Анатолий Иванов - Ермак Страница 14

Но пленник встал вдруг на колени.

— Тогда здравствуй, мой друг Ермашка.

— Ты… кто?! — оторопел Ермак.

— Я — Игичей. Помнишь, строгановские люди стойбище наше грабили? А ты на помощь нам пришел. Давно было. Я тебя узна-ал!

Приморщил лоб Ермак, вспоминая:

— Стойбище?! Ну как же, вспомнил! Здравствуй, Игичей!

И он обнял вставшего Игичея. Тот заговорил:

— Хан Кучум — чужой в нашей стране. Весь сибирский народ от него кровью плачет.

Все, кроме Кольца, смотрели на эту сцену с недоумением.

Хан Кучум, теперь уже седой и тощий, подслеповато щурясь, восседал на подушках перед горой дымящегося на серебряном блюде мяса, не ел, а посасывал из кальяна. Рядом с ним сидели, отхлебывая кумыс из пиал, еще двое — главный его карача и племянник Маметкул, командующий всеми войсками ханства. Все хмуры и молчаливы.

Перед ними на перевернутом котле лежал человек с задранным на голову остяцким халатом, с окровавленными уже ягодицами, а два ханских палача все равно безжалостно хлестали по ним короткими татарскими плетьми.

Кучум приподнял руку, палачи прекратили истязание, сбросили несчастного с котла. Тот подтянул кое-как кожаные, расшитые бисером штаты, подполз к Кучуму, начал целовать его ноги, обутые в красные бухарские сапоги.

Кучум разжал тонкие губы:

— Последнее слово тебе, князь Бояр. К полнолунию не дашь ясак наш полностью — засеку насмерть. Всем твоим родичам коленные жилы обрежу и в тайге оставлю на корм зверям! Всех детей остяцкого рода брошу на круг, а по кругу коней пущу.

— Великий хан! По моему улусу мор пошел, селения обезлюдели. Дай свою милость, отодвинь маленько ясашный срок…

— К полнолунию! — рыкнул Кучум и махнул рукой. Несчастного остяка схватили за шиворот и поволокли.

Не успел Кучум взять и положить в рот кусок мяса, как дверь снова распахнулась, в ханские покои вошел, почти вбежал человек в ярко-зеленом халате, подпушенном дорогим мехом, безоружный, с перевязанной головой.

— Горе нам, великий хан! — вскричал пришедший, ударяясь лбом об ковер. — Смерть идет! Смерть!

— Не пугай нас! — вскричал Кучум. — Слышали… — Потом более спокойно проговорил: — Дайте ему кумыса.

Тотчас появился откуда-то шустрый слуга с пиалой в руке, подал Юмшану. Тот обеими руками принял пиалу.

— Щедрость твоя, великий хан, не знает предела…

Юмшан выпил кумыс до капли.

— Теперь говори спокойно, славный князь Юмшан. Сколько врагов идет?

— Их — тьма. Они плывут на больших лодках… Бьют огненным боем. Гром слышу, а стрел не вижу… Вот… — Юмшан ткнул пальцем в свою окровавленную повязку.

— Ладно, ступай. Глупца и на верблюде собака укусит, — проговорил Кучум, когда они остались втроем с Маметкулом и карачей. Некоторое время молчал. Лишь громко булькала вода в его кальяне. — Что скажет славный воин Маметкул? — спросил наконец Кучум.

— Если Ермак-атаман возьмет Кашлык, великий хан, все будут считать, что он завоевал и ханство. Путь Ермаку в твою столицу надо преградить.

— Как?

— Кашлык можно взять только со стороны урочища Подчеваш. Но если там устроим засеку, казаки не пройдут.

— У них огненные пищали, Маметкул, — сказал Кучум.

— Но казаков немного, великий хан. Страх застлал глаза князю Юмшану. Мои лазутчики донесли — их всего пять или шесть раз по сто. Мы, укрываясь от их боя за деревьями, многих перебьем стрелами, остальных изрубим саблями…

— У нас воинов пока тоже мало. Лучшие войска воюют с русским царем под Чердынью. А чтобы нас было больше, прикажи, хан, всем твоим улусникам прибыть к тебе с воинами немедля. И принять у них перед битвой шерть на крови.

— А что скажет мой карача?

— Я скажу, великий хан, что подпускать врагов к Кашлыку опасно. Надо встретить их далеко… еще на реке Туре.

— Тура вливается в Тобол. А на Тоболе-реке стоит городок уважаемого Карачи, — усмехнулся Маметкул. — И карача боится, что Ермак-атаман по пути к Кашлыку разграбит его городок.

Карача медленно поднялся, молча постоял в гневе — только белая борода его подрагивала.

— Я боюсь, уважаемый Маметкул, не потери своих владений. Я боюсь, великий хан, гибели всего твоего ханства.

И так же медленно, с достоинством сел.

