Луис-Поль Боон - Менуэт Страница 13

ОДНОГО СОЛДАТА ЕЕ ПОДЖИДАЛИ ЧЕТВЕРО - ОТТАЩИВ ДЕВУШКУ ПО ПЕРЕУЛКУ В САД, ОНИ ЗАТКНУЛИ ЕЙ КЛЯПОМ РОТ И ИЗНАСИЛОВАЛИ, ЗАТЕМ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ УБЕЖАТЬ, ОНИ ИЗБИЛИ ЕЕ ДО ПОТЕРИ СОЗНАНИЯ, ЭТИХ ЧЕТВЕРЫХ ДОПРОСИЛИ В КАЗАРМЕ И ЗАДЕРЖАЛИ ЕЩЕ НЕКОЕГО ПЯТОГО, КОТОРЫЙ, БУДУЧИ СВИДЕТЕЛЕМ НАСИЛИЯ, НЕ ВМЕШАЛСЯ / ВО ВРЕМЯ ОБЛАВЫ БЫЛА РАСКРЫТА БАНДА, ЗАНИМАВШАЯСЯ РАСПРОСТРАНЕНИЕМ ПОРНОГРАФИЧЕСКИХ ФИЛЬМОВ И КНИГ, А ТАКЖЕ ОРГАНИЗОВЫВАВШАЯ ВАКХАНАЛИИ С ГОЛЫМИ ТАНЦОРАМИ И ТАНЦОРКАМИ - ОБЫСКИ

чего, черт побери? Он смотрит на меня с оттенком грусти - наверное, ему грустно оттого, что я такая невоспитанная. Нет, видимо, ему даже страшно от этого, наверно, он себя спрашивает, куда же катится мир, если такие абстрактные анекдоты рассказывают даже девочки. И вот он смотрит на меня, будто я совершила с ним какое-то прегрешение - ведь мне кажется смешным все, от чего ему грустно. Иногда я чувствую себя преступницей только потому, что я нахожусь в их доме. Правду сказать, он сбивает меня с толку точно так же, как я сбиваю других. Люди в большинстве своем слишком тупы и уродливы, потешаться над ними довольно просто, в половине случаев это просто до них не доходит. Он тоже знает это, но никогда об этом не говорит. Иногда я роняю коробочку с иглами - только чтобы услышать, что он на это скажет, но он только молча на меня смотрит. А вчера вечером она выпала у меня из рук сама, когда я услышала, что он открыл дверь, - так что я, сидя на корточках, собирала иглы, рассыпанные под шкафом, пока он жевал свои бутерброды, которые были как из булыжников сделанные. Жалко, что только мы с ним, видимо, и понимаем друг друга, и жаль, что он воображает себя, судя по его насмешливой улыбочке, кем-то лучше других. Как хорошо мы могли бы вместе гулять и вообще развлекаться! Сидя на корточках и собирая из-под шкафа иглы, я думала о том, как я могла бы рассказать ему, что я сегодня натворила в школе. Я должна была писать на доске диктант и шутки ради "забыла" одну букву в одном слове - и тогда вышло другое слово, которое уставилось на класс как-то оторопело, словно ему было стыдно, что оно, вот те на, оказалось написанным. Это было словечко, произносить которое нельзя, потому что оно означает то, что у женщин между ногами. А оно все-таки есть в словаре, я проверяла. Первый раз я услыхала его от двух мужчин на углу, которые с похабными рожами обсуждали какую-то женщину, вот они его и сказанули. В это время я как раз проходила мимо и видела, как они ржали оттого, что вогнали меня в краску. Сейчас это слово было написано мной на доске, и я снова покраснела - видеть слово куда хуже, чем его слышать, - но при этом, кстати, продолжила свою писанину как ни в чем не бывало. Правда, меня била дрожь от страха и какого-то удовольствия... Об этом мне и захотелось рассказать ему сейчас, когда я шарила под шкафом. Я бы ему сказала, что меня занимало не само слово, но это странное возбуждение, которое охватывает, когда откалываешь что-нибудь запретное. Я это делаю только затем, чтобы их как следует подначить, и еще, может быть, чтобы потом понаблюдать, как они будут себя вести - и решатся ли они вообще как-то отреагировать.

ПРОВОДИЛИСЬ В ЧАСТНЫХ ОСОБОГО РОДА НОЧНЫХ КЛУБАХ, ФОТОСТУДИЯХ И МЕСТАХ ХРАНЕНИЯ ЭТИХ ПОХАБНЫХ ФИЛЬМОВ, ВСЕГО БЫЛО НАЙДЕНО БОЛЕЕ ДВУХ ТОНН ПОРНОГРАФИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛА И, КРОМЕ ТОГО, ЗАПИСАНО БОЛЬШЕ СОТНИ ИМЕН ТЕХ ЗРИТЕЛЕЙ, КОТОРЫЕ ПРИСУТСТВОВАЛИ НА ПОКАЗЕ ОЗНАЧЕННЫХ ФИЛЬМОВ, ЗАДЕРЖАНЫ БЫЛИ ТАКЖЕ СЕМЕРО ПОСРЕДНИКОВ, ПРОДАВАВШИХ БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ ФОТОГРАФИЧЕСКИЕ КАРТИНКИ, НАПАЛИ НА СЛЕД ЭТОЙ БАНДЫ БЛАГОДАРЯ ПОДСЛУШИВАНИЮ ТЕЛЕФОННОГО РАЗГОВОРА, ВО

Что касается училки, то она молча исправила ошибку, и я опять села за парту. Потом, в обеденный перерыв, я долго рассматривала хромированную картинку, которая нашлась в моей шоколадке: горный водосбор. Мне кажется, этот цветок у меня уже есть - чем больше ешь шоколада, тем меньше везет с картинками; к счастью, тот мужчина тоже собирает такие штуки, так что я могла бы с ним обмениваться. Так глупо, когда женатый мужчина, как школьница, собирает эти картинки, но все мы собираем что-нибудь, все мы что-нибудь делаем, а зачем? Мне доставляет удовольствие, идя вдоль сплошного ряда маленьких домов, перечислять то, что их обитатели там, внутри, лишь бы чем-то себя занять, сейчас делают: поддают, тискают баб, возятся с голубями... Мой отец все это проделывает одновременно: поддает, тискает баб, возится с голубями - и я спрашиваю себя что в этом можно находить? Не могу представить, что когда-нибудь мужчины будут ухлестывать и за мной, - нет, представить-то могу, но я не понимаю, что же они будут во мне видеть. Я ведь такая же, как они, у меня такой же каркас и такие же внутренности, только между ног устроено слегка по-другому. Но разве стоит лишь из любопытства делаться такими чокнутыми и без конца туда лазить? А все-таки это факт, и они ради этого готовы на всякие глупости, убийства и все такое. Мне кажется, они никогда не задумываются над тем, что у женщины, собственно, такой же каркас, как у них. Разве не так? Хорошенький фортелек бы вышел, если б, например, нарядить скелет! Вот обалдели бы они, занырнув под юбку! И чего ради мужчины пьют, тоже не могу понять. Я это дело, как только подвернется, обязательно попробую - уж я насосусь! - уж я так надерусь, что в башку шарахнет. Я стану трепаться без удержу - короче, уж выдам им всем такую белиберду! Боже мой, да я ведь и так несу пьяный бред!.. Я ведь и без того регулярно, что ни день, натаскиваю себя в словоблудии - другие-то выдают это лишь сквозь алкогольный туман!.. Странно, но никто этого не замечает.

Нет ничего страшнее, чем иметь родителей. Почему у людей не так, как, например, у воробьев: те как обучат своих деток летать и - гоп-ля-ля! - с глаз долой. У людей период детства длится слишком долго. А еще слишком долго длится период отчетов и подчинения. Отчет надо давать о каждом часе, о каждой минутке своей жизни - как будто свое собственное время надо класть на весы, и от него нельзя потерять ни секундочки, потому что в конце жизни может не хватить веса... С чего это ты так поздно? - обычно спрашивает моя мать, причем с явным недоверием, будто подозревает меня в убийстве или в том, что я барахталась в по

ВРЕМЯ КОТОРОГО ОДИН ИЗ ТОРГОВЦЕВ СКАЗАЛ, ЧТО НЕПРИЛИЧНЫЕ КНИГИ МОГУТ ПОПАСТЬ В РУКИ МАЛОЛЕТНИХ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ОТВЕТИЛИ ЕМУ НА ДРУГОМ КОНЦЕ ПРОВОДА, ЧТО У ТЕБЯ С ГОЛОВОЙ, ТЫ ЧТО ВДРУГ ЗАДЕЛАЛСЯ МОРАЛИСТОМ / ОДНА КРАСИВАЯ 14-ЛЕТНЯЯ ДЕВОЧКА ОБЫЧНО ВОЗВРАЩАЛАСЬ ДОМОЙ ПОСЛЕ ШКОЛЫ С БОЛЬШОЙ НЕОХОТОЙ, И ПОСКОЛЬКУ ОНА ПРИНЯЛА РЕШЕНИЕ ОТ ЭТОЙ ЖИЗНИ СБЕЖАТЬ, ТО ИЗ ШКОЛЫ ОДНАЖДЫ ТАК И НЕ ВЕРНУЛАСЬ, НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ СПУСТЯ ЕЕ НАШЛИ ПОДВЫПИВШЕЙ В ОБЩЕСТВЕ ВЕСЬМА СОМНИТЕЛЬНЫХ ТИПОВ

стели с мужчиной. Мой отец со своими вопросами еще хуже - он смотрит на меня не только с подозрением, но еще с ревностью, прямо как жених. Мужчины ревнуют, когда прикасаются к их дочерям, и они требуют отчета. Жизнь идет строго по прямой, и со всех сторон зорко следят, не отклонилась ли ты хотя бы на сантиметр. Бесполезно спрашивать, кто именно прочертил эту прямую, она просто есть, и все наблюдают за ней с превеликим тщанием. Поэтому когда кто-то себя ведет не так, как он, по их мнению, должен себя вести, это называется "выйти за рамки". В школе прямая линия еще именуется "приличием" и "нравственностью", и мне забивают там голову чем угодно, лишь бы в ней не осталось места для мыслей собственных. К чему я клоню? Так уж мир устроен надо беспрерывно давать отчет соседям и вообще всем ("Что люди подумают?" сурово говорит моя мать), да, всем - и училке, и священнику, и его Богу. Мир, созданный ими, состоит из меры и веса - то есть из весов и из чего там еще? - из законов, заповедей, пограничных столбов и загородок. До Солнца от нас - миллион световых лет, до Брюсселя - 32,4 километра, хлеб стоит 7 франков 50 центов, у моей сорочки 23-й размер. Меня затолкали, зажали в эти узкие пределы, так что единственное оставшееся мне развлечение - это потешаться над ними. Довольно жалкое веселье для существа, произведенного на свет в миллионе световых лет от Солнца и в 332-х километрах от Парижа, но так уж прочерчена линия, и каждый свой проделанный шаг я должна запомнить, поскольку в любой момент о нем меня может спросить кто угодно - полицейский, священник, мой отец, Бог. Они мне надоели, это уж точно. И бесполезно над этим думать, ведь они мне надоели раз и навсегда. Но чего, собственно говоря, ты от меня хочешь? - спросила недавно с досадой моя мать, после того как у меня сорвался с языка вопрос, когда же настанет конец этому штопаному-перештопаному нижнему белью, от которого уже плакать хочется? Да, чего же я на самом деле требую? И я с удивлением очнулась - до сих пор я еще никогда не спрашивала себя так прямо в лоб, не только касательно этого нижнего белья, а касательно всего сразу. Чем больше об этом задумываешься, тем хуже становится, так что же на самом деле можно еще требовать? Я только могу перечислить, чего мне не хочется: находиться среди них, давая им постоянный отчет, носить нижнее белье, от которого, как в мясной лавке, несет какой-то тухлятиной, иметь парочку 23-его размера и видеть, что солнце всегда заходит на западе. Но чего же тебе тогда хочется? - спрашивает и женщина в том доме, где я помогаю. Как будто в каком-то общественном месте наклеен список, где перечис