд. Ну конечно, опять я виновата. (Идет вслед за Энн.) Тэннер (отходя от шкафа). Что ж, Рэмсден, мы разбиты, уничтожены, обращены в

ничто, не лучше мамаши. Рэмсден. Глупости, сэр! (Выходит из комнаты вслед за миссис Уайтфилд.) Тэннер (оставшись наедине с Октавиусом, смотрит на него лукавым, испытующим

взглядом). Тави! Хотел бы ты чего-нибудь достигнуть в жизни? Октавиус. Я хотел бы стать великим поэтом. Я хотел бы написать драму. Тэннер. С Энн в качестве героини? Октавиус. Да. Ты угадал. Тэннер. Берегись, Тави. Энн в качестве героини драмы - это еще ничего. Но

если ты не будешь остерегаться - даю голову на отсечение, она за тебя

выйдет замуж. Октавиус (вздыхая). Ах, Джек, если бы я мог на это надеяться! Тэннер. Голубчик мой, да ведь твоя голова в пасти у тигрицы! Ты уже почти

проглочен, в три приема: раз - Рикки; два - Тикки; три - Тави,- и

поминай как звали! Октавиус. Она со всеми такая, Джек; ты ведь ее знаешь. Тэннер. Да. Она каждому перешибает лапой спину; но весь вопрос в том, кого

из нас она съест? Мне лично кажется, что она думает съесть тебя. Октавиус (встает, сердито). Возмутительно - говорить в таком тоне о девушке,

которая в соседней комнате оплакивает своего отца. Но я так хочу, чтоб

она меня съела, что готов терпеть твои грубости, ибо ты мне подаешь

надежду. Тэннер. Вот видишь, Тави, это и есть сатанинское в женщине: она заставляет

человека стремиться к собственной гибели. Октавиус. Какая же это гибель? Это достижение заветной цели. Тэннер. Да, ее цели; но эта цель не в том, чтобы дать счастье тебе или себе,

а лишь в том, чтобы удовлетворить природу. Женщина одержима слепою

страстью созидания. Этой страсти она приносит в жертву себя; что же, ты

думаешь, она остановится перед тем, чтобы и тебя принести в жертву? Октавиус. Но именно потому, что ей свойственно самопожертвование, она не

станет приносить в жертву тех, кого любит. Тэннер. Глубочайшее заблуждение, Тави. Женщины, склонные к

самопожертвованию, особенно легко приносят в жертву других. Они чужды

эгоизма и потому добры в мелочах. Они служат цели, которая продиктована

не их личными интересами, а интересами вселенной, и поэтому мужчина для

них - лишь средство к достижению этой цели. Октавиус. Ты несправедлив, Джек. Разве они не окружают нас самой нежной

заботой? Тэннер. Да, как солдат свою винтовку или музыкант свою скрипку. Но разве мы

смеем стремиться к собственной цели или проявлять собственную волю?

Разве бывает, чтобы одна женщина уступила мужчину другой? И как бы ни

был силен мужчина, разве он может спастись, если уж он стал