Булькает вода в кальяне Кучума. Наконец он произнес:

— Будет по слову Карачи. Встретить врагов на Туре-реке! Гонцов со стрелой войны посылай ко всем улусникам!

…Бьют черные весла по воде.

…Дымят костры за деревьями, лают собаки.

— Жареным мясом пахнет! — проговорил Черкас Александров.

— Правь за мыс! Пищали готовь! — приказал Ермак.

Но когда струг, в котором были Ермак, Кольцо, Александров и Никита Пан, миновал мыс, казаки увидели берег, усыпанный людьми, которые размахивали руками, что-то кричали.

— Да они приветствуют нас! — вскричал Никита Пан.

В бедной лачуге сидели на шкурах, пировали с хозяином жилья Игичеем руководитель похода — Ермак, Кольцо, Болдыря, Михайлов, Брязга, Мещеряк, Пан, Александров. Тут же находился и Заворихин. Он с ножом в руке мрачно обгладывал кость.

— Эх, кабы нас везде так встречали! — воскликнул Кольцо. — Спасибо тебе, Игичей.

— Везде так не будет, — сказал Игичей. — Дальше по реке вас стрелками и саблями встретят.

— Одолеем, поди, как-нибудь! — воскликнул Михайлов.

— А меня князь Юмшан теперь лошадьми разорвет, — снова проговорил Игичей.

— Не бойсь, в обиду не дадим, — сказал Ермак, наливая вино из кувшина. — Вот что, атаманы и есаулы… Надо бы чем-то одарить нашего хозяина, посуды там какой дать, из одежды что…

— Да, да, дарить… — Игичей закивал головой и вышел из лачуги.

Заворихин со звоном бросил кость в медный таз, вскочил:

— Мы лобызаться, что ли, с сибирскими людишками приехали?! Или ясак с них брать? Отвечай, атаман! — И шагнул к Ермаку.

Ермаковцы вскочили было.

— Сидеть! — рявкнул Ермак. Поднялся, пошатываясь. Взял Заворихина одной рукой за грудки, сильно тряхнул. — Ты, пес паршивый! С кого ты тут ясак брать собрался? С Игичея? Аль мало у него сожрал-выпил? Иль тебе Строгановы наказ такой дали — злобить люд сибирский, чтоб нас сгубить? — Ермак отбросил Заворихина, тот плюхнулся на свое место. — С кого надо — ясак брать будем. Только измываться над черным людом я не дам! Запомните все это!

В это время Игичей ввел в юрту совсем юную свадебно разодетую узкоглазую девушку с опущенной головой.

— Моя дочь это… Славному Ермаку подарок… На всю ночь.

Установилось всеобщее молчание.

Ермак медленно опустился на свое место. Отец подтолкнул дочь, она покорно распласталась перед Ермаком, уткнула лицо в ковер у его ног.

— Бери, бери, — прошептал Игичей. — Иначе кровно обидишь.

Ермак протянул руку, погладил девушку. Она вскинула лицо — глаза были заполнены обиженными детскими слезами, взгляд умолял о пощаде.

— Как звать тебя?

— Сузге! — тихо проговорила девушка.

— Ступай домой, Сузге.

Ермак помолчал и поднял хмурый взгляд на Игичея.

— Такой древний обычай, — оправдываясь, пробормотал отец.

— Я знаю, казачки с местными девками без зазору балуются, — проговорил атаман. — Отныне строго указать: кто такой подарок примет или баб здешних будет силой брать — покараю донским законом.

Вереница стругов вытянулась по реке.

Вдруг с ертуального (передового) стружка ударил тревожный сигнал трубы.

По закону Ермака сигнал повторяется на атаманском струге. Казаки спешно изготавливаются к бою — зажигают фитили, надевают шлемы, затягивают ремни доспехов.

С берега послышался нарастающий гул, земля загудела от топота множества лошадиных копыт. С воем, визгом, свистом, гиканьем несется по отлогому пустынному левому берегу лавина татарских всадников. Солнце сверкает на шлемах и кольчугах воинов.

— Озверели! Неужели вплавь на струги кинутся?! — воскликнул, крестясь, Заворихин.

Однако татары, приблизившись к двум передним стругам, осыпали их тучами стрел и повернули назад. Стрелы льются дождем. Они поразили двух казаков на атаманском струге, впились в борта, в мачты, в нескольких местах пробили навес из парусины.

Запела труба. Борта передних стругов окутываются дымками выстрелов. Пули достают удаляющихся татар, несколько всадников и коней падают. Но с берега накатывается новая лавина конников. Казаки торопливо заряжают пищали, раздается несколько выстрелов, но тучи стрел вновь осыпают атаманский струг, падает за борт со стрелой в шее еще один казак. Вторая лавина всадников скачет прочь, а навстречу ей несется третья…

— Труби — прижаться к правому берегу! — кричит Ермак, стоя под походным знаменем во весь рост.

— Поберегся бы, атаман, — сказал Черкас Александров, забивая пыж.