Джеймс Хилтон - Утерянный Горизонт Страница 13

"Мы справились," ответил Кануэй криво улыбаясь.

"Замечательно. А сейчас, если вы пройдете за мной, я покажу вам ваши апартаменты. Без сомнения вам бы хотелось принять ванну. Наше жилище просто, но я надеюсь, удовлетворительно."

В этот момент Барнард, который все еще страдал отышкой, выпустил астматический смешок. "Что ж," он выдохнул, "я не могу пока сказать, что ваш климат мне по душе -- воздух похоже немного застряет в груди -- но у вас определенно чертовски милый вид из фронтальных окон. В туалет по очереди, или это американский готель?"

"Я думаю, Вы все найдете весьма удовлетворительным, господин Барнард."

Мисс Бринклоу чопорно кивнула. "Я, конечно, должна надеяться."

"И после всего," продолжал китаец, "я посчитаю большой честью, если все вы присоединитесь ко мне за обедом."

Кануэй ответил вежливо. Только Мэллинсон не подал и знака своего отношения ко всем этим непредвиденным любезностям. Так же как Барнард, он страдал от влияния альтитуды, но сейчас, при усилии, он нашел воздуха чтобы воскликнуть: "И после всего, если Вы не возражаете, мы будем составлять планы нашего отбытия. Что касается меня, то чем скорее, тем лучше."

Часть четвертая.

"Итак, вы видите," говорил Чанг, "мы не такие варвары, как вы того ожидали..."

Позднее в тот вечер Кануэй и не склонялся к тому, чтобы отрицать это. Он был в наслаждении смешанного чувства физической расслабленности и ясности ума, которое одно считал действительно цивилизованным. Все, с чем к настоящему моменту он столкнулся в Шангри-Ла, было желаемым сверх любых его ожиданий. Тибетский монастырь имел систему центрального отопления, что сама по себе не была, наверное, особо примечательной в век оснастивший телефонной связью даже Лаза[4]; но что система эта соединяла приспособления западной гигиены с глубоко традициональным и восточным, поразило Кануэйя как нечто чрезвычайно необычное. Так, тончайшего зеленого фарфора ванна, которой он совсем недавно довольствовался, была сделана, согласно надписи, в Экрон, Охайо. Но прислуживающий ему человек, туземец, ухаживал за ним в Китайском стиле, очищая его уши и ноздри, и проводя тонким шелковым тампоном под его нижними веками. Интересно, он думал, получают ли три его компаньона подобное внимание, и если да, то каким образом.

Кануэй прожил в Китае около десяти лет, обитая везде, не только в больших городах, и в общем, считал это время самым счастливым периодом его жизни. Он любил китайцев, и легко принимал их законы. В особенности ему нравилась Китайская кухня, с ее утонченными полутонами вкуса, и потому первое принятие пищи в Шангри-Ла обдало его приятной близостью. Он так же подозревал, что еда могла содержать некое растение или лекарство что облегчало дыхательный процесс, так как он почувствовал разницу не только в себе, но и отметил что друзья его были в бо'льшем облегчении. Чанг, заметил Кануэй, ни к чему кроме маленькой порции зеленого салата не притрагивался, и совсем не пил вина. "Я прошу Вашего прощения," в самом начале объяснил он, "но моя диета крайне ограниченна: я должен заботиться о себе."

Это была причина, предоставленная им раньше, и Кануэй пустился в размышления что за форма индивидуализма беспокоила этого человека. Сейчас, разглядывая его вблизи, он затруднялся определить его возраст; мелковатые и как-то лишенные деталей черты его, и кожа, создающая ощущение мокрой глины, придавали ему вид либо преждевременно состарившегося юноши, либо хорошо сохранившегося старика. Привлекательности в нем, бесспорно, не было; некая стилизированная вежливость исходила от него ароматом, слишком тонким для понимания до тех пор пока о нем не задумаешься. В вышитом наряде из голубого шелка, обычной юпке с боковым разрезом оттенка акварельного неба и того же цвета штанах прилегающих к лодыжкам, он имел холодный металлический шарм, который для Кануэйя был приятен, даже при сознании что по вкусу он был не каждому.

