Уильям Шекспир - Шекспировские чтения, 1977 Страница 13

В это время Англия богатеет и набирает силу. Французы воюют против французов, английский же флот громит непобедимую Армаду Испании. Во Франции гугеноты противостоят католикам, а в Англии пуритане пока слабее англиканской церкви, возникшей после разрыва с папой римским. Религиозные споры не раскалывают нацию. Французские короли едва удерживаются на троне, а власть Тюдоров оказалась прочной. Конечно, и здесь имеются свои противоречия и коллизии. Бунт дворян завершился репрессиями Елизаветы I. Но это не больше, чем драматический эпизод по сравнению с народными бедствиями. Теперь землевладельцы предпочитают арендной плате иомена за участок поля разведение овец на пастбище и продажу овечьей шерсти. В городах ремесло вытесняется мануфактурой. Хлеборобы покидают родную деревню, ремесленник - мастерскую; ищут заработков. И те и эти с риском быть повешенными как бродяги - черные тучи закрыли для народа небо.

* * *

И Монтень и Шекспир - оба стоят на заре буржуазной цивилизации, как Гомер - на заре античной. Если Гомер - это поэзия олимпийских богов, то Монтень и Шекспир - это драмы страстей и мыслей человечества. Эпоха Монтеня и Шекспира - еще не окончательная в своей тенденции, неясная в своем пути, проблематичная. В этой "неокончательности" - сложность и загадочная красочность.

Опубликованный в 1603 г. английский перевод "Опытов" - труд ученого Джона Флорио - имел хождение в рукописях задолго до издания. Высоким качеством перевод не отличался; говорили о нем, что переводчик "рядил язык французский в одеяния английского". Но все же он знакомил широкие круги англичан с Монтенем. Показателем его успеха в аристократической среде служат посвящения: первого тома - графине Бедфорд, второго - дочери поэта Сидни графине Ретленд, третьего - графу Пемброку.

"Опыты" - по-французски "Эссе", и доведется их автора порой называть "эссеист". Он зачинатель литературного жанра, одна из особенностей которого - многослойная структура: есть тут философско-нраветвенные рассуждения, исторические экскурсы, литературно-критические заметки, мемуары, исповедальные излияния, психологический автопортрет, наконец, без числа анекдоты - тысячелетней давности и будто сию минуту услышанные.

В эпоху Возрождения интересы многих философов и ученых устремлены к просторам Вселенной: Монтень ограничил себя человеческими отношениями. Руководящий принцип "Опытов" - Здравый смысл. Тот, что помогает человеку уклоняться от всех общественных конфликтов ради своего благополучия. Однако Монтень полагает, что "если и есть истина у одной из борющихся партий, то эта истина служит ей лишь прикрытием и украшением" (II, 384) {"Опыты" цит. по: Монтень М. Опыты: В 3-х кн. М.: Наука, 1979. После каждой цитаты в скобках указаны том и страница. Цитаты из сочинений Шекспира даны по: Шекспир У. Полн. собр. соч.: В 8-ми т. М. - Искусство 1957-1960.}. К чему же подвергать себя опасностям, ведь "жизнь - хрупкая штука, и нарушить ее покой - дело нетрудное" (III, 156). Стало быть, хорошо, что монтеневский взор менее затуманен страстями, чем чей бы то ни было.

В сущности своей Здравый смысл - скептик. Даже самому себе не доверяет: ведь "благоразумию тоже свойственны крайности, и оно не меньше нуждается в мере, чем легкомыслие" (III, 53-54). Ничего нет прочного - ни среди людей, ни у своего же мышления. Бессмертие души - фикция (I, 87); это опровергает глава "О молитвах" (I, гл. VI). "Люблю науку", - говорит о себе Монтень и кончает словами: "но не боготворю ее" (II, 380). Так как все наши общие суждения "неясны и несовершенны" (III, 151), "почему не поставить одну свечу архангелу Михаилу, другую - его дракону?" (III, 7).

Однако бывали и еще будут у Здравого рассудка героические периоды, когда он изобличает предрассудки, суеверия, фанатизм, насилия над людьми. Цель Монтеня - "обуздать безумие" гражданских войн, ярость их участников, утративших малейшее понятие о вреде, который они причиняют своей отчизне. В этой роли Здравый смысл, пронизывающий сочинение Монтеня от первой до последней страницы, заслуживает высокого уважения.

