Робер Эскарпи - Литератрон Страница 14

Попав на пост директора ВПУИР, Буссинго обрел тот авторитет и уважение, которых не сумел добиться у настоящих специалистов в области литературы. Из безвестного и захудалого института он сумел создать питомник высококвалифицированных краснобаев, умевших болтать изящно и убедительно, а главное, ни о чем. Питомцев этих величали "князьками Буссинго". Чаще всего из высоких инстанций обращались за услугами именно к ним. Большинство министров имели при себе по нескольку таких специалистов, которые писали для них речи, краткие приветствия и выступления по телевидению, обучали их жестикуляции, мимике, искусству интонации. Поговаривали даже, будто сам Буссинго был специальным консультантом при Елисейском дворце, и в красноречии главы государства с удовлетворением улавливали характерную манеру воспитанников ВПУИР. Министр совещаний и конференций, признанный сторонник традиции, а также министр недавно созданного министерства убеждения пока еще не поддались влиянию "князьков Буссинго", но те мало-помалу проникали и в эту сферу. Гедеон Денье, возглавлявший секретариат Кромлека, был тоже питомцем ВПУИР.

Все эти сведения мне сообщила Югетта, от которой я получил письмо за несколько дней до моего визита к Ланьо. Таким образом, я уже знал, что мне предстоит иметь дело с людьми, не уступавшими мне в решимости сделать карьеру. Бесспорно, у меня имелось перед ними то преимущество, что мое призвание было глубже, зато я не располагал их техническими, возможностями. Поэтому, когда мы с Ланьо явились в лабораторию в Нейи, я все время был начеку.

Но опасения оказались напрасны. Буссинго встретил нас с такой нескрываемой радостью, что я сразу почувствовал себя хозяином положения.

Как только вышел специальный выпуск газеты, посвященный литератрону, Денье тут же поставил Буссинго в известность о том, как это воспринял Кромлек.

- Именно такой человек мне и нужен! - воскликнул министр убеждения, указывая на мою фотографию.

Денье не замедлил сообщить министру, что я работаю в содружестве с бригадой ученых из ВПУИР и что путь ко мне лежит через лабораторию прикладной механориторики. Заявление, пожалуй, чересчур смелое, ибо в тот момент ни Денье, ни Буссинго не имели обо мне Ни малейшего представления. Они пытались было навести справки через газету, но Бреаль, решив извлечь как можно больше пользы из своего молчания, дал Конту приказ держать язык за зубами.

Так как Кромлек распорядился доставить все сведения обо мне не позднее чем через неделю, Буссинго попал в весьма затруднительное положение. Мой визит помог ему благополучно выпутаться из этой истории.

Итак, на руках у меня были все козыри. И я вел игру осмотрительно, как скромный, незаинтересованный, наивный молодой человек. Только такие ученые, как сотрудники ВПУИР, подлинные специалисты, твердил я, обладают необходимыми качествами для того, чтобы выполнить трудную задачу окончательно доработать литератрон. Я упорно настаивал именно на окончательной доработке, давая тем самым понять, что право авторства на это изобретение и на его использование принадлежит мне одному.

Буссинго быстро разобрался что к чему. Так как в данную минуту он не мог вступить со мной в пререкания, он, как хороший игрок, принял все мои условия скопом. Лаборатория прикладной механориторики брала на себя доработку и только доработку. Главное было вытянуть из Кромлека побольше денег. Порешили на том, что завтра же мы все - Буссинго, его ближайшие сотрудники, Денье, Бреаль и я - соберемся для первой деловой беседы. Ланьо отказался присутствовать на этой встрече под тем предлогом, что ему надо читать лекцию в Бордо. В тот же вечер, когда мы прощались с ним на площади Пале-Рояль, он сказал мне с улыбкой:

- Желаю вам, дорогой Ле Герн, всяческого преуспеяния, поскольку в конечном счете я же от этого выиграю. Умная кошка любит счастливых и жирных мышек.

На другой день я обнаружил, что Гедеон Денье был не кто иной, как тот самый блондинчик из вице-дирекции отдела бланков и формуляров министерства государственного образования, который некогда был моим первым гидом в высоких сферах административной технократии. Он получил повышение и, выполняя почти министерские обязанности, стал неприятно надменным. Он и со мной попытался было говорить свысока, но я решил без дальнейших слов преподать ему урок скромности.

С самого начала заседания он подтвердил, что Кромлек располагает весьма широкими возможностями. Первые же выкладки показали, что инженеры определяют затраты на необходимое оборудование в миллион новых франков, а эксплуатационные расходы составят еще полтора миллиона в год.

