Покоя больше нет. Стрела бога - Чинуа Ачебе Страница 13

– Говорю тебе, он Оконкво. Как было в начале, так будет и в конце. Так утверждает твоя религия.

– Она не утверждает, что мертвые возвращаются.

Одогву сменил тему:

– Игуэдо рождает великих людей. В молодости я знал их – Оконкво, Эзеуду, Обиэрика, Около, Нвосу. – Он перечислял имена, соединяя поочередно пальцы правой и левой рук. – И многих других, их не меньше, чем песчинок в песке. Среди их отцов мы встречаем таких, как Нду, Нвосиси, Икеди, Обику и его брата Ивеку – все они титаны. Великими были эти мужи в свои дни. Сегодня у величия иная музыка. Уже не титулы свидетельствуют о величии, не амбары, не большое число жен и детей. Величие теперь – удел белого человека. И вот, мы тоже сменили музыку. Мы первые из девяти деревень отправили своего сына в страну белого человека. Величие – с древности удел Игуэдо. Оно сотворено не человеком. Нельзя вырастить величие, как выращиваешь ямс или маис. Кто, когда вырастил дерево ироко, величайшее дерево в лесу? Вы можете собрать семена ироко со всего света, вскопать землю и поместить их туда. Пустое. Великие деревья сами решают, где им расти, и тогда мы видим их. Так же и величие людей.

Возвращение Оби домой все-таки стало не таким счастливым, как он мечтал. Причиной была мать. За четыре года она так постарела и ослабла, что он едва мог в это поверить. Оби слышал, что мать подолгу бывала больна, но не предполагал, что все настолько плохо. Теперь, когда гости разошлись и мать, подойдя, обняла сына, обвив руками его шею, слезы во второй раз выступили у него на глазах. Отныне он будет нести ее печаль на своей шее, как ожерелье из камней.

Отец – тоже кожа да кости, хотя вид у него и не такой скверный, как у матери. Оби понимал, что им не хватает качественной еды. «Неслыханно, – думал он, – после тридцати лет службы в церкви отец получает пенсию два фунта в месяц, львиная доля которых уходит в ту же церковь в виде классных взносов и других поборов. К тому же двое его младших детей еще учатся в школе, и за каждого надо платить школьный, да еще церковный взнос».

После того как остальные отправились на покой, Оби с отцом долго сидели в продолговатом помещении, большая центральная дверь и два ее окна выходили на улицу. В христианских домах такая комната называлась пиезе. Дверь и окна они закрыли, чтобы отвадить соседей, которые все шли и шли посмотреть на Оби, кое-кто по четвертому разу.

Возле стула, на котором сидел отец Оби, стояла керосиновая лампа. Отцовская. Он сам протирал стекло и никому не доверил бы это занятие. Лампа была старше Оби.

Стены пиезе недавно освежили мелом. До сих пор Оби не имел возможности осмотреться и заметить эти знаки любви. Пол тоже натерли, хотя после того количества ног, которые потоптались по нему сегодня, его надо было опять натирать красноземом, разведенным водой.

Наконец отец прервал молчание:

– Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром.

– Ты о чем, отец? – спросил Оби.

– Порой я боялся, что Господь не сподобит меня увидеть твое возвращение.

– Почему? Ты такой же сильный, как обычно.

Отец проигнорировал неискренний комплимент, разматывая свою цепочку рассуждений.

– Завтра мы все помолимся в церкви. Пастор согласился провести для тебя специальную службу.

– А это необходимо, отец? Разве недостаточно, чтобы мы помолились вместе здесь, как сегодня вечером?

– Необходимо, – ответил отец. – Хорошо молиться дома, но лучше в Божием доме.

«Что бы случилось, если бы я встал и сказал ему: ‟Отец, я больше не верю в твоего Бога”?» – подумал Оби. Он знал, что выговорить такое совершенно невозможно, просто задумался, что было бы, если бы он все-таки это сделал. Оби часто задавался подобными вопросами. Несколько недель назад в Лондоне он попытался представить, что произошло бы, если бы он сейчас встал и сказал скользкому, как змея, члену парламента, который читал африканским студентам лекцию о Центральной африканской федерации: «Пошел вон! Все вы чертовы лицемеры!» Хотя это все-таки разные вещи. Отец горячо верит в Бога, а тот скользкий, как змея, член парламента – самый настоящий чертов лицемер.

– У тебя было там время читать Библию?

Оставалось только врать. Порой ложь милосерднее правды. Оби понимал, почему отец задал этот вопрос. Он плохо читал молитвы сегодня вечером.

– Иногда, – ответил он, – но это была Библия на английском языке.

– Да, – кивнул отец, – понимаю.

Повисла долгая пауза, во время которой Оби со стыдом вспомнил, что, как ребенок, запинался сегодня при произнесении своих фрагментов молитвословий. В первом стихе он сказал угву — «гора», а нужно было «обрезание». Четыре-пять голосов тут же поправили его; первый услышанный им голос принадлежал самой младшей сестре, Евнике. Ей было одиннадцать лет, и она училась в четвертом классе.

Вся семья сидела за огромным столом в гостиной, в центре которого стояла старая керосиновая лампа. Их было девять – отец, брат, шесть сестер и Оби. Когда отец, сверившись со специальной карточкой, что издавал Союз Священного Писания, назвал сегодняшнее Евангелие, Оби сам себе поразился, что без труда нашел место в книге, которая была у него на двоих с Евникой. Затем они помолились о том, чтобы открылись глаза, и начали читать, каждый по одному стиху, по очереди.

Мать Оби сидела в глубине комнаты на низком табурете. Четверо грудных детей ее замужних дочерей лежали на половике у ее ног. Она умела читать, но никогда не принимала участия в семейных молениях. Просто слушала мужа и детей. Сколько помнили дети, так было всегда. Ханна отличалась искренней набожностью, но Оби часто думал, может, если бы право выбора осталось за ней, она с бо́льшим удовольствием рассказывала бы своим детям сказки, как в свое время и ее мать. Ханна действительно рассказывала сказки старшим дочерям. Но то было до рождения Оби. Мать перестала это делать, потому что муж запретил ей. «Мы не язычники, – сказал он. – Такие сказки не годятся для людей Церкви».

И она перестала рассказывать детям сказки. Ханна была предана мужу и новой вере. Ее мать пришла в церковь со своими детьми после смерти мужа. Ханна была уже взрослая, когда они перестали быть «ничьими» и стали «людьми Церкви». Такова была вера первых христиан, что они называли остальных «ничьими», хотя порой, в более милосердном расположении духа, «людьми мира».

Исаак Оконкво был не просто христианином, а еще и учил Закону Божьему. В первые годы брака он внушил Ханне, что это высокая ответственность – быть женой преподавателя Закона Божьего. Поняв, чего от нее ждут, мать стала делать все, иногда