Анатолий Афанасьев - Последний воин. Книга надежды Страница 14

— Всем хватит, всем! Не хватит, ещё принесём… Ах, вон женщина с ребёночком, пропустите её, пропустите! Да что же вы, ребята, сто лет сала не ели? А ну, становись в цепочку!

Пашута резал, бросал на весы, заворачивал, деньги смахивал в карман не считая. Сдачей Варя всех оделяла, ловко отщёлкивая монеты.

Сбоку зловеще шипела Александра.

— Что ж делается, господи! Цену сбили. Эй ты, пентюх владимирский, скажи ему. Надо же совесть иметь.

Пьяненький Миша ликовал, чуть ли не вприсядку за прилавком пускался.

— Так их, земеля! Круши! Спускай за рупь двадцать. Эх, кабы у меня не семья, даром отдал. А у тебя, Лександра, понятия нету. Душа у тебя нищая… Повезло тебе, парень. Да меня бы такая деваха приголубила, из себя б ремней нарезал… Ты про подругу-то не забудь, душа моя, про вечер не забудь. Загудим, небо погасим. Гуляй, Миша, последний нонешний денёчек!

— То-то ей подсветили, крале вашей.

— Погоди, Лександра, и тебе подсветят. Мужиков ты настоящих не видала.

Миша невзначай примостился к Вариному боку, да Пашута углядел, отпихнул:

— Вот это лишнее.

Пашута думал, вот поди ж ты, что значит юность. У этой девушки, ставшей ему вдруг дорогой, всё в жизни наперекосяк. Мотнуло её в лихие, злобные руки, а она и в ус не дует. Часу не прошло, как была уязвлена, били её по лицу, но нашла себе забаву — салом торговать — и всё плохое побоку, счастлива. Позавидовал даже ей в душе Пашута.

До обеда распродали почти всё, остался в мешке оковалок килограммов на десять да на прилавке несколько ломтей. Народу на рынке поубавилось, зато покупатель пошёл солидный, неторопливый, денежный. Такие хваты подходили в каракулевых шубах — ого-го! Цену не спрашивали и на Пашутино сало не глядели, хотя он готов был спустить остаток по трояку, лишь бы избавиться от обузы. Голова у него разболелась, всё же бутылкой по кумполу получить — это тебе не чихнуть в платочек, да и Варя утомилась, игривое настроение с неё спало. Но, увы, опять иссякло их рыночное счастье. Александра позлорадствовала:

— Обманом долго не проживёшь. Правда всегда себя окажет.

Миша загоготал:

— Тю, баба дурная! Ты, земеля, её не слушай, не вникай. У неё понятия, как у осы.

Правду Александра видела в том, что три человека подряд купили у неё сало, не торгуясь, по восемь рублей. Но её тут вскоре ждал удар. И этот удар нанесла ей Варя. Подкатил к прилавку пожилой щёголь в расписной дублёнке, в кокетливой, не по годам и не по погоде, кожаной кепочке на бритой голове, приценился к салу у Александры, да чёрт его потянул, наткнулся взглядом на счастливую Варину улыбку и замер. Помедлив, спросил:

— А у тебя, девушка, почём?

Не только салом он интересовался, ох не только. Варя не сплоховала, ответила многообещающе:

— Если оптом, молодой человек, по пяти рублей отдам.

— Сколько это — оптом?

Пашута, не мешкая, вывалил из мешка оковалок. Сам отступил на шаг, чтобы не мешать сговору.

Варя томно пропела:

— Вот, сударь. Остатки — сладки. Берите, не пожалеете.

Опытный ловелас на товар глянул мельком, глаз не отводил от Вари, намекал на иные утехи.

— Откуда приехали, девушка?

— Ой, да вы берёте или нет? — покосилась испуганно на Пашуту, придвинулась к покупателю, бросила скороговоркой: — Брат у меня строгий. Пока всё не продадим, на шаг от себя не отпустит.

— А потом?

— Одна я в городе, скушно. — И ещё тише: — Он-то к вечеру зенки нальёт, только его и видали…

Пашута подумал: хватит он с ней, конечно, горя. Но весело ему было и как-то знобко.

Покупатель прикидывал, морщинки к вискам собрал: мудрец да и только. А что такого, человек ушлый, на мякине не проведёшь, цену себе знает, утащит, чёрт, Варюху, в новую западню. Вон как глазищи у неё полыхают.

— На минутку отойди со мной в сторонку, девушка.

Не попросил, приказал. Пашута из последних сил сдерживался. У Миши от удивления язык изо рта вывалился, да и Александра притихла. Как кино им всем показывали из нездешней жизни. Варя, актриса горькая, изобразила одновременно и страх, и готовность не только в сторонку отойти, но и на край света ринуться, коли такая удача подвалила. Руки на груди стиснула, прошелестела страстным выдохом:

— Ох, молодой человек, сначала сало купите, вы же понимаете… — предостерегающим взглядом на злодея Пашуту, брата названого, повела. Поверил ведь покупатель, хоть спектакль был липовый. Выложил пять красненьких недрогнувшей рукой. Сказал Пашуте, хлопотливо упаковывающему сало:

— Вы разрешите, любезнейший, ваша сестрёнка поможет донести сало до такси? У меня, видите, руки заняты.