Именно с гражданственной подоплекой благоразумия Монтеня связаны нравственные ценности, подорвать которые его скептицизм отнюдь не намерен: "кротость", "обходительность"; еще выше в иерархии этих ценностей "добродетель", "равнодушие к славе". В главе "О жестокости" описана казнь преступника, увиденная Монтенем в Риме. Что казнят виновного, Монтень в данном случае не сомневался. Но к чему бесчеловечные зверства? И повсюду "чудовища в образе людей" убивают "ради удовольствия", изощряются в придумывании "необыкновенных пыток и смертей". "Благости", "доброты" - не сыскать, а "ненависти, злобы" - хоть отбавляй.

Думая об этом, Монтень призывает к "долгу гуманности" - еще одно замечательное выражение в его этическом словаре. Гуманность по отношению не только к человеку, но и к животным, даже к деревьям, растениям (II, 376, 377, 378). Отзывчивость, стремление оказать помощь в беде каждому, кто в ней нуждается, - вот чего требует Монтень от людей. Разве такой Здравый смысл эгоистичен?

Умение колебать общепринятые аксиомы философии, в чем большой искусник Монтень, вероятно, не так удивило англичан, как самоисключение его из числа людей, обладающих "душой мужественной и сильной". Он демонстративно провозгласил: "...душа у меня самая что ни на есть средняя" (I, 225). Известно, что Ренессанс блистал выдающимися индивидуальностями, и вдруг мыслитель этой эпохи, ставший кумиром англичан после знакомства с его книгой, сам же объявляет себя человеком обыкновенным, каких много на свете. Обыкновенный и при этом незаурядный - загадка для психолога!

Пусть философия Монтеня эклектична, пусть отвергает гелиоцентризм великое открытие космологии его эпохи, но какая раскованность ума! Ничего не склонен Монтень фетишизировать - в том числе установленный правопорядок. "Законы, - говорит Монтень опять голосом скептика, ибо легче было в его время преодолеть скептицизм в этике, чем в политике, - пользуются всеобщим уважением не в силу того, что они справедливы, а лишь потому, что они являются законами. Таково мистическое обоснование их власти, и иного у них нет" (III, 270). Придумывать другую? Блажь, чепуха, раз эта складывалась веками. Так Монтень консерватор? Между тем отвергает устаревшую, никуда не годную систему воспитания детей - важный элемент духовной жизни общества. И разве все, что хотелось, высказал Монтень? Буквально вздох слышен при словах: "Если бы я был волен располагать своей волей, я предал бы гласности рассуждения, которые и на мой собственный взгляд и в соответствии с требованиями разума были бы противозаконными и подлежали бы наказанию" (I, 100). Странная логика: хотел бы огласить еще кое-что разумное и тут же свое умолчание относит к требованиям разума. Опять извилистая дорожка мышления, и все-таки нить вытянуть легко.

Как известно, английский ум к спекулятивным философствованиям не очень расположен, а с Монтенем они обрели философа, доступного пониманию. Решительный отказ Монтеня подниматься на "высоко вознесенные вершины философии" (III, 194) мог только радовать его английских читателей. Кроме того, на таких жизнелюбов, как Монтень, косились пуритане, готовые принести в жертву своей пресной морали даже искусство, даже народные празднества. Монтень же "моралист" в значении "наблюдатель нравов", и потому отвергает он "добродетель отвлеченную и весьма ревностную" (II, 197). Не скрывает он свои аппетиты к наслаждениям и духа, и плоти. И вместе с тем Монтень, уважая философию Эпикура, не сводит ее к плоскому гедонизму, как делали светские эпикурейцы. Зная трудности жизни, Монтень почтительно отзывается о древнем стоицизме. Англичане узнавали от Монтеня, что такое мудрость практическая, избавляющая человека от рискованных шагов, узнавали и что такое умудренность, дающая человеку силы для преодоления ужаса перед лицом смерти.

Не прошли англичане и мимо того, что Монтень - художник слова, умеющий несколькими штрихами создать смешные, часто карикатурные наброски. То это философ, владеющий "схоластическим способом" громоздить "общие суждения" и "глоссы" - ими он запутывает своих слушателей и "лишь увеличивает невежество". Пожалуй, "рыночные торговки сельдью городят в своих перебранках меньше вздора", чем ученые такого рода на своих "публичных диспутах". То это магистр свободных искусств, о котором Монтень говорит, что, если бы он сбросил свою ермолку, мантию, свою латинскую ученость, не забивай он вам слух самыми чистыми, беспримесными цитатами из Аристотеля, и вы нашли бы, что цена ему - грош; по сравнению с людьми ничем не примечательными "учености больше, глупости не меньше". То это грамматик - эрудит стихосложения - неумытый, непричесанный, глаза его гноятся, он покидает свой рабочий кабинет, где роется в книгах - не для того, чтобы стать мудрее, а чтобы "поведать потомству, каким размером писал свои стихи Плавт или как правильнее пишется такое-то латинское слово".