Томас Гарди - Вдали от обезумевшей толпы Страница 14

Джекоб, которому приказано было проверить, достаточно ли согрелась брага, невозмутимо опустил в кружку указательный палец в качестве термометра и, объявив, что температура, надо быть, в самый раз, поднял сосуд и из вежливости попытался смахнуть с него золу полой своей блузы - ибо Габриэль Оук был не свой, а чужой, пришлый человек.

- Достань чистую кружку пастуху, - приказал солодовник.

- Да нет, что вы, зачем же, - сказал Габриэль укоряющим и вместе с тем предупредительным тоном. - Я чистого сору не гнушаюсь, коли знаю, что это за сор. - Он взял кружку обеими руками и, отхлебнув из нее, так что уровень в ней опустился примерно на дюйм с лишним, передал ее, как полагалось, сидящему рядом. - Да чтобы я позволил себе утруждать добрых людей мытьем посуды, когда у них и без того дела хватает, - продолжал он, несколько задохшись оттого, что у него перехватило дух, как это всегда бывает, когда хлебнешь из такого внушительного сосуда.

- Вот это правильный человек, сразу видно, - сказал Джекоб.

- Верно, верно, ничего другого не скажешь, - подхватил бойкий молодой человек по имени Марк Кларк, веселый, обходительный парень, с которым всякому, кому ни привелось встретиться, значило тут же и познакомиться, а коли уж познакомиться, значит, выпить, а выпить, - значит, увы, заплатить за него.

- А вот на-ка, бери пожевать хлеба с салом, это нам, пастух, хозяйка прислала. Брага-то, она лучше идет, ежели ее закусить чем. Да только ты смотри не больно разжевывай, потому как я это сало, когда нес, дорогой обронил, и оно малость в песке вывалялось. Ну, да это чистая грязь, как ты, пастух, верно сказал, мы знаем, что это за грязь, а ты, похоже, человек непривередливый.

- Вот уж нисколько, правда, - дружелюбно подтвердил Оук.

- Ты только не сжимай зубы-то вплотную, оно и не будет хрустеть. Диво дивное, как человек ко всему приспособиться может.

- И я, милый человек, такого же мнения держусь, - отозвался Оук.

- Сразу видать, внук своего деда, - сказал солодовник. - Он тоже непривередливый, понимающий был человек.

- Пей, Генри Фрей, пей, - великодушно поощрял Джан Когген, человек, придерживавшийся в отношении напитков принципов Сен-Симона: делить на всех и делить поровну; он видел, что сосуд, медленно двигавшийся по кругу, уже приближается к нему.

Генри, который до сих пор задумчиво глядел прямо перед собой, не заставил себя просить. Это был человек более чем пожилого возраста, с вскинутыми высоко на лоб бровями, любивший разглагольствовать о том, что в мире все идет не по закону; доказывая это своим слушателям, он вперял многострадальный взор мимо них в этот самый мир и давал волю своему воображению. Он всегда подписывался "Генери" и с жаром настаивал, что так оно и должно писать, а если случайно зашедший школьный учитель говорил, что второе "е" лишнее и давно уже вышло из употребления, что так только в старину писали, то получал в ответ, что Ге-не-ри - это имя, коим его нарекли при крещении, и что он не намерен от него отрекаться, ж тон, которым это говорилось, ясно давал понять, что орфографические расхождения - это такое дело, которое каждый волен решать по-своему.

Мистер Джан Когген, передавший Генери сосуд с брагой, толстощекий, румяный человек с плутовато подмигивающими глазками, вот уже двадцать лет был неизменным участником бесчисленных брачных церемоний, совершавшихся в Уэзербери и прочих близлежащих приходах, и его имя как шафера и главного свидетеля в графе брачных записей красовалось во всех церковных книгах; он очень часто подвизался также в роли почетного крестного, в особенности на таких крестинах, где можно было смачно пошутить.

- Пей, Марк Кларк, пей, в бочке хватит браги, - говорил Джан.

- Я выпить никогда не откажусь, вино - наш целитель, только им и лечимся, - отвечал Марк Кларк; они с Джаном Коггеном были одного поля ягоды, хотя он на двадцать лет был моложе Джана; Марк никогда не упускал случая выудить из собеседника что-нибудь такое, над чем можно было посмеяться, чтобы потом поднести это в компании.

- А вы что же, Джозеф Пурграс, - даже и не пригубили еще, - обратился мистер Когген к скромному человеку, застенчиво мнущемуся сзади, и протянул ему кружку.

- Ну и стеснительный же ты человек! - сказал Джекоб Смолбери. - А правда про тебя говорят, будто ты все никак глаз не решишься поднять на нашу молодую хозяйку, а, Джозеф?

Все уставились на Джозефа Пурграса сочувственно-укоризненным взглядом,

- Н-нет, я на нее еще ни разу взглянуть не посмел, - промямлил Джозеф, смущенно улыбаясь, и при этом весь как-то съежился, словно устыдившись того, что он обращает на себя внимание. - А вот как-то я ей на глаза попался, так меня всего в краску вогнало: стою, глаз не подыму и краснею.

