Джейн Остен - Разум и чувство Страница 14

Поведение Уиллоби было лучшим доказательством его привязанности ко всей семье Дэшвуд. Марианну он окружал всей нежностью, на которую способно только любящее сердце, а с ее матерью и сестрами он держался как любящий сын и брат. Коттедж он полюбил и считал его своим вторым домом. Он проводил в нем гораздо больше времени, чем в Алленхейме. И если их не приглашали в Парк, то его утренняя прогулка завершалась там, где он весь оставшийся день проводил с Марианной и любимым пойнтером, который лежал у его ног.

Как-то вечером, когда после отъезда полковника Брэндона прошло около недели, он, казалось, дал волю своему чувству привязанности ко всему, что его окружало. Стоило миссис Дэшвуд упомянуть о своем намерении заняться весной перестройкой коттеджа, как он стал с жаром возражать против любых изменений дома, который ему казался верхом совершенства.

– Что?! – воскликнул он. – Вы собираетесь перестроить этот милый коттедж? Нет, ни за что, на это я никогда не соглашусь. Ни камня не будет добавлено к этим стенам, ни дюйма – к его высоте, если здесь считаются с моими чувствами.

– Не волнуйтесь, – сказала мисс Дэшвуд, – ничего подобного не произойдет, просто потому что у мамы не будет денег на такую перестройку.

– Искренне рад этому! – вскричал он. – Пусть уж она всегда будет бедна, если не может найти другого применения деньгам.

– Спасибо, Уиллоби. Но вы можете быть уверены, что я никогда не пожертвую нежностью и привязанностью, которую вы или кто-то еще, кого я люблю, испытываете к этим стенам, ради каких-либо улучшений. Поверьте, что, какая бы сумма ни оказалась у меня после приведения в порядок счетов весной, я лучше оставлю ее без употребления, чем потрачу на то, что причинит вам боль. Но неужто вам так нравится этот домик, что вы не видите в нем никаких недостатков?

– О да, – сказал он, – для меня он прекрасен. Более того, мне кажется, что счастье возможно только в таком домике. И будь я достаточно богат, непременно снес бы Комбе и построил бы его заново точно по плану вашего коттеджа.

– С темной узкой лестницей и дымящейся плитой на кухне, я полагаю? – заметила Элинор.

– Да, – вскричал он с тем же жаром, – и с ними, и со всем, что здесь есть еще! Со всеми удобствами и неудобствами – он должен быть абсолютно таким же. Тогда и только под такой крышей я смогу быть так же счастлив в Комбе, как в Бартоне.

– Позволю себе предположить, – ответила Элинор, – что даже несмотря на более просторные комнаты и более широкую лестницу, вы найдете свой собственный дом таким же привлекательным, как и наш.

– Разумеется, есть вещи, – сказал Уиллоби, – которые могут сделать его гораздо дороже для меня. Но к вашему коттеджу у меня всегда будет особенная привязанность.

Миссис Дэшвуд с радостью посмотрела на Марианну, которая глаз не сводила с Уиллоби с выражением, которое явно свидетельствовало о том, как хорошо она его понимает.

– Как часто я мечтал, – добавил Уиллоби, – когда год тому назад был в Алленхейме, чтобы бартонский коттедж перестал пустовать. Проезжая мимо, я всегда восхищался его местоположением и очень огорчался, что в нем никто не живет. Я даже и не думал, что, когда приеду в следующий раз, первая новость, которую я услышу от миссис Смит, будет о том, что бартонский коттедж снят. Эта новость пробудила во мне такой живой интерес и острое любопытство, которое сейчас можно объяснить предчувствием счастья, которое меня ждало. Не так ли, Марианна? – спросил он, немного понижая голос. Затем продолжил тем же тоном: – И сейчас вы хотите испортить этот чудесный домик, миссис Дэшвуд. Вы хотите украсть у него простоту ради воображаемых улучшений. Эту чудесную гостиную, где началось наше знакомство, где мы провели столько счастливых часов, вы превратите в обыкновенную переднюю, и каждый сможет пройти через комнату, которая до сих пор была гораздо уютней и удобней, чем самые величественные апартаменты, которые только есть в мире.

Миссис Дэшвуд еще раз уверила его, что о перестройке больше и речи быть не может.

– Вы хорошая женщина, – тепло сказал он. – Ваше обещание меня успокоило. Но добавьте к нему другое, и вы сделаете меня счастливейшим человеком на земле. Пообещайте мне, что не только дом останется прежним, но и вы, ваша семья, что ваше отношение ко мне останется теплым и добрым. Именно ваша доброта делает для меня столь дорогим все, что с вами связано.

Обещание было немедленно дано, и до конца вечера нельзя было усомниться в его счастье и искренних чувствах.