Денье одобрил расчеты кивком головы и покровительственной улыбкой. Было очевидно, что эти суммы не испугают его начальника.

Примерно через час у нас, участников совещания, сложилось впечатление, будто проект обретает реальность, и все возликовали. Тогда-то я их и ошарашил:

- Ну что ж, значит, с доработкой литератрона все ясно. Остается главное.

- О чем это вы? - тревожно осведомился Буссинго.

- Да о том, что незачем затевать всю эту возню, если мы собираемся ограничиться только прототипом. Литератрон, о котором сейчас шла речь, всего лишь первая экспериментальная модель и самая примитивная из серии машин, которые будут непрестанно усовершенствоваться в процессе процветания нашей науки. Мало сконструировать литератрон. Надо еще создать литератронику.

- Создадим, дорогой мой, создадим! - самоуверенно воскликнул Денье. Сколько вам для этого нужно?

- Трудно сказать. Я предвижу три фазы: экспериментальную, фазу развития и становления, а также изыскательную, все это предусматривается и пятилетним планом работы. Для первой фазы потребуется... О, это будет более чем скромно... Ну, для начала, скажем, десять миллионов...

Денье облизал губы.

- Десять миллионов... старых?

- Что вы! Новых, разумеется.

На миг над овальным столом воцарилось почти благоговейное молчание. Под строгим взглядом Буссинго Денье вдруг потерял все свое самообладание.

- Вы уверены, дорогой мой, что вы не оговорились, что вы не хотели сказать, например, сто миллионов старых франков? Ведь так легко ошибиться в нулях...

Очевидно, миллиардами он не имел права распоряжаться. Он пробормотал что-то о необходимости посоветоваться с министром, Все разошлись подавленные. Именно на это я и рассчитывал. Мне было на руку, что мои партнеры оказались в не слишком выгодном положении. Мои чрезмерные требования поставили в тупик этих крохоборов. Но замешательство их тотчас сменилось гневом. Денье хмурился, а Буссинго пришел в холодную ярость. Однако, покидая зал, я с удовлетворением подметил в глазах кое-кого из "князьков" блеск восхищения.

Когда мы с Жан-Жаком садились в его машину, он сказал мне:

- Не знаю, достаточно ли вы благоразумно действовали. Мне, например, истратить миллиард ничего не стоит. Просто непостижимо, сколько можно накупить за эти деньги всякой всячины, разных забавных штучек. Но на этих господ, мне кажется, вы слишком уж нажали. Теперь либо дело выгорит, либо все полетит к чертям. Вы запросили такую цену, что им придется вас утопить.

- Не думаю. Хотите пари?

-- Нет, Вы ведь счастливчик.

Он оказался прав. Через два дня меня вызвали к Кромлеку.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

в которой повествуется о финансах в высоком и низком значении, этого слова

Как это обычно бывает, Пьер Кромлек вполне нормальным быстрым темпом вскарабкался по лестнице, ведущей к министерскому креслу; адъютант генерала де Голля в Лондоне, осведомитель ДЖЕР [Служба разведки и контрразведки] во время Освобождения, агент-двойник УТБ [Управления территориальной безопасности], в дни "перехода через пустыню", начальник отряда отравителей ядовитыми газами в 1956 году (позднее ему же было поручено поддерживать порядок в Алжире), - был типичнейший представитель тех без лести преданных субъектов, относительно которых можно с уверенностью сказать, что они никогда не изменят выигрышному делу. Став министром, он начал брать уроки хорошего тона, дикции, орфографии и с помощью нескольких биографических статей, умело составленных некоторыми понятливыми журналистами, сумел обзавестись блестящим университетским образованием. Оказанный мне прием, выдержанный в лучшем стиле Института политнаук, был столь безупречен, что даже я не мог ни к чему придраться, если бы не его взгляд. У Пьера Кромлека были не просто холодные глаза специалиста по извлечению политической квинтэссенции, читателя Мориса Дюверже, нет, это были глаза изголодавшейся змеи, мертвые и зоркие одновременно. Жестом руки он отпустил Денье и сразу же перешел к делу. - Мне нравится широта ваших взглядов,- сказал он.Впервые мне представляют проект, превосходящий мои бюджетные возможности. Поздравляю вас, примите мою благодарность. Это значительно облегчает нашу задачу.

Несколько растерявшись от таинственного характера этих похвал и от удавьей невозмутимости, которой дышала физиономия министра, я осторожно забил отбой: