Томас Гарди - Возвращение на родину Страница 13

Женщина, одиноко шагавшая по этой тропе, не прислушивалась к мелодиям, которые ветер наигрывал на сухих колокольчиках вереска. Она не повернула головы - посмотреть на темную кучку каких-то животных, обратившихся в бегство, когда она проходила лощиной, где они паслись. Это были дикие пони, которых здесь называют вересковыми стригунами, - табунок голов в двадцать. Они бродили на свободе по всем долам и взгорьям Эгдона, но их было слишком мало, чтобы нарушить его пустынность.

Одинокая путница сейчас ничего не замечала: о ее рассеянности можно было судить по такому мелкому случаю. Топкая плеть ежевики запуталась в ее подоле; вместо того чтобы отцепить ее и спешить дальше, она безвольно покорилась задержке и долго стояла не шевелясь. Потом начала выпутываться, но тоже как-то странно - поворачиваясь на месте и разматывая захлестнувшую ее ноги колючую плеть. Она была в глубокой задумчивости.

Она направлялась туда, где все еще неугасимо горел маленький костер, в свое время привлекший внимание поселян на кургане и Уайлдива внизу, в долине. Слабые отблески от него уже падали на ее лицо. Вскоре стало видно, что костер горит не на ровном месте, а на чем-то вроде редана - на высоком стыке двух сходящихся под острым углом земляных насыпей, которые, очевидно, служили оградой. Перед насыпями тянулся ров, сухой везде, кроме того места, где горел костер,тут был довольно большой пруд, обросший по краям бородой из вереска и камыша. В гладкой воде отражался в перевернутом виде костер.

По насыпям не было живых изгородей, только кое-где торчали голые стебли дрока с пучком листвы наверху, словно насаженные на колья головы на городском валу. Высокая белая мачта с рангоутными перекладинами и прочим морским такелажем вырисовывалась по временам на темных облаках, когда костер разгорался сильнее и до нее достигали его беглые отблески. Все вместе напоминало укрепление с разложенным на нем сигнальным огнем.

Людей нигде не было видно, но время от времени из-за вала высовывалось что-то белое и тут же исчезало. Это была небольшая человеческая рука, подбрасывавшая топливо в огонь. Но она как будто существовала сама по себе, отдельно от тела, как та рука, что внесла смятение в душу Валтасара. Изредка по насыпи скатывался уголек и с шипением падал в воду.

По одну сторону пруда виднелись сложенные из земляных комьев грубые ступеньки, по которым можно было при желании подняться на насыпь, что женщина и сделала. Дальше, за валом, открывался невозделанный участок земли, вернее, заброшенная пашня; кое-где еще были заметны следы обработки, но вереск и папоротники уже прокрались сюда и постепенно вновь утверждали свое господство. Еще дальше был смутно виден неправильной формы дом, сад, надворные строения и за ними группа елей.

Молодая девушка - по легкому прыжку, которым она взяла насыпь, можно было судить о ее возрасте - не спустилась вниз, а пошла поверху к тому углу, где горел костер. И теперь обнаружилась причина его долговечности: топливом служили крепкие чурки, напиленные из узловатых стволов терновника, которые по два и по три росли на соседних склонах. Кучка таких еще не использованных дров лежала во внутреннем углу меж двух насыпей, и оттуда поднялось к девушке худенькое мальчишеское лицо. Мальчик время от времени лениво подбрасывал колотые чурки в огонь; он, должно быть, уже давно этим занимался, потому что лицо у него было усталое.

- Слава богу, вы пришли, мисс Юстасия, - сказал он со вздохом облегчения. - А то я все один да один.

- Не выдумывай, пожалуйста. Я только пошла немного пройтись. Всего четверть часа отсутствовала.

- А мне показалось долго, - уныло протянул мальчуган. - И вы уже столько раз уходили!

- А я-то думала, тебе будет весело. Ты должен быть благодарен мне за то, что я устроила для тебя костер.

- Да я благодарен, только тут не с кем поиграть.

- Пока меня не было, никто не приходил?

- Только ваш дедушка. Вышел раз из дому, вас искал. Я сказал, вы пошли на холм посмотреть на другие костры.

- Молодец!

- Он, кажется, опять идет, мисс.

Со стороны дома в дальних отсветах костра показался старик - тот самый, который раньше нагнал охряника на дороге. Он вопросительно поднял глаза к стоящей на валу девушке, и его зубы, все до одного целые, сверкнули, как фарфор, меж приоткрытых губ.

- Что ты домой не идешь, Юстасия? - сказал он. - Спать пора. Я уж два часа сижу, тебя дожидаюсь, устал до смерти. И что за ребячество - столько времени баловаться с кострами, да еще такие дрова изводить! Мои драгоценные терновые корни - я нарочно отложил на рождество, а ты чуть не все сожгла!

- Я обещала Джонни костер, и он еще не хочет его тушить, - сказала девушка таким тоном, который ясно показывал, кому в этом доме принадлежит абсолютная власть. - Дедушка, ты иди, ложись. Я тоже скоро приду. Джонни, ты ведь любишь жечь костры, правда?

Мальчик посмотрел на нее исподлобья и нерешительно проговорил:

-Да мне уж что-то больше не хочется.

Старик уже повернул к дому и не слышал, что сказал мальчик. Как только седая голова деда скрылась в темноте, девушка воскликнула с досадой:

- Неблагодарный мальчишка, как ты смеешь мне противоречить! Никогда больше не будет тебе костра, если не станешь его сейчас поддерживать. Ну! Скажи, что ты рад сделать мне приятное, и не смей спорить!

Получив нагоняй, мальчик покорно сказал:

- Да, мисс, - и опять стал лениво ворошить угли.

- Побудь еще тут немного, и я дам тебе счастливую монетку, - уже мягче сказала Юстасия. - Подбрасывай по одному поленцу, а много сразу не надо. Я еще пойду пройдусь, но я буду все время к тебе возвращаться. А если ты услышишь, что лягушка прыгнула в пруд - ну, плеснулось, словно камень бросили, - так сейчас же беги и скажи мне. Потому что это предвещает дождь.

- Хорошо, Юстасия.

- Мисс Вэй, сэр!

- Мисс Вэ...стасия.

- Ладно уж. Подбрось-ка еще поленце.

Маленький раб вернулся к исполнению своих обязанностей. Он двигался не как живое существо, а скорее как автомат, гальванизированный капризной волей Юстасии, - словно та медная статуя, в которую, как говорят, Альберт Великий вдохнул ровно столько жизни, что она могла говорить, и ходить, и быть ему слугой.

Прежде чем возобновить свою прогулку, девушка постояла на насыпи, прислушиваясь. Холм, на котором стояла усадьба капитана, был столь же пустынен, как и Дождевой курган, но не так высок и более защищен от ветра еловой рощицей на задах. Вал, окружавший усадьбу и защищавший ее от вторжения внешнего мира, был сложен из толстых земляных глыб, выкопанных из рва и нарезанных квадратами. Наружной стороне вала был придан крутой уклон полезная предосторожность там, где живые изгороди плохо растут из-за постоянных ветров, а камней для сооружения стен неоткуда взять. В остальном же это место было совершенно открытое и позволяло обозревать всю долину, спускавшуюся к реке за домом Уайлдива. Справа, высоко над долиной и гораздо ближе к усадьбе, чем гостиница "Молчаливая женщина", небо заслонял смутный абрис Дождевого кургана.

Внимательно оглядев голые склоны и пустые лощины, Юстасия сделала нетерпеливое движение. С губ ее по временам срывались какие-то гневные слова, но слова перемежались вздохами, а вздохи внезапным настороженным молчанием. Спустившись со своей дозорной вышки, она опять стала прохаживаться по тропе в сторону Дождевого кургана, но не уходя далеко и то и дело возвращаясь.

За несколько минут она дважды появлялась у костра и каждый раз спрашивала:

- Что, не плеснулось еще в пруду?

- Нет, мисс Юстасия, - отвечал мальчик. - Ну, - сказала она наконец, скоро и я пойду спать и тогда дам тебе счастливую монетку и отпущу домой.

- Спасибо, мисс Юстасия, - вздохнул замученный кочегар. А Юстасия снова отошла от костра, но на этот раз не по направлению к Дождевому кургану. Она обогнула участок по насыпи, спустилась к калитке возле дома и некоторое время стояла там неподвижно, глядя издали на костер.

Прямо перед ней, шагах в пятидесяти, возвышался угол, образованный двумя насыпями, на котором горел костер. Внутри этого угла по-прежнему копошилась над кучей дров фигура мальчика, изредка выпрямляясь и подкладывая поленце в огонь. Девушка безучастно следила за всеми его движениями. Иногда он взбирался на насыпь и стоял возле костра. Налетал порыв ветра и отдувал дым, волосы мальчугана и концы его фартучка - все в одну сторону; потом ветер стихал, волосы и фартук повисали, а дым столбом поднимался к небу.

Вдруг мальчик встрепенулся. Он соскользнул с насыпи и пустился бегом к белой калитке.

- Что? - спросила Юстасия.

- Лягушка прыгнула в пруд - я слышал!

- Значит, сейчас пойдет дождь, и тебе надо бежать домой. Ты не будешь бояться? - Она говорила торопливо и слегка задыхаясь, как будто от слов мальчика сердце у нее перепрыгнуло в горло.

- Нет, если у меня будет с собой счастливая монетка.