– Вы придете к нам завтра ужинать? – спросила Марианна, когда он начал прощаться. – Я не прошу вас прийти утром, потому что утром мы собираемся нанести визит леди Мидлтон.

Он пообещал быть у них в четыре часа.

Глава 15

Миссис Дэшвуд навестила леди Мидлтон на следующее утро вместе с двумя дочерьми. Марианна отказалась идти с ними под каким-то не слишком благовидным предлогом, а ее мать, которая не сомневалась в том, что дочь пригласила Уиллоби прийти во время их отсутствия, не слишком ее уговаривала.

По возвращении они обнаружили перед коттеджем кабриолет Уиллоби и его слугу, и миссис Дэшвуд убедилась в правильности своей догадки. Именно это она и предвидела. Но в доме она обнаружила то, что меньше всего ожидала увидеть. Едва они вошли в дом, как из гостиной вышла сильно возбужденная Марианна, прижимая платок к глазам, и, не замечая их, взбежала наверх. Удивленные и встревоженные, они вошли в комнату, из которой только что вышла Марианна, и обнаружили там Уиллоби. Он стоял спиной к ним, прислонившись к камину. Он мгновенно обернулся, заслышав их шаги. Весь его вид говорил о том, что он испытывает те же чувства, что и Марианна.

– Что с ней?! – воскликнула миссис Дэшвуд, как только вошла. – Она заболела?

– Надеюсь, нет, – ответил он, стараясь взять себя в руки. И с вымученной улыбкой продолжил: – Заболеть должен я, так как меня постигло жестокое разочарование.

– Разочарование?

– Да. Я вынужден отказаться от вашего любезного предложения. Миссис Смит этим утром воспользовалась властью, данной богатством, над бедными, зависимыми родственниками. Она дала мне срочное поручение в Лондон. Я только что отправился в дорогу, после того как простился с Алленхеймом, а для утешения заехал проститься с вами.

– В Лондон? И вы уезжаете сегодня утром?

– Теперь же.

– Очень жаль. Но миссис Смит вы отказать не можете. Остается надеяться, что ее поручение не разлучит нас надолго.

Он покраснел, отвечая:

– Вы очень добры! Но я не смогу немедленно вернуться в Девоншир. Я навещаю миссис Смит не чаще одного раза в год.

– А разве миссис Смит – ваш единственный друг? Разве в Алленхейме ее дом единственный, где вы сможете остановиться? Постыдились бы, Уиллоби! Неужели вам нужно особое приглашение?

Он покраснел еще сильнее, потупился и только затем ответил:

– Вы слишком добры.

Миссис Дэшвуд удивленно взглянула на Элинор, которая выглядела не менее шокированной. Некоторое время все молчали. Миссис Дэшвуд заговорила первая:

– Могу лишь добавить, милый Уиллоби, что в бартонском коттедже вам всегда будут рады. Я не настаиваю на вашем немедленном возвращении, так как только вы можете судить о том, как отнеслась бы к этому миссис Смит. Я не подвергаю сомнению ни ваши намерения, ни ваши суждения.

– Мои обязательства, – пробормотал Уиллоби, – таковы, что я… боюсь… не могу тешить себя надеждой…

Он замолчал. Миссис Дэшвуд была слишком удивлена, чтобы говорить, поэтому пауза затянулась. На этот раз ее прервал Уиллоби, который сказал с легкой улыбкой:

– Мешкать неразумно. Я не буду более терзать себя, оставаясь среди друзей, общество которых мне не будет более приносить радость.

Затем он попрощался со всеми и торопливо покинул комнату. Они увидели, как он вскочил в кабриолет и спустя минуту скрылся из вида.

Миссис Дэшвуд не могла говорить от изумления и сразу же вышла из гостиной, чтобы в одиночестве предаться тревоге и волнениям, вызванным этим неожиданным отъездом.

Элинор была встревожена не меньше матери. С недоумением и беспокойством она снова и снова вспоминала то, что только что произошло. Поведение Уиллоби, когда он прощался с ними, его смущение, притворная веселость и, главное, абсолютное нежелание принять приглашение ее матери, выслушанное с неохотой, неестественной для влюбленного, неестественной для него, – все это сильно беспокоило ее. Сначала она боялась, что у него никогда не было серьезных намерений; затем, что между ним и Марианной произошла серьезная ссора. Именно поэтому Марианна могла выбежать в таких расстроенных чувствах из комнаты. Но, с другой стороны, любовь Марианны была такова, что ссора между ними казалась невероятной.

Но каковыми бы ни были причины их разлуки, горе ее сестры не вызывало ни малейших сомнений. Элинор сочувственно представляла себе глубокую печаль, которой вынуждена была предаваться Марианна, не ища в ней успокоения, а, наоборот, считая своим долгом усугублять ее.