Атмосфера, надо сказать, была больше Китайская чем Тибетская; и само это дало Кануэйю ощущение домашности, хотя, опять же, не из тех что он ожидал разделить с другими. Комната ему тоже нравилась; восхитительно пропорциональна, она была умеренно украшена гобеленами и одним или двумя образцами замечательной глазури. Свет излучали бумажные фонарики, неподвижные в застывшем воздухе. Он чувствовал успокаивающий покой ума и тела, и вновь начатые размышления о возможном зелье врядли теперь были полны страха. Что бы то ни было, если оно вообще существовало, зелье это облегчило дыхание Барнарда и ярость Мэллинсона; оба хорошо пообедали, предпочитая удовлетворение в процессе еды нежели в разговоре. Кануэй тоже был достаточно голоден, и не сожалел о том, что этикет требовал постепенности в подходе к делам значительным. Он никогда и не заботился о том, чтобы ускорить ситуацию, которая сама по себе была приятной, потому манера эта прекрасно для него подходила. И лишь тогда, когда он закурил сигарету, его любопытству была позволена мягкая инициатива: обращаясь к Чангу он заметил: "Вы создаете впечатление крайне счастливого общества и очень гостеприимного к незнакомцам. Однако, я не думаю, что встречаете вы их часто."

"Редко, бесспорно," ответил китаец с значительным величием. "Это непосещаемая часть света."

Кануэй улыбнулся на это. "Вы мягко ставите вопрос. Мне, по приезду, она показалась самым изолированным местом когда-либо выросшим перед моими глазами. Здесь может процветать самостоятельная культура вне заражения внешнего мира."

"Заражения, по-Вашему?"

"Я использую это слово имея в виду танцевальные группы, кинотеатры, электрические знаки, и все остальное. Ваш водопровод, по праву, настолько современен насколько это возможно - единственное благо, на мой взгляд, которое Восток мог бы позаимствовать у Запада. Я часто думаю как удачливы были Римляне; их цивилизация достигла того, чтобы иметь горячие ванны не прикасаясь к фатальному знанию механизмов."

Кануэй сделал паузу. Его монолог продолжался с импровизированной беглостью, которая, не смотря на свою искренность, в основном была направлена на создание и регулировку атмосферы. В этом он был мастер. И лишь желание ответить на чрезмерно утонченную вежливость было препятствием его дальнейшему любопытству.

Мисс Бринклоу, однако, подобными сомнениями не обладала. "Пожалуйста," сказала она, не смотря на то, что слово это не было смиренным ни по каким меркам, "не раскажите ли Вы нам о монастыре?"

Чанг повел бровями слегка осуждая такую поспешность. "Насколько позволит мне мое умение, мадам, это будет величайшим из наслаждений. Что в особенности Вам бы хотелось знать?"

"Прежде всего, сколько всего вас здесь и какой национальности вы принадлежите?" Было ясно что ее упорядоченный ум работал здесь не менее професионально чем в Баскульском доме миссионеров.

Чанг ответил: "Говоря о посвященных, нас полностью насчитывается около пятидесяти, и так же те, кто еще не достил полного посвящения, как я. Нужно надеяться на то, что принимать его должны мы должным порядком. До этого мы наполовину ламы, кандидаты, Вы можете сказать. Что касается наших расовых происхождений, то среди нас имеются представители очень многих наций, однако жители Тибета и Китая составляют большинство, что, наверное, естественно."

Мисс Бринклоу никогда не увиливала от заключений, пусть даже неверных. "Я понимаю. Это значит местный монастырь. А Ваш главный лама, китаец или из Тибета?"

"Нет."

"Если ли англичане?"

"Несколько."

"Боже мой, все это кажется таким замечательным." Мисс Бринклоу остановилась лишь затем чтобы передохнуть и тут же продолжила: "А сейчас расскажите мне во что Вы верите."

Кануэй откинулся назад в предвкушении некоторой забавы. Он всегда находил удовольствие наблюдая столкновения противоположных складов ума; и девиче-направленная прямота Мисс Бринклоу в обращении к ламаистской философии обещала быть занимательной. С другой стороны, ему не хотелось, чтобы хозяин дома был испуган. "Это, скорее, объемный вопрос," с медлительностью сказал он.

Но Мисс Бринклоу была не в настроении медлить. Вино, подействовшее на других успокоительно, ей, по всей видимости, придало добавочной энергии. "Конечно," с великодушным жестом сказала она, "я верю в истинную религию, но мое миропонимание достаточно широко для признания того, что и другие люди, иностранцы, то есть, довольно искренни в своих взглядах. И само собой, в монастыре я и не надеюсь найти понимание."

Ее концессия вызвала формальный поклон Чанга. "Но почему бы нет?" он ответил на своем точном, приправленном английском. "Должны мы так понять, что потому как одна религия истинна, а все другие обязаны быть фальшью?"

"Ну да, конечно, это ведь определенно, не так ли?"

Кануэй снова вмешался. "В самом деле, я думаю, нам не стоит спорить. Мисс Бринклоу лишь разделяет мое собственное любопытство относительно мотива этого уникального учреждения."