- Бедняга! - сказал мистер Кларк.

- Чудно все же природа наделяет; ведь мужчина, - заметил Джан Когген.

- Да, - продолжал Джозеф Пурграс, испытывая приятное удовлетворение от того, что его недостаток - застенчивость, от которой он так страдал, оказался чем-то достойным обсуждения, - краснею и краснею, что ни дальше, то больше, и так все время, пока она говорила со мной, я только и делал, что краснея.

- Верю, верю, Джозеф Пурграс; мы все знаем, какой вы стеснительный.

- Совсем это негоже для мужчины, несчастный ты человек, - сказал солодовник. - И ведь это у тебя уже давно.

- Да, с тех пор, как я себя помню. И матушка моя уж так-то за меня огорчалась, чего только не делала. И все без толку.

- А ты сам-то, Джозеф Пурграс, пробовал ну хоть почаще на людях бывать, чтобы как-нибудь от этого избавиться?

- Все пробовал, и с разными людьми компанию водил. Как-то раз, помню, меня на ярмарку в Грвнхилл затащили, и попал я в этакий расписной балаган, там тебе и цирк, и карусель, и целая орава мамзелей в одних юбчонках стоймя на конях скачет; ну и все равно я этим не вылечился. А потом пристроили меня посыльным в женском кегельбане в Кэстербридже, как раз позади трактира "Портной". Вот уж, можно сказать, нечестивое было место. Диво дивное, чего я там только не нагляделся, - с утра до ночи, бывало, толчешься среди этого похабства, а все без пользы; ничего у меня от этого не прошло, - как было, так и осталось. Это у нас в семье издавна такая напасть, от отца к сыну, так из рода в род и передается. Что ж поделаешь, и на том надо бога благодарить, что на мне дальше не пошло, а не то могло бы быть и еще хуже.

- И то правда, - согласился Джекоб Смолбери, задумываясь всерьез и над этой стороной вопроса. - Тут есть над чем призадуматься, конечно, на тебе это могло бы сказаться еще и похуже. Но и так тоже, Джозеф, что ни говори, большая это для тебя помеха. Ну вот вы скажите, пастух, почему это оно так, - что для женщины хорошо, то для него, для бедняги, ну как для всякого мужчины, никуда не годится, черт знает что получается?

- Да, да, - сказал Габриэль, отрываясь от своих размышлений. Разумеется, для мужчины это большая помеха.

- Ну, а он к тому же и трусоват малость, - заметил Джан Когген. - С ним однажды такой случай был: заработался он допоздна в Иелбери, и пришлось ему ворочаться в потемках; ну уж как это оно там вышло, может, и хватил лишнее в дорогу, только, стало быть, шел он Иелберийским долом, да и заплутался в лесу. Было такое дело, мистер Пурграс?

- Нет, нет, ну стоит ли про это рассказывать! - жалобно взмолился стеснительный человек, пытаясь скрыть свое смущение насильственным смешком.

- Заплутался и никак на дорогу не выйдет, - невозмутимо продолжал мистер Когген, всем своим видом давая понять, что правдивое повествование, подобно времени, идет своим чередом и никого не щадит. - Зашел куда-то в самую чащу, а уже совсем ночь, ни зги не видно, ну он со страху и завопил: "Помогите! Заблудился! Заблудился!" - а тут сова как заухает, слыхал, пастух, как сова кличет - "охо, хо!" (Габриэль кивнул). Ну а Джозеф тут уж совсем оробел, ему с перепугу чудится - "кто? кто?". Он и говорит: "Джозеф Пурграс из Уэзербери, сэр!"

- Ну, нет, это уж ни на что не похоже... неправда! - вскричал робкий Джозеф, вдруг сразу превращаясь в отчаянного смельчака. - Не говорил я "Джозеф из Уэзербери, сэр", клянусь, не говорил! Нет, нет, коли уж рассказывать, так рассказывать по-честному; не говорил я этой птице "сэр", потому как прекрасно понимал, что никто из господ, ни один порядочный человек не станет ночью по лесу шататься. Я только сказал "Джозеф Пурграс из Уэзербери", вот, слово в слово, и кабы это не под праздник было и не угости меня лесник Дэй хмельной настойкой, конечно, я бы так не сказал... Ну счастье мое, что я только страхом отделался.

Вопрос о том, кто из них ближе к правде, компания обошла молчанием, и Джан глубокомысленно продолжал:

- А уж насчет страха ты, Джозеф, и всегда-то был пуглив. Помнишь, как ты тогда на загоне в воротах застрял?

- Помню, - отвечал Джозеф с таким видом, что бывает, мол, и со скромным человеком такое, что лучше не вспоминать.

- Да, и это тоже как будто ночью случилось. Ворота на загоне никак у него не открывались. Он толкает, а они ни взад, ни вперед, ну он со страху и решил, что это дьявольские козни, и бух на колени.