Письма молодого врача. Загородные приключения - Артур Конан Дойль Страница 13

Меня бросило в холодный пот, когда мама предложила облегчить мне жизнь и написать лорду Салтайру, объяснив наше положение. Вечером я несколько раз слышал, как она благодушно бормотала, что они всего лишь младшая линия.

Я не очень нудно рассказываю? Однако ты сам это поощряешь своим искренним интересом к подробностям. Теперь я начну излагать побыстрее. На следующее утро я отправился в Лохталли, который, как ты знаешь, располагается в северном Пертшире. Имение стоит в четырех с половиной километрах от станции. Это огромное серое здание с увенчанными шпилями башнями, которые возвышаются над хвойным лесом, словно торчащие из травы заячьи уши. Подъезжая к воротам, я чувствовал себя довольно печально, вовсе не так, как должно представителю старшей линии, когда тот снисходит до визита к младшей линии. Когда я вошел, в зале появился мрачный ученого вида мужчина, которому я по нервозности собрался было сердечно пожать руку. К счастью, он упредил надвигавшиеся объятия, сказав, что он дворецкий. Он проводил меня в небольшой кабинет, где сильно пахло мебельным лаком и выделанным сафьяном, чтобы там ждать великого человека. Когда лорд Салтайр вошел, то оказался не такой внушительной фигурой, как дворецкий, и как только он открыл рот, я сразу почувствовал облегчение. Передо мной был седовласый, краснолицый мужчина с острыми чертами лица, с пытливым, но добродушным взглядом, очень приземленный и слегка вульгарный. Однако его жена, которой меня представили чуть позже – в высшей степени унылая особа: бледная, холодная, с продолговатым лицом, припухшими веками и сильно выступающими синими жилками на висках. Она меня снова будто бы заморозила, когда я оттаял под влиянием личности ее мужа. Однако мне больше всего хотелось увидеть своего пациента, в чью комнату меня проводил лорд Салтайр после того, как мы выпили чаю.

Комната, большая и почти пустая, располагалась в конце длинного коридора. У двери сидел лакей, призванный заменить врача во время смены докторов, при моем появлении на лице его отразилось явное облегчение. У окна, снабженного деревянной решеткой, как в детской, сидел высокий светловолосый и светлоусый молодой человек, который поднял на меня изумленные голубые глаза, когда мы вошли. Он листал страницы переплетенного экземпляра «Лондонских иллюстрированных новостей».

– Джеймс, – сказал лорд Салтайр, – это доктор Старк Монро, который приехал ухаживать за тобой.

Мой пациент пробормотал себе в бороду что-то, показавшееся мне подозрительно похожим на «к черту доктора Старка Монро». Пэр явно подумал то же самое, поскольку взял меня под локоть и отвел в сторону.

– Не знаю, сказали ли вам, что Джеймс немного грубоват в общении. Характер у него сильно испортился после приключившегося с ним несчастья. Вам не следует обижаться на то, что он может сказать или сделать.

– Никоим образом, – ответил я.

– К этому недугу есть склонность среди родни моей жены, – прошептал лорд. – У ее дяди симптомы были точно такие же. Доктор Петерсон говорит, что солнечный удар был лишь внешним фактором. Предрасположенность уже существовала. Должен сказать, что слуга всегда будет находиться в соседней комнате, так что можете его позвать, если понадобится помощь.

Ну вот, лорд и лакей ушли, и я остался наедине с пациентом. Я решил, что надо сразу же установить с ним дружеские отношения, поэтому пододвинул стул к его дивану и задал ему несколько вопросов касательно его здоровья и привычек. В ответ я не получил ни слова. Он сидел надутый, как осел, с усмешкой на красивом лице, из которой я заключил, что он все слышал. Я пытался и так, и сяк, но не смог выжать из него ни звука. Наконец, я отвернулся от него и принялся листать лежавшие на столе иллюстрированные журналы. Похоже, он их не читал, а лишь рассматривал картинки. Так вот, я сидел вполоборота к нему, и вообрази мое удивление, когда почувствовал легкие прикосновения и увидел, как огромная загорелая рука пытается залезть ко мне в карман. Я схватил ее за запястье и быстро развернулся, но было уже поздно: платок был вытащен из кармана и исчез за спиной достопочтенного Джеймса Дервента, который сидел и скалил зубы, как шаловливая обезьянка.

– Слушайте, он может мне понадобиться, – сказал я, стараясь обратить все в шутку.

Мой пациент ответил в выражениях, которые следует высекать на камне. Я понял, что он не собирается отдавать мне платок, но решил не позволить ему взять надо мной верх. Я схватил платок, а он вцепился мне в ладонь обеими руками. Хватка у него была сильная, но мне удалось вцепиться ему в запястье и вывернуть его, пока он с воплем не выпустил платок из пальцев.

– Как смешно, – проговорил я, делая вид, что смеюсь. – Давайте еще разок. Возьмите платок, и посмотрим, смогу ли я снова его отнять.

Но эта игра его уже не интересовала. Однако настроение его вроде бы немного улучшилось, и я получил несколько коротких ответов на заданные мною вопросы.

И вот здесь произошло то, что побудило меня заговорить о безумии в начале письма. Вот это удивительно! Этот человек, насколько я смог его узнать, внезапно перешел из одной крайности в другую. Каждый из его плюсов моментально превратился в минус. Это оказался совершенно другой человек, находящийся в телесной оболочке первого. Мне говорят, что он (заметь, всего несколько месяцев назад) отличался разборчивостью в одежде и в речах. А теперь он грубиян и сквернослов! У него был тонкий литературный вкус. А теперь он непонимающе таращится на тебя, если ты заговоришь о Шекспире. Но самое странное заключается в том, что он был радикальным консерватором по своим убеждениям. Теперь же он придерживается самых что ни на есть демократических взглядов, причем высказывает их в очень агрессивной манере. Когда я, наконец, немного с ним сблизился, то обнаружил, что легче всего завести с ним разговор о политике. В сущности, должен сказать, что, по-моему, его новые взгляды куда разумнее старых, но безумие его заключается во внезапных беспричинных переменах поведения и резких словесных излияниях.

Однако прошло несколько недель, прежде чем я завоевал доверие Джеймса настолько, что смог завязать с ним внятный разговор. Он долгое время был мрачен и подозрителен, противясь моему постоянному наблюдению за ним. От наблюдения я отказаться не мог, поскольку он был горазд на самые глупые выходки. Однажды он завладел моим кисетом и засунул почти сто граммов табака в длинный ствол висевшего на стене охотничьего ружья. Он забил табак шомполом, и я так