— Сестрёнка!.. — не стерпела Александра, — Прости, осподи, срам-то какой!

Пашута с печалью глядел, как рассекали толчею, пробиваясь к выходу, Варенька, стройная, недолгая его радость, и пожилой сатир, уверенный в себе, загребущий. Одного роста, в одинаковых дублёнках. Они подходили друг другу. Похоже, Варенька покатилась в ту лузу, куда ей и следовало упасть. Что это я, подумал Пашута, хотел от чужого пирога кусочек урвать? Стыдно это! Что ж, прощай, Варюха, заблудшая душа, пусть хранят тебя твои ангелы!

— Эх, мать честна! — воскликнул Миша, осиротевший, кажется, не меньше самого Пашуты. — Зазря ты, земеля, её отпустил. Тому бы гаду да этим салом промеж глаз — то-то бы складно вышло. Ладно, не переживай. Пойдём вмажем по напёрстку, у меня припасено.

— Никакого стыда у нынешних, — рассудила Александра, тоже вроде с сочувствием. — Таких распутных девок на площади надо пороть. Да по заднице её, да по голой заднице, чтобы кровь хлестнула. Тогда бы опомнились.

— Тебе волю дай, Лександра, земля опустеет. Кому сало будешь продавать?

— Зла она никому не делает, — заступился за Варю Пашута.

— Не делает? — удивилась Александра. — Чего вы понимаете, кобели проклятые? От таких штучек, как эта, весь раздор на свете. Голода и холода не знала, вот и жирует, зараза!

Пашута быстренько стал собираться. Повторное Мишино приглашение вежливо отклонил. Не до питья ему было, на душе почернело, как в пропасти. Скорей бы отлежаться где-нибудь в норе.

Но Варя вернулась. Он запихивал торговое снаряжение в мешок, а она сбоку незаметно просочилась, тронула за плечо:

— Ничего не осталось, Павел Данилович?

Он поднял голову, сомлел. Ей-богу, сомлел. Словно очутился с девушкой наедине в неведомом царстве, где струятся тёплые ветерки, донося запах мяты. У Вари взгляд прежний, отчаянный, и синяк победно светится на нежной коже. Так она на него смотрит, будто всю его смуту видит, и новую, и ту, которая в прошлом осталась беспризорной. Тихий, волшебный миг.

— Чудные у тебя духи, Варвара. Травой пахнут.

— Французские, Паша.

Рядом Александра зашипела, как из колодца, и Пашута очнулся.

— Чего ж с ним не пошла?

— Телефончик взяла… А что, ты хотел?

— Я тебе не надзиратель.

Обиды у него не было, но что-то жгло в груди. Шальная девчонка, забавно ресницами моргая, упивалась победой над ним, Пашутой, и над тем, который телефончик оставил, над двумя расторопными пентюхами. Большая у неё власть, скольких она ещё облапошит за свою долгую жизнь?

Пашута пожал руку Мише, Александре кивнул, попёр из-за прилавка. И она за ним, как лёгкая лодочка за катером. Молчком выметнулись с рынка, пошли по улице.

— И куда теперь? — спросила Варя с такой смиренной ноткой, с такой готовностью к послушанию, что Пашута вынужден был достать сигареты и немедленно задымить.

— Я бы тоже покурила.

Они очутились возле какого-то скверика, Пашута дал ей сигарету. Мешок свалил на скамейку. Солнышко слегка прогрело город, стоять было не очень холодно.

— Есть охота, — сказал Пашута. — А тебе?

— И спать. — Варя продолжала играть пай-девочку и смотрела на Пашуту с таким выражением, с каким ребёнок, смотрит на человека, от которого зависит. Но её глаза лгали, Пашуту это ужаснуло. — Я ночью почти не спала. Ещё этот придурок так врезал. Может, у меня сотрясение мозга?

— Сотрясение мозга у тебя хроническое, — хмуро заметил Пашута. — Какие-нибудь документы у тебя есть?

— Паспорт.

— К ним ты не вернёшься?

— Устанут ждать.

— Тогда пойдём в гостиницу, попробуем тебя устроить, сироту.

— Я не сирота.

— Ну это после расскажешь.

Пашута привёл её в трёхэтажную казарму, усадил на стульчик в вестибюле, а сам пошёл к администратору, потому что с утра над конторкой висела табличка «Мест нет». Место нашлось, когда Пашута в Варин паспорт сунул красненькую. Никогда бы он не стал этого делать, не в его это было натуре — соблазнять работников сферы обслуживания неправедными деньгами, но сейчас он томился единственным желанием, чтобы незримая ниточка надежды, протянувшаяся меж ним и Варенькой, подольше не обрывалась.

Он выхлопотал Варе койку на втором этаже и проводил её туда. Спросил, как ей лучше: сначала пообедать или поспать? Варя решила поспать. У неё был смурной вид, и глаза слипались, когда она закрыла перед ним дверь, улыбнувшись на прощание.